Берегись автомобиля!

– Уйти от такой вкусноты? – всполошился Деточкин. – Да ни за что!
Вряд ли в тюрьме меня будут так угощать!
А Филипп Картузов вернулся к себе в директорский кабинет и опустился в кресло, по-бабьи подперев голову пухлой рукой.
– Зачем ко мне пожаловал следователь? – медленно, в меру способностей, отпущенных ему природой, размышлял Филипп. – Не такой он парень, этот Подберезовиков, чтобы без дела таскаться по кабакам.
Максим и Юрий Иванович все еще сидели друг против друга. Пауза была тягостной. Максиму хотелось раскрыть портфель, но он разумно полагал, что бар – не подходящее место для демонстрации таких денег.
Деточкин превосходно понимал Максима. Он не хотел его больше мучить.
Юрий Иванович взял портфель к себе на колени и стал расстегивать. Подберезовиков напряженно следил за каждым движением Деточкина. Тот выволок наружу аккуратную стопку бумаг и, смущаясь, положил ее на стол.
– Что это? – не понимал Максим.
– Документы, квитанции… – запинался Деточкин.
– Что еще за квитанции? – недоумевал Максим, которому вместо денег всучивали какие-то бумажки. Он с раздражением взял документы и стал их листать. Вдруг он покраснел. То, что он прочел, было посильнее, чем удар шпагой. Максим, наконец, понял все!
Он прочел в этих квитанциях, что Юрий Иванович Деточкин переводил вырученные от продажи ворованных машин деньги в… детский дом города Метельска на подарки ребятишкам!
Да, дорогой читатель! Деточкин не брал себе денег! Он хоть и вор, но бескорыстный человек! А переводил он деньги в Метельск потому, что в военные годы, когда мама ушла в ополчение, Юра воспитывался именно в этом детском доме.
…В кабинет Картузова вбежала Раечка:
– Они разложили на столе бухгалтерские документы!
Сомнения покинули Филиппа. Он понял, что это – ревизия!
И тогда Картузов решил притупить бдительность следователя. В титанической борьбе с контролерами он применял адскую смесь собственноручного изобретения. На вкус это варево не отличалось от пива, но зато успешно приводило ревизора в состояние, именуемое далее в протоколах, как "крайняя степень опьянения".
– Смесь номер один? – спросила умненькая Раечка, правильно оценив молчание своего заведующего.
– Соображаешь, – одобрил Филипп.
Официантка, окрыленная похвалой, галопом доставила гостям зашифрованный напиток.
Максиму и Деточкину было грустно. Оба понимали, что на них свалилась беда, и не знали, как быть.
Максим вдруг ощутил с предельной ясностью, что не сможет пустить в ход ордер на арест!
Деточкин думал – поймет ли мама и как ко всему отнесется Люба? В маме он был уверен – она поймет. Деточкин хотел увидеть Любу немедленно и сказать ей, что он опять попался в капкан! Но этот капкан пилой не перепилить!
А Максим думал, под какую спасительную статью подвести Деточкина, и с тоской признавался себе, что нужной статьи нет!
– Первую машину я не продавал, – сказал Деточкин, надеясь хоть этим как-то утешить товарища. – Я ее в Курске у здания милиции оставил. Приклеил к ветровому стеклу подробную объяснительную записку, а сам ушел на вокзал и вернулся в Москву.
Теперь молчал Подберезовиков.
– А со второй машиной, – продолжал давать чистосердечные показания Юрий Иванович, – несправедливость вышла. Я ее подогнал к милиции и тоже оставил записку, что это машина жулика. А ее вернули владельцу. Тогда я и решил продавать…
Они молча сидели напротив друг друга, отхлебывая смесь №1.
Средневековая хитрость Филиппа Толстого удалась на славу. Максим вдруг понял, что нет для него человека роднее, чем Деточкин. А у Деточкина напрочь отказали сдерживающие центры.
– Я тебя люблю! – объяснился Максим. – Смотри, что я сейчас для тебя сделаю!
– Что? – живо заинтересовался Юрий Иванович.
Подберезовиков достал из кармана пресловутый ордер и показал Деточкину.
Деточкин его внимательно научил – он впервые в жизни держал в руках столь ценную бумагу.
– Отдай! – велел Максим.
Юрий Иванович послушно вернул документ.
– А сейчас я его порву! – торжественно заявил следователь. – Гляди!
– Не смей! – Деточкин кинулся на Максима, пытаясь вырвать ордер.
Завязалась небольшая потасовка. С большим трудом преступник одолел следователя, вырвал у него приказ на собственный арест и спрятал к себе в карман.
– Ладно! – Максим был настроен благодушно. – Дарю его тебе на память!
– Спасибо! – сказал Деточкин.
Они расплатились, по-братски поделив расходы, и вышли на улицу. Они шагали, обнявшись, и вполголоса напевали:
– Если я заболею, к врачам обращаться не стану
– Обращаюсь к друзьям, не сочтите, что это в бреду:
– Постелите мне степь, занавесьте мне окна туманом,
В изголовье поставьте ночную звезду…
Подберезовикова распирало желание сделать для Деточкина что-нибудь хорошее, доброе…
– Есть идея! – сказал Максим, хватаясь за соломинку. – Если ты, Юрий Иванович, явишься к нам с повинной, тебе лучше будет, участь свою облегчишь, понял?
Так следователь дал преступнику ценный совет.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой Деточкин не успокаивается на достигнутом.
Дальше события разворачивались так: Деточкин доставил следователя домой и сдал на руки родственникам. Им же он вручил ордер на арест, сказав, что это важная бумага, и если Максим ее потеряет, ему здорово нагорит.
Оставшись один, Юрий Иванович затосковал по Любе. Он взял такси и помчал по знакомому троллейбусному маршруту. Был поздний вечер. Такси легко обгоняло освещенные полупустые троллейбусы.
Наконец показалась Любина машина. Деточкин обрадовался и попросил шофера такси подъехать к тротуару. Однако, пока Юрий Иванович расплачивался, троллейбус отошел от остановки.
Деточкин пустился вдогонку. Настигнув беглеца, он уцепился за лесенку, ведущую на крышу.
Желание увидеть Любу было столь велико, что Деточкин не стал ждать следующей остановки. Он взобрался по ступенькам на крышу и с риском для жизни по-пластунски пополз вперед. Добравшись до переднего края, Деточкин бесстрашно свесился вниз и постучал кулаком по стеклу водителя.
Люба ахнула и затормозила. Она выскочила из кабины и с ужасом обнаружила на троллейбусной крыше своего нареченного.
– Люба, это я! – сообщил сверху Деточкин. – Я вернулся!
– Ну-ка, слезай! – растерянно скомандовала Люба.
– А ты не будешь ругать? – грустно спросил пьяненький Юрий Иванович. – Я торопился к тебе!
– Ты что, спятил? – вскипела Люба. – Спускайся немедленно!
– Нет, лучше я тут поеду! – уперся Деточкин.
– Сейчас я тебя оттуда скину! – сказала Люба и недвусмысленно направилась к лесенке.
Деточкин капитулировал. Он спрыгнул вниз и полез к Любе целоваться. Но Люба не позволяла себе на работе никаких вольностей. Она скрылась от пылких объятий в своей кабине. Деточкин полез следом, громко распевая:
– Я в Любин троллейбус сажусь на ходу,
Последний, случайный…
Люба рывком рванула с места, Деточкин плюхнулся на дерматиновое сиденье, не сводя с нее преданных собачьих глаз.
Объяснение было бурным.
Люба честила Юрия Ивановича почем зря, безжалостно снимая с него стружку. Она говорила, что он скверно кончит, что он связался с какой-то бандой и стал хулиганом, разъезжает на подозрительных "Волгах" в сомнительные командировки, что он скоро сопьется, туда ему и дорога!
Деточкин не стерпел незаслуженных оскорблений и рассказал Любе все.
Это произвело на нее неизгладимое впечатление.
Люба замолчала.
Троллейбус мчался по ночной Москве, спеша к себе в парк, это был последний рейс.
Ночью в троллейбусном парке рядами стояли пустые машины, и штанги над ними были приспущены, как флаги…
Люба и Деточкин молча вышагивали по узкой дорожке между троллейбусами. Дошли до конца одной дорожки, свернули в другую, снова шли между троллейбусами, которым, казалось, нет числа…