Плохиш (СИ)

— Влада... - Голос Стаса стал сонным, тягучим. – Я все еще твое все?
— Всегда, - шепотом отозвалась она. Сердце так сильно забилось, что, казалось, сломает ребра и выпрыгнет прямо Онегину в руки.
— Это хорошо, ванильная принцесса моего сердца.
— Спи, принц, - подражая его тону, ответила она.
Счастье – это когда вот так. Без лишних слов, без признаний, в полунамеках и тонах.
Ее ненормальное болезненное счастье, которое безмятежно спит, уткнувшись носом в живот. Потому что – Влада в этом не сомневалась – никто и никогда не видел Стаса таким.
  
Глава шестнадцатая: Стас
 
Визит к психиатру – то еже вонючее дерьмо.
Если бы этого можно было избежать, Стас многое бы отдал за такую возможность. Но приходится, тем более, что сегодняшнее посещение нужно ему самому.
Вереница четких вопросов, на которые он должен дать не менее четкий ответ. Вопрос, ведет ли он дневник настроения и как отслеживает свои «качели» уходит в пустоту. Какой, в жопу, дневник настроения? Он что, девочка-эмо, чтобы писать, как ярко светит солнце утром?
— Я бы хотел уменьшить дозировки, - сказал Стас, когда врач принялся делать какие-то пометки у него в карте. Чем хороша частная клиника – здесь можно прикинуться хоть цветочным горшком и назваться Иванушкой Дурачком – никому и дела нет. Никаких ненужных записей в медицинской карте.
— Мне кажется, вам еще рано, - с сомнением ответил психиатр. Поправил очки на кончике носа. – Но я могу скорректировать лечение таким образом, чтобы...
Стас в пол уха дослушал его рекомендации. Ничего нового, в принципе. Но часть таблеток ему все же сменили. Тех, после которых мир становился серым, стало меньше – и то хлеб.
Он купил все нужное по рецепту прямо здесь же, в аптеке, проверил телефон, почти уверенный, что там будет сообщение от Влады. Ничего. И в «вайбере» она офлайн. Пальцы сами потянулись набрать номер, но Стас сдержался. У нее же температура, а после лекарств наверняка уснула. Нужно поскорее заканчивать со всеми делами. Точнее, с тем делом, от которого зубы сводит.
Визит к матери – это всегда большая хуйня. В особенности, когда накануне она звонит и заявлять, что либо он даст о себе знать, либо она пожалуется отцу.
После того случая, три года назад, когда отец сделал все, чтобы выгнать его из дому, Стас поклялся никогда и ни за что не возвращаться туда. Ограничился визитами в больницу к матери, пока она не выздоровела настолько, что больше не нуждалась в поддерживающей терапии. С отцом они так больше и не общались. Ни пол слова за три года. Ни звонка, ни случайной встречи. Таким было его условие для матери: либо она делает так, чтобы исключить саму возможность их случайной встречи, либо он блокирует ее номер в телефоне. Даже если это будет самым большим дерьмовым поступком в его дерьмовой жизни.
— Я думала, ты наплевал на меня, - сказала она, открыв дверь.
Стас проигнорировал, вошел внутрь. Ни разу, несмотря на кучу грязи между ними, он не игнорировал ее просьбы, но каждый раз мать устраивала сцену из-за его якобы невнимательности. С этим можно было долго спорить, и раньше он пытался отстоять свое право быть хорошим сыном, но все заканчивалось вспышкой злости, после которой его «укрывали» очень дикие эмоциональные «качели». Пришлось запереться на замок от ее припадков, убедить себя, что инсульт не прошел для матери бесследно и что чем дальше, тем чаще у нее случаются провалы в памяти. Правда как-то избирательно, только когда дело касается его, Стаса, визитов.
— Твои лекарства. – Он прошелся взглядом по тумбочке с настоящим арсеналом бутылочек, таблеток, стеклянных капсул для инъекций. Уколы делала приходящая медсестра Оленька, которая безуспешно пыталась залезть ему в штаны.
— Ты был у своего врача?
Мать плеснула себе чего-то крепкое из стеклянного графина, села на диван, заложив ногу на ногу. Даже несмотря на то, что из-за болезни защемило лицевой нерв, она выглядела куда красивее многих своих ровесниц. И гордилась этим, словно достоянием нации. Что еще оставалось пятидесятилетней женщине, чей муж давно жил на две стороны, где вторая переменная никогда не была постоянной.
— Это не твое дело, - стараясь держать себя в руках, ответил Стас.
И ушел на кухню, закидывая в холодильник продукты. Мать, конечно же, ни в чем не нуждалась, но он уже давно делал это для себя, а не для нее. От того, что он причастен к жизни этой женщин становилось легче. Сыновий, мать его, долг.
— Твоя отец... - Мать пришла следом.
Стас не дал ей закончить, нарочито громко хлопнул дверцей холодильника, повернулся.
— ... может идти на хуй, - продолжил за нее, надеясь, что хотя бы в этот раз она не устроит истерику.
— Ты должен думать о семье, Стас. И о том, что помогать отцу – твоя обязанность.
— Нихрена подобного.
— Ты должен был принять мальчишку в свой чертов клуб! – Она громко бахнула стаканом по столу. Поджала губы так сильно, что кровь отлила, превратив их в синюшные сухие полоски кожи.
Ах вот оно что. Он должен, блядь!
— Передай той твари, что по насмешке природы считается моим биологическим отцом, что мелкий пидор доложен быть мне благодарен, что ушел живым.
— Я не одна из твоих потаскух, чтобы разговаривать со мной таким тоном.
— Еще бы, ты не одна. Ты просто подстилка для старого кобеля, которую он не хочет трахать и держит только для того, чтобы создать видимость крепкой благополучной семейки. Вы оба, блядь, на хрен больные, но уродом в семействе Онегиных почему-то считаюсь только я.
Он попытался обойти ее, чтобы вырваться из удушливого плена дома до того, как в голове снова «рванет», но мать вцепилась ему в локоть. Стас скрипнул зубами, пытаясь сосредоточиться, чтобы не вылететь за пределы границ, после которых он снова вылетит из реальности на хренову кучу дней.
— Ты должен быть ему благодарен, - прошипела она, обдавая его кислым запахом перебродившего спиртного. Она заливала за воротник уже давно и серьезно. И не переживала из-за того, что в таком виде ее мог слить газетчикам любой приходящий работник: уборщица, садовник, медсестра Оленька. – За все, что мы для тебя сделали.
— За то, что ты для меня сделала, мамочка? – зло переспросил он. Выдержал многозначительную паузу, чтобы она поняла. Или вспомнила?
Она отшатнулась, словно от пощечины – и отошла в сторону.
— Просто чтобы ты знала – я собираюсь жениться на Владе, - бросил он уже в дверях.
Кажется, мать что-то вопила ему в спину, но Стас уже захлопнул дверь.
Почти полдень, а от Влады по-прежнему никаких новостей.
Он съездил в «Черчиль», подписал договора и разобрался с пачкой «рекомендаций для получения членства», как обычно выбрав из десятка всего пару имен. Рутинная работа – то, что нужно, чтобы успокоится. Обычно помогает.
Примерно через час, когда в голове прояснилось, он позвонил Ане. И не удивился, когда она снова была на какой-то «очень важной встрече». Просто удивительно, как она вообще успевает учиться между своими вездесущими попытками завести как можно больше полезных знакомств.
— Нужно поговорить, – сказал коротко. – Не по телефону.
Сказать, что они расстаются вот так, не в лицо, было просто не по-мужски. Кроме того, несмотря на все ее недостатки, Аня заслуживала уважения, а не отмазки в духе «нам просто нужно разойтись».
— Я заеду к тебе в девять, - сказала она после небольшой паузы. Стас так и видел, как в это время девушка листала свой пухлый ежедневник, выкраивая время для разговора.
— Лучше в клуб, - предложил он. Нужна нейтральная территория.
— Завтра у меня «окно» и я могу остаться на ночь, - «между прочим» обозначила она свои намерения.
— Завтра «окна» нет у меня. В девять, в клубе.
И снова нырнул в работу, пряча болезненные приступы злости и желания сорваться с поводка за цифрами и рутиной.
А когда пришел в себя, стрелки на часах приблизились к семи вечера.