Египетская невеста

- Снова вверх по лестнице, вниз по лестнице... приятнее разбивать камни на большой дороге... 
- Погодите! - обратился я к нему. - Я, пожалуй, попробую проделать этот опыт. 
- И отлично! 
Хозяка сияла: 
- Сегодня счастливый день. 
Я подписал условие и попросил ее послать за моими вещами. Затем я распрощался. Я чувствовал адский голод и отправился где-нибудь пообедать. 
Но уже на лестнице я стал сожалеть о своем решении. Всего охотнее я вернулся бы и взял бы свои слова обратно. 
На улице я встретился с Паулем Гаазе. 
- Куда? - спросил я. 
- Я не имею местопребывания. Я ищу. 
Я пришел сразу в хорошее настроение. По крайней мере, у меня теперь было "местопребывание". Я отправился с художником в ресторан, и мы очень основательно поели. 
- Пойдемте сегодня вечером на праздник художников, - предложил мне Гаазе. - Я приду за вами. 
- Хорошо! 
Когда я вернулся в мое новое жилище, мои чемоданы уже были там. Хозяйка и артельщики пришли ко мне на помощь, и часа через два все было благоустроено: олеографии и безделушки были убраны, и комната до некоторой степени приобрела характер ее нового жильца. 
В дверь постучали. 
Вошел художник. 
- А, у вас здесь очень недурно... Вы устроились с толком и со смыслом, - решил он. - Но пойдемте. Уже девять часов. 
- Что? - Я взглянул на часы. Он был прав. 
В это мгновение в дверь снова постучали. 
- Войдите! 
- Извините, это я. 
В комнату вошел Беккерс; двое артельщиков тащили за ним огромные ящики. 
- Кто это такой? - спросил пауль Гаазе, когда мы уже сидели в трамвае. 
Я открыл ему секрет моей комнаты. 
- Ну, вы, кажется, сели в лужу... Впрочем, нам здесь выходить... 
На другое утро я поднялся довольно поздно. Когда хозяйка принесла чаю, я спросил ее, завтракал ли уже господин Беккерс. 
- Еще в половине восьмого, - ответила она. 
Это было мне очень приятно. Если он всегда встает так рано, то он не будет мне в тягость. И в самом деле, я вообще не видел его. Я прожил в своем новом жилище три недели и почти совсем позабыл о своем сожителе. 
Однажды вечером, часов около десяти, он постучался в дверь, разделявшую наши владения. Я крикнул: "Войдите!", - и Франц Беккерс отворил дверь и вошел в мою комнату. 
- Добрый вечер! Я вам не мешаю? 
- Ничуть. Я как раз только что покончил с моим писанием. 
- Значит, я могу на минуту зайти к вам? 
- Пожалуйста. Но только с одним условием: вы курите длинную трубку, а у меня душа не переносит ее. Сигар или сигареток я могу предложить вам сколько угодно. 
Он вернулся в свою комнату, и я слышал, как он выколачивал трубку об окно. Затем он снова явился и закрыл за собою дверь. Я пододвинул к нему ящик с сигарами. 
- Пожалуйста. 
- Благодарствуйте. Короткую трубку вы тоже не можете переносить? 
- Напротив, переношу очень хорошо. 
- В таком случае, позвольте, я набью ее. 
Он вытащил из кармана короткую английскую трубку, набил ее и зажег. 
- Я в самом деле не мешаю вам? - снова спросил он. 
- Да нет же. Ничуть. Я дошел в своей работе до мертвой точки и, так или иначе, но должен прекратить ее. Мне требуется описание праздника Озириса. Завтра утром я схожу в библиотеку. Там я, наверное, найду что-нибудь. 
Фриц Беккерс улыбнулся. 
- Может быть, я мог бы вам помочь? 
Я задал ему несколько вопросов, а он дал мне на них весьма подробные и обстоятельные ответы. 
- Вы ориенталист, господин Беккерс? 
- Немного, - ответил он. 
С этого дня он стал иногда заходить ко мне. Он являлся ко мне по большей части поздно вечером, выпить стакан грога. Иногда я сам звал его. Мы очень охотно беседовали друг с другом о самых разнообразных предметах. Фриц Беккерс, по-видимому, был сведущ во всех областях. Только о себе самом он отклонял всякие разговоры. 
Он был немного таинствен. Перед дверью, которая вела в мою комнату, он повесил тяжелый персидский ковер, который совершенно заглушал всякий шум. Когда он выходил из дома, то крепко запирал за собою дверь, и хозяйка могла входить к нему в комнату только утром для приборки, когда он завтракал в моей комнате. Во время субботней всеобщей чистки он упорно оставался дома, садился в кресло и курил трубку, пока хозяйка не кончала своей возни. При этом в его комнате не было ничего такого, что бросалось бы чем-нибудь в глаза. Конечно, за исключением маленькой комнатки, где могли скрываться самые невероятные вещи. Дверь в эту комнатку тоже была завешена тяжелым ковром, а кроме того, он велел сделать на ней два крепких железных засова, которые запирал американскими наборными замками. 
Хозяйка, разумеется, проявляла ужасающее любопытство к таинственной комнатке, в которой Беккерс работал целый день. В один прекрасный день она отправилась в большой парк напротив; она с большим трудом завела знакомство с садовником для того только, чтобы хоть разик взглянуть оттуда на маленькое окно. 
Может быть, она увидит в нем что-нибудь? 
Но она не увидела ничего. Окно было выставлено, чтобы дать больший доступ свежему воздуху, но изнутри оно было все-таки завешено черным платком. 
Однажды при случае хозяйка задала своему жильцу вопрос: 
- Почему, собственно, вы всегда завешиваете маленькое окно, господин Беккерс? 
- Я не люблю, чтобы меня наблюдали посторонние за моей работой. 
- Но ведь напротив нет никого. Никто не может вас видеть. 
- А вдруг кто-нибудь залезет в парке на высокий вяз? 
Вне себя от удивления хозяйка передала мне этот разговор. Что ж это был за такой таинственный человек, который мог думать о таких возможностях? 
- Вероятно, он фальшивомонетчик, - сказал я. 
Начиная с этого дня каждая марка и каждый грош, выходившие из рук господина Беккерса, подвергались тщательному исследованию. Хозяйка с умыслом попросила его разменять несколько банковских билетов, и все деньги, которые он ей дал, отнесла показать знакомому банковскому чиновнику. Их рассматривали под лупой, но между ними не оказлось ни одной фальшивой монетки. К тому же господин Беккерс каждое первое число получал с почты двести марок и никогда не тратил всей этой суммы. С производством фальшивой монеты, таким образом, было покончено.