Танцы с медведями
— Что могло задержать моих связных? Бледнолицые никогда не опаздывают.
— Вы уже в четвертый раз с момента начала разговора проверяете свои часы. Время поджимает?
— Просто у меня назначена еще одна встреча, на которую мне бы не хотелось опаздывать.
— Но ведь наверняка задержку можно объяснить.
— К сожалению, она не из тех дам, кто принимает объяснения.
— Понимаю — у вас будет свидание личного характера.
— Именно, — уныло кивнул агент. — Или было таковым.
— Тогда не вижу проблемы. Я знаю бармена «Ведра гвоздей». Он с удовольствием возьмет ваши коробки на хранение за небольшую мзду. Давайте! Я помогу вам их занести.
Агент снова взглянул на часы.
— Я все равно не успею, и, уверен, моя медлительность дорого мне обойдется, — посетовал он и прибавил с ноткой мольбы в голосе: — Может, вы согласитесь… но, конечно же, нет. С моей стороны безответственно даже думать об этом.
Чутье мгновенно подстегнуло Даргера.
— Я?! Я не грузчик, сударь! И не поденщик, которого можно нанять с улицы. Я сделал вам предложение только из христианского милосердия. — Он развернулся на каблуках, словно собираясь уйти.
— Подождите, сударь! — воскликнул агент. С внезапной решительностью он начал быстро пересчитывать купюры в бумажнике. — Вы кажетесь порядочным человеком. Думаю, вы охотно выручили бы товарища, попавшего в мучительные сети любви.
— Ну…
— Спасибо, сударь. Как вас зовут?
— Джордж Солтимбанк, — ответил Даргер. — Из Хапсбургских Солтимбанков.
— Я сразу понял, что вы из благородных, сударь, — просиял агент, пихая Даргеру в руки купюры. И уже через плечо добавил: — Вернусь через два часа, максимум через три!
Плотники наконец закончили работу. Довесок налил каждому по стопке водки, и они дружно выпили за новую винтовую лестницу на крышу посольства и за сияющий купол верхушки здания. Довесок видел, как на дальнем конце комнаты по ту сторону экрана расхаживает взад-вперед Зоесофья, беспокойная, как пантера. Но поскольку неандертальцы не позволили бы ей перейти в «зону видимости», пока посторонние мужчины не уберутся прочь, это не слишком его волновало.
— Я велю казначею выдать каждому из вас премию в размере дневной оплаты, — сказал он работягам.
Услышав добрую весть, они так искренне его восславили, что Довесок снова достал бутылку для второго, а затем и для третьего круга тостов.
Когда Довесок проводил народ до дверей, Зоесофья на всех парусах вылетела с женской половины. Неандертальцы отступили перед молниями, которые метали ее глаза.
— Как ваш казначей, — прошипела она, — я не собираюсь выплачивать премию плотникам за работу, за которую им уже заплачено и на которую их вообще не стоило нанимать. Более того, и это также входит в мои полномочия старшего по финансам, мой долг — сообщить вам, что деньги у нас кончились! Теперь мы живем за счет нескольких кредитных линий, обеспеченных трижды перезаложенным имуществом.
— Именно поэтому я столь щедр. Если кредиторы заметят, как мы считаем копейки, они мгновенно утратят веру в нашу финансовую стабильность.
— Стабильность?! Мы прячемся в карточном домике, готовом обрушиться от малейшего дуновения ветра, к которому вы добавили совершенно ненужный купол!
— Милая Зоесофья, вы жестоко раните меня. Просто позвольте мне показать вам мое творение, и, уверен, вы согласитесь, что деньги потрачены не зря.
Под взглядом Зоесофьи окаменел бы и василиск.
— Очень сомневаюсь.
— Составьте мне компанию, и обещаю, что увиденное вам понравится.
И Довесок повел Жемчужину вверх по лестнице. Добравшись до купола, он опустил крышку люка и запер на засов.
— Это чтобы нас не побеспокоили, — пояснил он и обвел панораму лапой. — Разве Москва отсюда не прекрасна?
Расшитый узором из зеленых и желтых рябиновых листьев кисейный экран обтягивал купол и позволял им все прекрасно видеть, оставаясь при этом защищенными от любопытных глаз. Солнце сползало по небу, окрашивая облака медом и пурпуром, которые в руках художника менее искусного, чем сама Природа, показались бы аляповатыми и банальными.
А над крышами возвышался Кремль. Он вздымался над ветхим морем домов, подобно громадному кораблю, который начал крениться, прежде чем уйти под воду.
— Меня зрелище не трогает, — произнесла Зоесофья и быстро обошла восьмиугольный купол по периметру.
Вдоль стен имелись мягкие скамьи, чья ширина располагала скорее к лежанию, нежели к сидению. Внезапно она развернулась к Довеску.
— Что ж… место и время не хуже любого другого. Но завтра ты встречаешься с князем Московии, — внезапно она обратилась к Довеску на «ты». — Я буду тебя сопровождать. — Затем, когда Довесок покачал головой, возразила: — Я уже предупреждала тебя, что мы с сестрами можем устроить тебе неприятности. Однако ты тогда не принял мои слова всерьез и не принимаешь сейчас.
— С чего ты взяла? — сухо заметил Довесок. — Я совершенно искренен.
— О, нет. Ты мне не веришь, — жестоко улыбнулась Зоесофья. — У каждой из нас есть воздыхатели — и нам легче легкого убедить их, что без твоего присутствия Московия станет гораздо лучше. Русские — прямой народ, и нам придется хорошенько постараться, чтобы убедить их в том, что твоя смерть должна быть долгой и болезненной. Но мы умеем быть весьма убедительными. Ты жив лишь благодаря нашей милости, и до сих пор мы терпели тебя только потому, что нам требовался представитель для организации нашей общей свадьбы. К сожалению, ты проявил некомпетентность. Ты чересчур самодоволен и, я бы сказала, назойлив. В итоге у меня сложилось впечатление, что ты и твой отсутствующий друг… в общем, вы оба законченные негодяи!
— Я знаю, из каких глубин исходит твоя страстность, — заявил Довесок торжественно. — Ибо я чувствую то же самое. — Он взял ее руку в перчатке и поцеловал костяшки пальцев.
Зоесофья выдернула руку.
— Ты спятил?!
— Милая моя, как раз наоборот, ибо я долго и тщательно все обдумывал. Слушай внимательно… Еще в Византии в вас была заложена навязчивая идея, делавшая малейшее прикосновение мужчины для вас ядовитым, а интимные ласки смертельными. Однако я видел, как ты и остальные Жемчужины обнимались и награждали друг друга невинными поцелуями в щеку. Я был свидетелем, как вы голыми руками играли с котятами и яркими птичками, и без малейших последствий. Почему?
— Очевидно, потому, что ни женщины, ни котята, ни птицы не являются мужчинами.
— Равно как и я, о Воплощение Восторга Ты забыла, что я не столько человек, сколько перестроенный пес? Мне подправили гены, чтобы дать полный человеческий интеллект и свойственное людям прямохождение. Однако я не Homo sapiens, [13] но Canis lupus familiaris. [14] Ты можешь делать со мной, что хочешь, и самоубийственный импульс, заложенный психогенетиками халифа, не сработает. — Довесок нежно притронулся к ее скуле. — Ну, что? Никаких волдырей.
На одно мгновение потрясенная Зоесофья застыла.
Рука ее плавно поднялась, дабы прикоснуться к неповрежденному лицу.
Она медленно стянула перчатки и дала им упасть. Затем ее шелковые одеяния дождем полились на пол с грациозностью, почти столь же завораживающей, сколь и ее обнаженное смуглое тело. Оставшись голой, если не считать украшений, она провела руками над Довеском, раздевая его. Потом откинулась на подушки, а он склонился над ней.
— Я научу тебя всему, что знаю, — произнесла Зоесофья с непроницаемым видом. — Хотя обучение может занять некоторое время.
Она протянула ему самые желанные руки, какие Довесок когда-либо видел или даже представлял себе, и притянула его к себе.
— Первая позиция называется миссионерской.
Присвоенная подземными владыками цитадель прежде была неуязвима. Но в последующую эпоху один из углов срезали ради туннеля, назначение которого давно позабылось. Поэтому пробраться в комплекс незамеченной оказалось довольно легко. Аня Пепсиколова прокралась в обшарпанный туннель, отвинтила металлическую панель, прикрученную в нижней части стены, и нырнула в образовавшийся проем. Она выпрямилась, оказавшись внутри ничем не примечательного и лишенного окон кабинета с единственной ржавой дверью.