Вопреки (СИ)
Я подняла на него полные благодарности глаза и покорно побрела к машине. Он усадил меня на переднее сиденье, сам сел рядом. Открыв бардачок, достал фляжку и всунул в мои ледяные руки.
- Пей, - из горлышка пахнуло алкоголем. - Коньяк. Давай, девочка, тебе станет лучше.
Я непонимающе посмотрела на блюстителя порядка. Что это? Жест доброй воли? Или мне в провожатые достался алкоголик?
- Я не пью, ты не подумай, - рука, которая еще десять минут назад крепко удерживала меня, легко поворачивает ключ зажигания. - У меня сегодня день рождения. Ребята перед сменой подарили.
Я оглядываю его. Немолод, небрит, волосы давно поседели, на щеке побелевший с годами шрам. Уставшие глаза. Наверное, одинок, раз работает в ночную смену, да еще в свой день рождения.
- Эх, вы, молодежь... Не щадите ни себя, ни близких. Покупаете дорогие игрушки, да чтобы лошадей побольше, а управлять толком не умеете...
Я чувствовала, что ему чертовски надоела его работа с ее издержками, например, как сейчас, в виде необходимости разбираться в драме вчерашних подростков. Но, не смотря ни на что, он был добр ко мне.
- Как вас зовут?
- Николай Михайлович. Ты коньяк-то выпей, трясти перестанет, - кивнул он, не отрываясь от дороги.
Я даже не заметила, что дрожу.
Обжигающий напиток заставляет ловить воздух ртом.
- Где ваш коллега? - прохрипела я.
- Остался на месте ДТП, заканчивает работу, - мой проводник замолчал. - Любишь этого парня?
Я неопределенно пожала плечами, оставляя ответ на вопрос на усмотрение Николая Михайловича. По телу, наконец, разлилось тепло, озноб прошел, но я все же сделала еще один небольшой глоток, прежде чем закрутить крышку непослушными пальцами.
- Значит любишь. Жених?
- Он - моя жизнь, - отрезала я и отвернулась к окну, прислонившись лбом к тотчас запотевшему от дыхания стеклу.
Пошел дождь, и тьма сразу будто бы сгустилась, лишь по салону бродили синие огни проблескового маячка скорой, да ночь взрывалась воем сирены, оповещая о нашем кортеже. Спустя час я сидела в приемном отделении Института имени Склифосовского, поджав под себя ноги, на неудобном железном стуле. Мимо сновали медсестры, распределявшие вновь поступивших, и врачи, перемещавшиеся между смотровыми. Макса забрали на операцию, исход которой определить мог лишь сам Бог, да профессионализм хирургов. Ирина мерила шагами приемное отделение, обзванивая знакомых медиков. Она почему-то думала, что деньги смогут что-то решить. Рядом со мной присела медсестра, дежурившая в эту ночь на посту. Я продолжила смотреть в одну точку, игнорируя соседство.
- Дай мне осмотреть твои руки, девочка.
Ей было около сорока, но такое обращение из уст этой женщины, мне показалось более чем уместным, и я послушно протянула ей саднившие ладошки. Когда я успела ободрать кожу? Наверное, все же упала, пока бежала к любимому, застывшему сломанной куклой на асфальте. Руки блондинки, одетой в розовую форму умело обрабатывали мои царапины.
- Как... - голос звучал сипло.
- Операция? Я не могу тебе сказать, сколько она продлится. С ним сейчас лучшая бригада врачей.
Ее слова были слабым утешением. Я никогда ничего не просила для себя, сомневаясь в существовании высшей силы, но Макс был настолько светлым человеком, что допустить мысль, что и он недостоин участия Всевышнего, казалось абсурдом. Я закрыла глаза, молясь, чтобы Бог не оставил дорогого мне человека...
Допустить повторение того безумия сейчас? Никогда. В конце концов, теперь я знаю, что Макс жив. Более того, с годами стал наглой скотиной, ворвавшейся в мою привычную жизнь, в который раз перевернув все с ног на голову. Он ничем не лучше своей матери, которая с легкостью ломала судьбы людей. Ирина всегда была очень убедительна, но я так и не смирилась с тем, что услышала. Конечно, где я, девочка из детдома, и где они, с их огромным загородным домом, обширным автопарком и прислугой. Но придумать такое, чтобы отвадить меня? Невыносимая жестокость. Тогда, в Склифе, в ожидании результатов операции я забылась тревожным сном, проснувшись от того, что меня за плечо тронул мужчина в белом халате. На мой вопрос о состоянии Максима, он лишь опустил глаза, и я поняла, что моя жизнь окончательно закончилась. Врач говорил что-то о травмах несовместимых с жизнью, но я была словно в тумане. Я поднялась со своего места и отправилась домой, где все напоминало о человеке, которого у меня отобрали той ночью. Разузнать что-то о похоронах я не смогла, за ворота дома родителей Макса меня не пустили, хотя я и провела там не один час, сбивая кулаки в кровь. Мои попытки не увенчались успехом. Потом ко мне вышла Ирина, облаченная в узкое черное платье, перчатки и очки на пол-лица. Идеальный образ итальянской вдовы. Ледяным тоном эта невозможная женщина приказала мне убираться от порога ее дома, обвинив меня в смерти любимого сына, словно забыв о том, что лично инициировала нашу с Максимом ссору. Ирина не позволила мне попрощаться с единственно важным человеком в моей жизни, солгав о его смерти. То темное время наполнено страданием, попытками понять, как жить дальше. Мне удавалось отгонять от себя мысли о самоубийстве только благодаря знанию, что Макс бы никогда не одобрил такого поступка. Я приняла решение уехать, чтобы спустя десять лет узнать, что все было лишь куском большого снежного кома с названием ложь?
Черт! Я мотнула головой, прогоняя бессвязные обрывки воспоминаний, мыслей, - все, что мне напоминало о Максиме Крылове. Его Вера умерла десять лет назад, и новая я никогда не даст шанса на воскрешение. Моему отражению не победить в этой борьбе.
- Ты - Ангелина Йоффе, безжалостная стерва, ты не имеешь права на слабость в виде чувств к бывшему любовнику, - я резко поднялась, пресекая попытки пожалеть себя. - Взять себя в руки!
Вот только почему следовать привычным приказам в этот раз так сложно?
Часть 6
С нашей встречи прошло уже около месяца, но Макс не беспокоил меня своими визитами, и я решила, что так он исполняет обещание исчезнуть навсегда. Я погрузилась с головой в работу, не щадя ни себя, ни подчиненных. Стала еще жестче, хотя, казалось бы, куда больше. Ночами мне совершенно не удавалось заснуть. В голове крутились предположения, как все это время жил Крылов. Я никак не могла взять в толк, неужели он не хотел найти меня, учитывая, при каких обстоятельствах мы расстались. Поверил в ту ложь, что звучала, положа руку на сердце, далеко не убедительно? Нет, здесь было что-то еще. Строить предположения было выше моих сил, и тренируемая годами сила воли ежесекундно выручала меня, прогоняя сумбур, творившийся в голове. Недавно наша компания выиграла очередной крупный тендер, и я обрадовалась возможности загрузить себя работой еще больше. В один из дней, в мой кабинет заглянул Алексей Николаевич. Он, наконец, расслабился и перестал быть таким рассеянным - Анна на днях подарила ему наследника.
- Ангелина, - подошел он к столу, заваленному рабочими бумагами. Эта так было не похоже на меня, всегда крайне педантично относившейся к свободному пространству, что Полянский даже выгнул брови в удивлении.
- Да, знаю, - выдохнула устало я, - бардак. Считайте это временным творческим беспорядком.
- У вас все хорошо? - участливо спросил мой начальник.
- Да, спасибо. Что-нибудь будете? Кофе, чай?
- Кофе, пожалуйста.
Пока я просила Лизу приготовить кофе, он с интересом осматривал мой кабинет, по сути, впервые проводя здесь достаточно времени. Я вдохнула в пространство немного своей индивидуальности и на стене появились репродукции Климта. Его «Поцелуй» напоминал о том, что больше было мне недоступно, а «Обнаженная истина» всегда привлекала ассоциацией с моим мироощущением. «Если ты не можешь твоими делами и твоим искусством понравиться всем, понравься немногим. Нравиться многим - зло». Цитата Шиллера, изображенная над рыжеволосой девушкой с зеркалом, как нельзя лучше воплощала мое кредо.