Нам нужна… революция

Чуть позже он прочитает у Михаила Пришвина: «Но самая суть чисто человеческого здоровья — это когда его неудержимо тянет сказать что-то хорошее другому человеку, как будто это даже закон: раз мне — то должно быть и всем хорошо!». Это было написано и про Сашу Улитина…
Сумрачным декабрьским днём во двор Шуйского районного дома приюта для младенцев въехали сани, запряжённые гнедой лошадью. На передке сидел бородатый мужик в тулупе, сзади — женщина в пальто, она была закутана в платок и держала на руках грудного ребёнка, завёрнутого в серое одеяло. Спрыгнув с саней, мужик кнутовищем стукнул в дверь и, когда та приоткрылась, охрипло крикнул:
— С села Дунилово, жильца вам нового привезли…
— Быстрее заходите, не лето, чай…
Женщина неторопливо слезла с саней, не выпуская ребёнка из рук, сделала несколько неверных шагов застывшими ногами, но у двери остановилась.
— Ты меня тут жди, — строго взглянула она на возницу, — я скоро…
В кабинете директора, куда привела её нянечка, женщина осторожно положила ребёнка на продавленный кожаный диван и, развязав платок, тяжело опустилась рядом. Затем достала бумаги и протянула их директору — молчаливой женщине лет под пятьдесят с утомлёнными глазами на морщинистом лице.
— Я из сельского попечительского совета, — наконец представилась вновь прибывшая. — Решением совета Саша Улитин, — кивнула она на неподвижный свёрток из одеяла, — неполный месяц ему и сроку-то — направляется к вам. Отец семьи погиб на фронте, а мать, Антонина Дмитриевна Улитина, перенесла после родов тяжёлую операцию… Так что пришлось двоих её старших — сына и дочь — в детский дом определять, а этого сюда. Тех временно, судя по всему, ну а Саша, — она вздохнула и почему-то поёжилась, — останется здесь, думаю…
Директор взглянула на стоявшую у двери нянечку и коротко проговорила:
— Давай, Семёновна, определяй…
Обо всём этом Александр Улитин узнает спустя годы. Именно эта нянечка и станет для него второй матерью, добродушное лицо которой и ласковые, воистину материнские руки запомнились осмысленному взору парня с самого начала. Она кормила его, укладывала спать, гуляла с ним, очевидно, как и с другими детьми. Но отложились в памяти Улитина её первые слова: «Мой Саша…». Он и считал её своей матерью, и называл её только мамой. Поэтому, когда Саше исполнилось семь лет и вместе со своими сверстниками он должен был переселиться в Луховский детский дом, главной для него бедой и несчастьем стало расставание с матерью. Он словно чувствовал, что больше её не увидит, — она стояла у двери, поникшая и бледная, украдкой вытирая кончиком платка невольные слёзы. А воспитательница из Луховского детского дома Анна Дмитриевна, приехавшая за детьми на машине, говорила Улитину, что настоящая его мама живёт в Дунилово и они обязательно поедут к ней…
Саша ничего не понимал, вырвался из рук, и, чтобы как-то успокоить ребёнка, шофёр посадил его в кабину рядом с собой…
Года через три Улитин вместе с Анной Дмитриевной действительно поехал в Дунилово. Саша, уверенный, что они едут к той его маме, которая осталась в детском приюте, увидел вдруг чужую женщину и никак не мог понять, почему все вокруг твердят, что это и есть его мама. Он же знал совершенно другую…
И даже спустя годы, когда почти каждые школьные каникулы Саша проводил в Дунилово и как-то привык к родной матери, время от времени сердце его сжимала тоска по той, другой маме, растерянной и в слезах, и он не знал, как избавиться от этого гнетущего чувства двойственности. Но наедине с ним Улитин не мог не осознать и своего одиночества. Так бывает даже при наличии множества друзей, если душа человека развивается, стремится постичь самоё себя…
II
Ночной выстрел
Из чердачного окна сарая с выбитой форточкой хорошо был виден на снегу светлый круг от фонаря на столбе, за которым чернели в ночи плотной стеной сосны. Улитин пригрёб ближе к окну большую охапку сена, поудобнее устроился на нём и высунул дуло охотничьего ружья в форточку. Теперь оставалось только дождаться лисицу. В том, что она обязательно придёт, Саша почему-то не сомневался…
Сегодня утром, когда Улитин, как обычно, шёл на ферму доить коров, он вдруг увидел на снегу витиеватую цепочку следов. Было ещё темно, но, присмотревшись, Саша понял, что здесь пробежала лисица. И тут же закралась мысль выследить её и… Прекрасное чучело можно было бы сделать для детдомовской коллекции. Однако, подумав, понял, что желание его неосуществимо. Во-первых, никто ему не даст ружья, а рассказать Владимиру Алексеевичу Зайцеву, учителю по труду и отличному охотнику, так он сам отправится на лисицу охотиться. И хорошо ещё, если его возьмёт с собой.
Улитин поёжился, поднял воротник пальто, поглубже на лоб надвинул шапку и торопливо зашагал дальше. Подходя к ферме, он увидел на навозной куче двух дохлых новорождённых поросят, которых, очевидно, придавила свинья, что уже случалось. Но не их ли учуяла лисица, потому и объявилась в окрестностях детдома? Эта мысль неотступно преследовала Улитина и во время дойки, словно заноза в мозгу застряла. И все такие разрозненные вроде бы вещи: лисица — дохлые поросята — ружьё Владимира Алексеевича — как-то разом организовались в одну цепочку, связующим звеном которой был он сам. И факт охоты на лисицу показался Улитину не таким уж и не осуществимым.
Ближе к вечеру Саша уже на лыжах пошёл к ферме, взял мёртвого поросёнка и осторожно протащил его по снегу рядом со следами лисицы, не нарушая их. Теперь дело было за ружьём, которое Владимир Алексеевич хранил в шкафчике в мастерской. Открыть его не составляло труда. Взяв ружьё и два патрона, Саша завернул его в телогрейку, потом в халат и отнёс на сеновал, как назывался сарай недалеко от фермы, где хранили сено. На чердаке Улитин и спрятал ружьё. Саша надеялся, что за ночь успеет почистить его после выстрела и положить на место. Потом можно во всём и признаться, но победителей не судят…
Сейчас, сидя у окна на сене, Саша терпеливо ждал, когда появится лисица. Ему уже не так было тоскливо и обидно за то, что кто-то спалил его тетради с записями наблюдений. Фенологический дневник, как называл его Владимир Алексеевич. Результаты нескольких лет наблюдений за живой природой. Очевидно, чтобы как-то успокоить парня, Зайцев после этого и стал брать его с собой на охоту. Чем-то приглянулся учителю по труду Саша Улитин.
Детский дом, куда привезли Улитина, находился в посёлке Лух. Это было кирпичное трёхэтажное здание с двухэтажными крыльями-пристройками — бывшая барская усадьба стояла посреди соснового бора. Название посёлка осталось от времён русско-польской войны, когда польские шляхтичи так и не смогли взять приступом и осадой русскую крепость Лух. В гражданскую войну, как и в Отечественную, усадьбу занимали под военный госпиталь. В здании сохранились даже деревянные лотки, по которым прямо из операционной скидывали в котельную ампутированные конечности солдат, где те и сжигались. Дом был окрашен в белый цвет, очевидно по медицинским нормам.
Большинство детдомовских детей послевоенной поры отличало трудолюбие, самостоятельность и чувство коллективизма. Улитин не был исключением из этого общего правила. Правда, за желанием работать, вообще что-то делать, не сидеть сложа руки Саша пытался скрыть надсадное чувство совершённого над ним насилия. То, что его лишили матери, сделало Улитина на первых порах неразговорчивым и замкнутым. Ему больше нравилось находиться в одиночестве, поэтому и искал любую работу. Однако делал всё на совесть, как и учился. Может, поэтому и обратил на него внимание Владимир Алексеевич. Да и характерами они оказались как бы схожи — Зайцев был небольшого роста, человек осторожный и сдержанный. Именно он и раскрыл Саше глаза на лес и его обитателей, заставив его по-иному относиться ко всем живым тварям. Улитин ловил ужей, мышей, птиц, кормил их зиму вместе с товарищами, а весной выпускал на волю…
Однажды на уроке русского языка они писали сочинение. Улитин сосредоточенно водил пером, совершенно не обращая внимания на ужа, который ползал у него под рубашкой. Саша и не заметил, как уж заполз в правый рукав, и как в какой-то момент его змеиная головка с быстрым языком вдруг поднялась из рукава. И надо же было, чтобы как раз в эту секунду сзади подошла учительница и, погладив его по голове, спросила: