Свидание вслепую
Хелен чувствовала, что рот у нее как будто забило мокрой и холодной ватой. Ноги противно тряслись, перед глазами все плыло. Она вспомнила, как тетка Сюзанна сообщила ей о том, что Дерек Макгиллан дает ей место у себя в фирме. Хелен еще удивилась тогда, откуда у тетки такие связи… Он знает про то, что тетка умерла два года назад, а вот сама Хелен этого не знала… Мама… папа… Такое невозможно выдумать, надо быть извращенцем, чтобы такое выдумать…
— Пожалей свою душу, девочка! Ведь ты живешь, как с мужем, с собственным братом. Подумай, а если ты забеременеешь?
— Мистер Макгиллан… Прошу вас… Мне надо побыть одной…
— Я ухожу. Я знаю, ты не захочешь меня больше видеть — удар слишком силен. Знай, что я всегда окажу тебе помощь, если она тебе потребуется.
— Клайв… Я должна с ним поговорить…
— Он на эти выходные уехал к своей невесте, только поэтому я, и рискнул прийти.
— К невесте?
— Он негодяй! Ты не знала, это понятно. Он женится через месяц. Гертруда Стайлинг, прекрасная партия. Наши семьи давно дружат. Отчасти даже жаль ее, но она знает, на что идет. Надеюсь, ты не захочешь разбить ей сердце? Этот ужас мы похороним в наших сердцах навеки — ты, я и Клайв. Возможно, когда-нибудь он сможет раскаяться, а ты сможешь простить. Вот деньги. Не благодари, считай это подарком. Прощай, дитя мое.
С этими словами великий актер и негодяй Дерек Макгиллан покинул квартиру Хелен Стоун, оставив позади себя лишь дымящиеся руины, если говорить образно.
8
За окном снова собрался дождь. Люсиль Барлоу с шумом всхлипнула и торопливо допила пятую чашку кофе. Хелен устало потерла ладонями глаза.
— Вот, собственно, и все. Почти.
— Хелен, какой ужас! Так, значит, твой Клайв…
— Икс, Люсиль, Икс. Икс обманул Омегу, а Игрек окончательно добил. В понедельник Омега с опухшим лицом и красными глазами пришла в офис и положила на стол Иксу заявление об уходе, а тот подписал его, даже не взглянув на нее. На прощание он сказал только одну фразу: «Надеюсь, денег, которые вам дал мой отец, вам хватит?» Таков был конец нашей… Их великой любви.
— Хелен…
— Потом я приехала в Эшенден и жила в этом доме, даже не открывая окон. Первые пару месяцев никто и не заподозрил, что я вернулась. Вчера меня встретила миссис Клоттер, так что теперь, вероятно, все уже в курсе.
— Хелен, так ты поэтому…
— Так выгляжу? А я не знаю, как я выгляжу, Люсиль. Мне наплевать на это. Я два месяца питалась консервами из кладовки и пила растворимый кофе. По вечерам ездила за пиццей. Потом у меня началась булимия на нервной почве, я стала есть булочки, кексы, макароны, омлет, бекон — все, что могла найти. Я набрала пятнадцать килограммов и мне незачем жить. Я не хочу жить. Будь я такой же смелой и отчаянной, как моя… тетка Сюзанна, я покончила бы с собой. Но я не могу. Мне все равно, как я выгляжу и что обо мне будут говорить в городке. Буду сидеть здесь, пока не кончатся деньги, а потом продам дом и уеду куда-нибудь еще.
— Он… не пытался тебя найти?
— Смеешься? Он женился.
— А может…
— Послушай, Люсиль, я устала. И я не хочу вспоминать о Клайве Финли никогда в жизни. Я была рада видеть тебя, заходи при случае, но сейчас я пойду и лягу спать.
— Днем?!
— Днем. Или утром. Или вечером. Или на всю зиму. Мне все равно. Меня нет.
Люсиль встала и медленно пошла к выходу. У самых дверей она обернулась, и в ее глазах блеснул вызов.
— Знаешь, а я еще зайду. Я не сдамся… в отличие от тебя. И не позволю тебе просто так загнуться в этом склепе. Поняла?
— Поняла. Пока, Люсиль.
— Я зайду завтра.
— Принеси кока-колы. И чипсов. И мороженой пиццы.
— Черта с два!
Люсиль Барлоу пришла на следующий день, и во все остальные дни тоже. Потрясенная рассказом подруги детства, а еще больше тем, как Хелен в результате изменилась внешне и внутренне, энергичная и жизнерадостная Люсиль не могла смириться с происходящим. Кроме того, она любила свою работу, искренне считая психологов «хирургами душ человеческих». Ей был брошен своего рода профессиональный вызов, и Люсиль Барлоу намеревалась отвоевать Хелен у моря тоски и апатии. Однако спешить с этим не стоило. Прежняя Хелен стерпела бы многое, но нынешняя могла и просто указать назойливой подруге на дверь.
Лето летело к концу, и дожди зарядили уже по-осеннему. Темнело все раньше, и в эту среду Люсиль с Хелен пили чай уже при зажженной лампе.
На столе стояли пирожные и торт со взбитыми сливками, но Хелен не обращала на них особого внимания. Люсиль вообще заметила, что подруге по большому счету все равно, что есть. Она с одинаковым равнодушием поглощала и пиццу, и яичницу, и эклеры с кремом — все в огромных количествах. Люсиль отодвинула чашку и потянулась. Короткая маечка задралась, приоткрыв смуглый соблазнительный животик. Хелен бросила равнодушный взгляд в сторону подруги и заметила:
— Ты, наверное, влезаешь в свои школьные джинсы.
— Ты что! Они мне велики. Я же была плюшкой.
— Никогда ты не была плюшкой, нечего придумывать. Вот я сейчас… это целый пирог.
— Не льсти себе. Ком сырого теста, так вернее.
— Ты злобная фурия, Люсиль Барлоу, но я рада, что ты здесь со мной. Знаешь, теперь мне не так одиноко.
— Да уж. Жаль только, что мы не успели разобрать второй этаж. У меня теперь будет много работы.
— Ты уедешь?
— Нет, мне повезло. Шикарная работенка без выхода из дома.
— А для меня ничего похожего нет?
— Толстых лентяек на работу не берут.
— Ну и не надо. Так что за работа?
— Штатный психолог в газете.
— Типа «Спросите у Кэрол»?
— Нет. Это в газете «Сан» и в основном про секс. Кстати, за тамошнюю «Кэрол» пишет толстый и лысый дядечка шестидесяти лет.
— Бог с ним. За кого будешь писать ты? За толстого лысого дядечку?
— Это специальная газета Объединенного Королевства. «Связующая нить». Все адресаты анонимны, у них есть только абонентские номера. Ни по штемпелю, ни по марке ничего узнать нельзя, все письма рассылаются только через редакцию, в фирменных конвертах.
— Да кому письма-то?
— Вот я и решаю — кому. Пишут мужчины и женщины, сначала просто — неизвестному другу, а потом я подбираю им собрата по переписке, исходя из тщательного психологического анализа.
— И зачем это нужно?
— Ну, мы же с тобой это уже пробовали! Икс, Игрек и Омега, не к ночи будь помянуты.
— Вообще-то что-то в этом есть. Кажется, мне действительно полегчало после того разговора. Видишь, даже тебя терплю.
— Знаю. Не зря во всех монастырях исповедальни устроены именно так.
— Как?
— Твоего лица никто не видит. Твоего имени никто не знает. Никто… кроме Бога.
— Значит, в своей газете ты будешь исполнять роль Бога?
— Богохульница. Отчасти — да.
— Ты уже принялась за работу?
— Прохожу курс обучения. Приходится много читать и много размышлять. Кроме меня работают еще пять человек, все с высшим образованием.
— И что, много пишут?
— Ужасно. Ты даже не представляешь… Что там, даже я не представляла, что в стране столько одиноких и несчастных людей.
Хелен недоверчиво хмыкнула, не сводя глаз с торчащего из сумочки Люсиль газетного листка.
— И что, эта ерунда действительно помогла кому-то спастись? Избавила от одиночества?
— Ты скептик, Хелен, а скептик никогда на такое не решится, а потому и не поймет. Скептики — люди трусливые.
— Оригинально. Я всегда думала, что скептики наиболее здраво судят о жизни.
— Отнюдь. Они убеждают себя в этом, но на самом деле они просто боятся совершить поступок. Простой пример: вот стоит высокая гора. На нее еще никто не всходил, хотя по легенде на ее вершине бьет чудесный источник, растет цветок счастья, спит принцесса — да мало ли что! И вот стоят у подножия горы двое — скептик и, скажем, романтик. Романтик берет веревку и лезет. Скептик говорит: источники есть и на равнине, принцесс не бывает, а цветок счастья — это в сказках.