Рыжая племянница лекаря

Сомнения мои длились всего мгновение, не более. Схватив вторую лампаду, я выскользнула из библиотеки и направилась вслед за герцогом, торопящимся отнюдь не в сторону своей спальни. Держаться мне приходилось поодаль, чтобы не выдать свое присутствие. Коридоры дворца все еще казались мне лабиринтом, однако я почти сразу угадала, куда он держит путь. Его светлость шел к заброшенной части дворца, где обитали разве что летучие мыши да несчетное количество крыс.
От ночного холода и страха у меня зуб на зуб не попадал — я успела припомнить все страшные истории, которыми меня потчевал Харль. Теперь уж я не стала бы над ним подтрунивать! Господин Огасто выглядел точь-в-точь как ночной призрак, и я не удивилась бы, превратись он сейчас в нетопыря или растворись в ночной мгле. Однако герцог просто шел вперед, быстро и уверенно — путь этот был ему знаком. У винтовой лестницы, ведущей наверх, он остановился и осмотрелся, но я успела затаиться — в заброшенных коридорах хватало всякой рухляди. Да и запах указывал на то, что челядь, уже не надеясь, что эта часть замка когда-нибудь станет пригодной для жилья, частенько использует ее как помойку.
Лестница, по которой поднялся господин Огасто, не внушала доверия — ступени ее порядочно прогнили, местами и вовсе отсутствовали, но в меня словно вселился бес, требующий разузнать все до последней мелочи. Спустя минуту я уже высунула нос из-за двери, к которой вела лестница, и увидела, что герцог привел меня в ту самую разрушенную Восточную башню, с вершины которой, по словам Харля, порой раздавался душераздирающий вой нечистой силы. Не успела я вспомнить этот рассказ мальчишки в подробностях, как ноги мои подкосились от ужаса: я услышала громкий стон, переходящий в крик. От страха попятилась и едва не скатилась кубарем вниз по крутой лестнице. Взмолившись неизвестному богу, я собрала остатки своей храбрости и выглянула из-за двери второй раз, с трудом удерживаясь от того, чтобы тут же не зажмуриться.
Вершина башни с местами обвалившимися зубцами была ярко освещена лунным светом и выглядела весьма подходящим обиталищем для призраков и нечистой силы. Но ни скелета, с костей которого сползала бы полуистлевшая плоть, ни кровопийцы-вампира с желтыми острыми клыками, ни злобного духа, в чьих глазах горит огонь преисподней, я так и не увидела. Вой, так испугавший меня, стих, перейдя в жалобное поскуливание, в котором не слышалось угрозы или злобы, и я решилась выйти из-за двери, чтобы осмотреться получше. Торопливо пробралась к каким-то камням, за которыми можно было затаиться, и, сосчитав до десяти, приподняла голову, ожидая, что сейчас увижу, как стая упырей терзает бедного герцога.
Однако никого, кроме господина Огасто и меня, здесь не было. Мужчина, стоя около обвалившегося башенного зубца, смотрел вниз и тихо стонал так, что сердце разрывалось от жалости — казалось, он был на волоске от того, чтобы шагнуть в пропасть, однако волосок этот удерживал его крепче стальной цепи. Герцога словно мучила невыносимая боль, от которой нет спасения. Затем он вскинул голову к луне и вновь закричал, надсадно и пронзительно.
«Вот, значит, что за крики в полнолуние лишают сна обитателей замка!» — сказала я себе, поежившись. Это вовсе не та тайна, которую я хотела разгадать, однако у меня уже не было уверенности в том, что я и дальше желаю копаться в секретах господина Огасто. Горе и страдание, звучавшие в его голосе, поселили в моей простой и безыскусной душонке неясную тревогу, которой раньше не знавала, и теперь я отчаянно хотела позабыть это новое ощущение.
Замешательство сослужило мне плохую службу. Пока я силилась собраться с мыслями, отчаяние герцога достигло своего пика — он упал на колени, сотрясаясь в беззвучных рыданиях. Мне подумалось, что вид призрака не смог бы породить в моей душе большую тревогу, чем та, что я испытывала, глядя на страдания господина Огасто. Что-то губило, ломало мужчину, в котором мой наивный ум узнал человека редкой силы духа и храбрости, но даже он не мог сопротивляться одолевавшему его безумию. Я испытывала все больший страх перед лицом этого темного безжалостного зла, имени которого не знала, и, должно быть, мне не стоило проявлять и тени любопытства в отношении него.
Его светлость тем временем затих, словно истратив последние силы, но стоило мне подумать, что бедный господин Огасто лишился чувств, как он резко вскочил на ноги, и спустя мгновение дверь за ним захлопнулась — могло показаться, что лунный свет внезапно ожег его кожу, заставив спасаться бегством.
Выждав некоторое время, я вылезла из своего укрытия и последовала за ним. Дважды мне пришлось потянуть за ручку двери, прежде чем сообразить, что дверь заперта. Мне и в голову не пришло, что в старой части дворца сохранились какие-то засовы и замки!
Теперь меня объял страх совсем иного рода — я лихорадочно обдумывала, чем обернется для меня это приключение. Одним богам известно, навещает ли герцог эту башню в обычные дни или же в следующий раз эта дверь должна была открыться только к новому полнолунию. Можно было бы заночевать здесь, а поутру попытаться привлечь к себе внимание криками — вряд ли при свете солнца их приняли бы за вой беспокойного привидения, но затем мне предстояло бы неминуемое объяснение с дядюшкой. Да и господин Огасто, ежели он после сегодняшнего припадка сохранил хоть каплю здравого ума, узнав о переполохе, догадался бы, что я тайно следила за ним… Нет, это никуда не годилось!
В растерянности подошла к тому месту, где еще недавно стоял герцог, и убедилась, что от земли меня отделяет расстояние, достаточное для того, чтобы мое сердце разорвалось от ужаса еще в полете. С опаской я обошла всю площадку, ища хоть какой-то выход из ловушки, которой для меня стал этот пятачок, продуваемый всеми ветрами, и обнаружила, что Восточная башня некогда соединялась перемычкой с другой башенкой, венчавшей старое крыло. Стена эта была устроена таким образом, чтобы по ней могли ходить дозорные, и даже сейчас, пребывая в плачевном состоянии, выглядела достаточно крепкой для того, чтобы выдержать мой вес. Подзуживаемая страхом и ночным холодом, я колебалась недолго — спустя несколько минут мои пальцы уже цеплялись за старые камни. Перебраться на стену оказалось делом не таким уж сложным, хоть и рискованным: кладка здесь давно обветшала, под ногами повсюду зияли провалы неизвестной глубины, а ветер разыгрался в полную силу, грозя погасить мою крохотную лампаду. Лунный свет был достаточно ярок, чтобы обойтись без этого слабого огонька, но в той башне, куда я направлялась, скорее всего, царила такая же непроглядная тьма, как и в Восточной. Сколько я ни приглядывалась, не заметила ни одной искорки света в ее черных узких окнах и решила, что она так же необитаема, как и ее соседка. С одной стороны, это облегчало мою задачу, но с другой… «Возможно, там обрушились все перекрытия, сгнили все лестницы, и я сломаю шею, едва шагну в первую же дверь», — выговаривала я себе в крайней досаде, медленно ступая по неровным выщербленным камням.
Тут мимо моего лица пронеслись стайкой несколько летучих мышей, и я едва удержалась от крика. На мгновение показалось, что это злые духи хотят столкнуть меня вниз, чтобы попировать на моем изуродованном теле, а затем скрыться в темных закоулках старинного замка. Я представила, как дядюшка Абсалом горестно недоумевает — отчего его племянница погубила себя, решив взобраться на вершину старой стены среди ночи? — и вздохнула: объяснить мотивы поступков самой себе становилось все сложнее.
Когда мне оставалось сделать последние пару шагов, проклятый ветер все же задул лампаду. Пытаясь уберечь огонек, я потеряла на мгновение равновесие и больно ушибла колено, но все-таки удержалась на краю. Лоб покрылся испариной, и, тяжело и часто дыша, я торопливо нырнула в темный проем арки, ведущей внутрь башни.
Увы, худшие мои опасения подтвердились — тут царила непроглядная тьма. Лишь полоса лунного света, падающего из небольшого оконца где-то наверху, пересекала помещение, в котором я очутилась. Поразмыслив, я подобрала небольшой камень и пустила его по полу, прислушиваясь. Почти сразу услышала глухой отзвук падения — впереди был провал, и границ его я определить не смогла, сколько ни напрягала зрение.