Фрэнни

- Лейн! - Фрэнни поздоровалась с ним очень радостно: она была не из тех, кто скрывает радость. 
Закинув руки ему на шею, она поцеловала его. Это был перронный поцелуй - сначала непринужденный, но сразу затормозившийся, словно они просто стукнулись лбами. 
- Ты получил мое письмо? - спросила она и тут же сразу добавила: - Да ты совсем замерз, бедняжка! Почему не подождал внутри? Письмо мое получил? 
- Какое письмо? - спросил Лейн, поднимая ее чемодан. Чемодан был синий, обшитый белой кожей, как десяток других чемоданов, только что снятых с поезда. 
- Не получил? А я опустила в с_р_е_д_у! Господи! Еще сама отнесла на почту! 
- А-а-а, ты о том письме... Да, да. Это все твои вещи? А что за книжка? 
Фрэнни взглянула на книжку, она держала ее в левой руке - маленькую книжечку в светло-зеленом переплете. 
- Это? Так, ничего... - Открыв сумку, она сунула туда книжечку и пошла за Лейном по длинному перрону к остановке такси. Она взяла его под руку и всю дорогу говорила не умолкая. Сначала про платье - оно лежит в чемодане, и его необходимо погладить. Сказала, что купила чудесный маленький утюжок, совсем игрушечный, но забыла его привезти. В вагоне она встретила только трех знакомых девочек - Марту Фаррар, Типпи Тиббет и Элинор, как ее там, она с ней познакомилась бог знает когда, еще в пансионе, не то в Экзетере, не то где-то еще. А по всем остальным в поезде сразу было видно, что они из Смита, только две - абсолютно вассаровского типа, а одна - явно из Лоуренса или Веннингтона. У этой беннингтон-лоуренсовской был такой вид, словно она все время просидела в туалете и занималась там рисованием или скульптурой, в общем чем-то художественным, а может быть, у нее под платьем было балетное трико. Лейн шел слишком быстро и на ходу извинился, что не смог устроить ее в Крофт-Хаузе - это было безнадежно, но он устроил ее в очень хороший, уютный отель. Маленький, но чистый, и все такое. Ей понравится, сказал он, и Фрэнни сразу представила себе белый дощатый барак. Три незнакомые девушки в одной комнате. Кто первый попадет в комнату, тот захватит горбатый диванчик, а двум другим придется спать вместе на широкой кровати с совершенно неописуемым матрасом. 
- Чудно! - сказала она восторженным голосом. До чертиков трудно иногда скрывать раздражение из-за полной неприспособленности мужской половины рода человеческого, и особенно это касалось Лейна. Ей вспомнился дождливый вечер в Нью-Йорке, сразу после театра, когда Лейн, стоя у обочины, с подозрительно преувеличенной вежливостью уступил такси ужасно противному типу в смокинге. Она не особенно рассердилась; конечно, это ужас - быть мужчиной и ловить такси в дождь, но она помнила, каким злым, прямо-таки враждебным взглядом Лейн посмотрел на нее, вернувшись на тротуар. И сейчас, чувствуя себя виноватой за эти мысли и за все другое, она с притворной нежностью прижалась к руке Лейна. Они сели в такси. Синий с белым чемодан поставили рядом с водителем. 
- Забросим твой чемодан и все лишнее в отель, где ты остановишься, просто швырнем в двери и пойдем позавтракаем, - сказал Лейн. - Умираю, есть хочу! - Он наклонился к водителю и дал ему адрес. 
- Как я рада тебя видеть, - сказала Фрэнни, когда такси тронулось. - Я т_а_к соскучилась! - Но не успела она выговорить эти слова, как поняла, что это неправда. И снова, почувствовав вину, она взяла руку Лейна и тесно, тепло переплела его пальцы со своими. 
Примерно через час они уже сидели в центре города за сравнительно изолированным столиком в ресторане Сиклера - любимом прибежище студентов, особенно интеллектуальной элиты - того типа студентов, которые, будь они в Йеле или Принстоне, непременно уводили бы своих девушек подальше от Мори или Кронина. У Сиклера, надо отдать ему должное, никогда не подавали бифштексов "вот такой толщины" - указательный и большой пальцы разводятся примерно на дюйм. У Сиклера либо оба - и студент, и его девушка - заказывали салат, либо оба отказывались из-за того, что в подливку клали чеснок. Фрэнни и Лейн пили мартини. 
С четверть часа назад, когда им подали коктейль, Лейн отпил глоток, сел поудобнее и оглядел бар с почти осязаемым чувством блаженства оттого, что он был именно там, где надо, и именно с такой девушкой, как надо, безукоризненной с виду и не только необыкновенно хорошенькой, но, к счастью, и не слишком спортивного типа - никакой тебе фланелевой юбки, шерстяного свитера. Фрэнни заметила это мелькнувшее выражение самодовольства и правильно его истолковала, не преувеличивая и не преуменьшая. Но по крепко укоренившейся внутренней привычке она сразу почувствовала себя виноватой за то, что увидела, подглядела это выражение и тут же вынесла себе приговор: слушать то, что рассказывал Лейн, с выражением особого, напряженного внимания. 
А Лейн говорил как человек, уже минут с пятнадцать овладевший разговором и уверенный, что он попал именно в тот тон, когда все, что он изрекает, звучит абсолютно правильно. 
- Грубо говоря, - продолжал он, - про него можно сказать, что ему не хватает нужных желез. Понимаешь, о чем я? - Он выразительно наклонился к своей внимательной слушательнице, Фрэнни, и положил руки на стол, около бокала с коктейлем. 
- Не хватает чего? - переспросила Фрэнни. Ей пришлось откашляться, потому что она так долго молчала. Лейн запнулся. 
- Мужественности, - сказал он. 
- Нет, ты сначала сказал не так. 
- Ну, словом, это была, так сказать, основная мотивировка, и я старался ее подчеркнуть как можно ненавязчивее, - сказал Лейн, совершенно поглощенный собственной речью. - Понимаешь, какая штука. Честно говоря, я был уверен, что это мое сочинение пойдет ко дну, как свинцовое грузило, и, когда мне его вернули и внизу, вот эдакими буквами, футов в шесть вышиной, - "отлично", я чуть не упал, клянусь честью! 
Фрэнни снова откашлялась. Очевидно, она уже полностью отбыла наложенное на себя наказание - слушать с неослабевающим интересом. 
- Почему? - спросила она. 
Лейн слегка удивился, что его перебили. 
- Что "почему"? 
- Почему ты решил, что оно пойдет ко дну, как свинцовое грузило? 
- Да я же тебе объяснил. Я тебе только что рассказал, какой дока этот Брауман по Флоберу. По крайней мере, я так думал.