Встать! Суд идет

— Что ж, я тебя понимаю, материальный вопрос очень важен, хотя мы часто стесняемся его затрагивать.
Игорь болезненно поморщился:
— Не понял ты меня, Дима. Не понял… — Он стал молча смотреть в окно, а потом продолжил: — Поверишь, иной раз смотрел по телевидению соревнования по боксу, аж плакать хотелось. Вспоминал, как пахнут новые кожаные перчатки, вымытый пол в спортзале. Даже вкус крови во рту и то дорогим казался. Это дело мое! Дело, понимаешь? Десятка два пацанов, слабеньких, неуверенных в себе… А ты учишь их спокойно смотреть на противника. Учишь их не бояться, учишь быть мужчиной. Да что тебе рассказывать! Ты сам, наверное, такой же. Закажем еще курочку?
— Смотри сам. На меня не рассчитывай.
Орлов поднялся и кому-то помахал рукой.
Я обернулся. В другом конце вагона-ресторана стояла Ольга, отыскивая глазами мужа. Увидев нас, она улыбнулась и подошла к столику.
— Приятного аппетита! Вот не ожидала, что попутчиком будет кто-нибудь из Бахмачеевской.
— Только до Юромска, — ответил я.
— Отдохнула, лапушка? — ласково сказал Игорь и спросил: — Цыпленка заказать?
— Хорошо. Надеюсь, что Дмитрий Александрович меня поддержит?
— Благодарю, — сказал я. — Уже, кажется, сыт… Боюсь растолстеть.
Оля засмеялась.
— С такой-то порции? Не поверю.
— Честное слово! Я ведь непривычный переедать.
— Ну все равно, с вашим здоровьем и комплекцией…
— Признаться, прежде я думал так же, как вы, — сознался я. — Но, оказывается, по внешности судить нельзя. Взять, например, Лохова. Посмотреть: крепыш, каких мало. А у человека одно легкое и туберкулез…
— Это муж Клавки-продавщицы? — спросила Оля удивленно.
— Да.
— Кто вам сказал, что у него одно легкое?
— Сам и сказал.
— Я его слушала. Легкие как у быка.
— А рентген делали?
— Он не обращался.
Я задумался. Действительно, какая-то неувязка. И если у него туберкулез, то как же его жене разрешают работать в продовольственном магазине?
— Он разве не состоял у вас на учете?
— Конечно, нет.
— Может быть, в районе в тубдиспансере? — допытывался я.
— Что вы, мы таких больных знаем наперечет. Они на особом учете. Их обязательно посылают в санаторий, регулярно обследуют.
— Постойте, а когда вы его слушали? Он сам к вам в амбулаторию пришел?
— Нет. Случайно получилось. Он как-то чинил крышу и сорвался. Как голова цела осталась, не представляю. Верно, здоров как бугай. Клавка прибежала ко мне, кричит: «Тихон разбился!» Я схватила чемоданчик и бегом. Тихон действительно сидит у хаты почти без сознания. Клавдия его водой окатила. Я первым делом сердце прослушала, легкие. Дала понюхать нашатыря. Уложила в постель и сказала, чтобы пришел на рентген. Может, трещина какая. Он так и не пришел. Я решила, что обошлось. Здоровый он, ничего не скажешь. Другой бы богу душу отдал…
— А легкие?
— Я же говорю — здоровее не бывает.
Я вспомнил Лохова, его огромные лапищи с короткими пальцами, походку носками внутрь. Меня самого тогда поразило, что у такого человека может быть всего одно легкое, да и то гнилое. Да, тут что-то не то. Паспорт я не смотрел. Поверил на слово. Положился на сычовскую проверку. Теперь мне подумалось, что Клава была чересчур уж приветлива.
«Неужели Лохов — это… На фотороботе у преступника была борода. Бороду, правда, легко сбрить. Надо срочно позвонить Борьке Михайлову…»
Игорь и Оля с удивлением наблюдали за мной. Я попытался рассмеяться как можно беспечнее.
— А бог с ним, с Лоховым! Что вам теперь? О Бахмачеевской и думать забудете, наверное.
— Э, нет. — Игорь обнял жену за плечи. — Бахмачеевская — это прекрасная станица. Она соединила нас с Оленькой. Что и говорить, перевернула всю жизнь. Верно, лапушка? — Игорь лбом потерся о ее волосы.
— Отец Леонтий, люди же смотрят, — шутливо отстранилась она.
— Ну вот что, ребята, — поднялся я, — мне требуется поспать пару часов.
— Дима, Дмитрий Александрович, заходите к нам в купе, — пригласила Оля.
— Постараюсь, — ответил я. — На всякий случай — счастливого пути и много-много радости. И напишите.
— Я напишу, — серьезно сказал Игорь. — Жаль, не успели сойтись поближе в Бахмачеевской. Интересный ты парень…
— Так не только ты считаешь. — Оля посмотрела на меня.
— Что же, правильно, — подтвердил ее муж.
— Дмитрий Александрович знает, о ком я говорю.
Конечно же, речь шла о Ларисе.
Я глупо улыбался и не знал, что делать. С официанткой рассчитался, с Орловым вроде бы попрощался и стою как дурак, жду чего-то…
— Как-то мы разговорились с Ларисой по душам. Чудная девчонка! — Оля словно рассказывала мужу, но я понял, что ее слова предназначались мне. И только мне. — Спрашивает меня Лариса: можно ли любить двоих?
— Как это? — удивился Игорь.
— Вот так. Двоих одновременно.
Игорь обернулся ко мне:
— Чушь какая-то, правда? У женщин иногда бывает… — Он рассмеялся. — Любить двоих!
— Ты вообще о всех женщинах невысокого мнения! — вспыхнула Оля.
— Действительно, — смеялся Игорь. — О всех, кроме одной. Или ты хочешь, чтобы я обожал всех?
Я не знал, радоваться тому, что сказала Оля, или нет? Но мое сердце забилось учащенно.
— Она хорошая, чистая девушка, — сказала Оля и почему-то мне подмигнула. — Можно кое-кому позавидовать.
Я еще раз попрощался с супругами и побежал в свой вагон. Но уснуть уже не мог. Часа через три поезд застучал на стрелках, задергался. Пути стали раздваиваться и побежали рядом, пересекаясь и множась. Зашипели тормоза. Когда я сошел на перрон и увидел Арефу, попросил его подождать меня у входа в вокзал, а сам побежал в комнату железнодорожной милиции. Звонить Михайлову. В управлении Михайлова не было. Пришлось звонить ему домой.
— Соскучился, Кича? Откуда?
— Из Юромска.
— С приездом!
— Слушай, у меня интересные сведения. Проверьте в Бахмачеевской Лохова. — Я продиктовал фамилию по буквам.
— Почему его?
— Да ерунда какая-то получается. У него справка на инвалидность. В ней указано: одно легкое и туберкулез. В действительности — оба легких на месте.
— Ты что, из Юромска это разглядел?
— Да, в подзорную трубу. А если без шуток, нашу фельдшерицу в поезде встретил. Она и рассказала. Ты слышишь?
— Слышу. Ладно, Кича, буду действовать.
Юромск. Мы шли, оглохшие от тишины, всматриваясь в запутанные номера на разномастных оградах частных домов. Арефа растерялся. Он бросал на меня извиняющиеся взгляды, и мне передалась его растерянность. «А может быть, Арефа дурачит меня и, как птица оберегая своих птенцов, отводит от них охотника?» Мы опять куда-то свернули. У Денисова вырвался вздох облегчения. Через несколько шагов нас осветили сзади автомобильные фары. Пришлось посторониться. Мягко урча мотором, перевалился по разбитой, заросшей травой колее «Москвич».
Арефа проводил его взглядом и вдруг крикнул:
— Эй, мореэ!
Машина остановилась.
— О, баро девла! — воскликнул шофер, вглядываясь в Денисова.
Арефа шагнул к «Москвичу».
— Здравствуй, Василий! А я, черт возьми, чуть не заблудился.
Дратенко открыл заднюю дверцу:
— Вот молодец, что приехал! А где Зара?
— Не могла.
— Жаль-жаль.
Мы сели в машину. Она была новая, еще пахла краской, кожей и пластмассой. Щиток с приборами уютно светился лампочками. Свет от фар поплыл по изумрудной траве.
— Как внуки? — спросил Василий.
— Спасибо, живы-здоровы.
— Ну и слава богу! — Дратенко обернулся и подмигнул мне: — Ром?
Я понял.
— Нет, русский, — ответил за меня Арефа. — Сережкин приятель.
«Да, — подумал я, — ничего себе приятель».
— Ты знаешь, на днях Сергей был. Что с ним такое?
— А что? — невольно воскликнул Арефа. Я сдавил ему руку, чтобы он не сказал ничего лишнего.
— Сумасшедший какой-то! Набросился на меня. Где, говорит, лошадь?
— Давно был? — глухо спросил Арефа. От волнения он охрип.