Смертельный розыгрыш. Конец главы

Сам ужин походил на корпоративные банкеты и, при всей своей изысканности, отличался полным отсутствием выдумки. По-видимому, он был доставлен из ресторана; это предположение подтверждалось полным равнодушием нашей хозяйки к подаваемым блюдам — ела она очень мало и без всякого аппетита. Когда этот бесконечный, казалось бы, ужин все же подошел к концу, Роналд поднялся на ноги. Я с ужасом понял, что он собирается произнести спич. Сходство с официальным банкетом было разительное.
— Это счастливейший день для меня,— возгласил наш хозяин.— И я рад, что некоторые мои друзья и соседи могут разделить со мной это счастье. Вы, полагаю, знаете, что я всегда принимал близко к сердцу интересы Толлертонского охотничьего клуба, с тех пор как живу в этих краях.— Он сделал паузу и отхлебнул холодной, со льдом воды. Я окончательно утвердился в мысли, что он джентльмен в первом поколении: его отец наверняка выбился из низов.
— Сегодня утром,— продолжал Пейстон,— я получил уведомление от секретаря клуба: комитет оказывает мне большую честь, приглашая занять место председателя после ухода в следующем году генерала Брутона.
Роналд Пейстон снова замолчал. Его деловые друзья с красными гвоздиками в петлицах шумно захлопали в ладоши; местные жители, однако, вели себя сдержанно: некоторые даже украдкой переглядывались с недоумением или замешательством. Если Пейстон и заметил, что его слова отнюдь не вызвали всеобщего энтузиазма, то не подал виду. Я убедился, что он не теряет присутствия духа и, при всей любви к пышнословию, производит впечатление человека, умеющего повелевать и обладающего большой внутренней силой. Проговорив еще несколько минут, он сел. Смолкшие было рукоплескания возобновились, затем наступила неловкая тишина. Встал Элвин Карт.
— Поскольку среди нас нет ни одного члена охотничьего клуба, я полагаю своим долгом выразить от вашего имени, леди и джентльмены, наше удовлетворение выбором комитета, оказавшего столь высокую честь нашему другу и соседу Роналду Пейстону, к чьему имени я хотел бы присовокупить имя его достойной супруги.
На его поклон Вера Пейстон ответила неопределенной улыбкой. Я мог только догадываться, скоро ли присутствующие поймут, что Элвин весьма тонко спародировал речь нашего хозяина, но при одной мысли, что рано или поздно это случится, я вздрогнул.
— Сам я, как вы знаете, никудышный, можно сказать, дерьмовый наездник.— Этот намеренный вульгаризм вызвал несколько нервных смешков.— Я предпочитаю, чтобы все барьеры брал вместо меня мой брат Берти. Гордость для меня превыше всего, я не могу позволить себе рисковать падением. Но мой отец много лет был председателем толлертонского клуба, и вполне естественно, что его преемник, наш нынешний сквайр, подхватит великую старую традицию.
Некоторое время Элвин продолжал говорить своим вкрадчивым голосом. И вдруг, к своему удивлению, я услышал:
— Мы должны отметить и другое радостное событие. Наш новый сосед Джон Уотерсон недавно стал почетным членом совета оксфордского колледжа Святого Иосифа. Среди всех нас, восседающих за гостеприимным столом Пейстона, очень мало людей, которых можно было бы назвать академически образованными. (Приглушенный смех.) Позвольте мне объяснить вам, что почетное членство в совете одного из старейших наших университетов — отличие чрезвычайно редкое, по сравнению с ним даже председательство в клубе охотников на лис не столь блистательная честь, как считаем мы, деревенские пентюхи. (Гробовая тишина.) Конечно, почетное членство в совете необходимо заслужить, требуется иметь голову на плечах. (Вежливые аплодисменты.) Разумеется, и председателю охотничьего клуба тоже не мешает иметь голову на плечах, но это не обязательно.
Сказав еще несколько слов в том же скандальном духе, Элвин сел. Когда мы уже выходили из Большого зала, я услышал несколько реплик по поводу его речи и сообщения Пейстона.
— Наш старый Элвин становится все чуднее. И куда он гнул — не пойму.
— Кто этот парень Уотерсон?
— Никогда не слыхал. Но боюсь я этих умников.
— Видать, левак. Все они леваки.
— Стыд и срам. И все потому, что этот Пейстон деньги лопатой гребет. Охота — удовольствие дорогое,— злобно присипела грубоватая на вид женщина.— Что они там в комитете — сбрендили?
Дождавшись Сэма, мы все вышли в сад.
— Ну и дает эта дебютантка,— буркнул он.— Она спросила меня, в какой стае я охочусь.
— И что же ты ответил?
— С бристольскими шакалами. До нее не дошло. Пришлось растолковывать, что под шакалами я разумею журналистов. Да, папа, не повезло тебе с соседями.
Перед нами по газону скользила Вера Пейстон, ее рука слегка касалась рукава Берти Карта. Он что-то серьезно объяснял ей, но она слушала его вполуха. В теплых летних сумерках, густо напоенных ароматами сирени и цветов душистого табака, очарование ее движений казалось почти сверхъестественным.
— Сексапильная женщина,— сказал Сэм.
— «Et Vera incessu patuit rea»,— прошептал я.
— Что означает в переводе?
— «Поступь Веры обличает в ней богиню». Игра слов. У Вергилия: «Et vera incessu» [16] — встреча Энея с его матерью Венерой.
— Но ведь «богиня» по-латыни «dea».
— Да. Так я и сказал.
— Нет, ты сказал «rea». Что это значит?
— Поступь Веры обличает в ней виноватую женщину.
Это была совершенно случайная обмолвка. В наши дни такие обмолвки называют «фрейдистскими» и выискивают в них тайный смысл.
— И в чем же она, по-твоему, провинилась?— с острым интересом спросил Сэм.
— Насколько мне известно, ни в чем.
В этот момент Вера покинула Берти и заскользила в нашу сторону.
— Вы должны искупаться,— сказала она Сэму.— Я уверена, что вы не прочь. Вы захватили с собой?…
Сэм вытащил купальные трусы из кармана. Вера провела нас через калитку в старой кирпичной садовой ограде. Обутая в сандалии, она ступала совершенно бесшумно. Рядом с бассейном стоял маленький круглый бельведер восемнадцатого столетия — его использовали для переодевания, по краям бассейна были расставлены шезлонги. Мы пришли сюда первыми, да и вряд ли кто-нибудь из гостей пожелал бы выкупаться после столь обильной трапезы. Но Сэм обладает пищеварительными способностями страуса, и вскоре уже он, как заправский ныряльщик, прыгал в воду с трамплина. Миссис Пейстон наблюдала за его подвигами со свойственным ей рассеянным мечтательным видом. Я сказал ей, что она должна радоваться за мужа.
— Да,— ответила она,— он очень доволен. Всегда хотел быть деревенским джентльменом.
— Это означает, что ему придется жить здесь весь охотничий сезон.
— Видимо, да. Но у него множество дедовых обязательств.
И снова я был озадачен неопределенностью ее слов. Она говорила о муже как о некой непредсказуемой стихийной силе, не имеющей касательства к ней самой.
— Вы очень скучаете в этом громадном доме, когда ваш муж в отъезде?
— В девичестве я жила совсем по-другому. В нашем доме всегда было полно родственников: дедушка и бабушка, отец и мать, братья и сестры, дяди и тети, двоюродные братья и сестра. Шум там стоял невообразимый.
— Чем же вы заполняете весь день здесь?
Миссис Пейстон улыбнулась и посмотрела на меня удрученно.
— Сама не знаю. Убиваю время — слоняюсь по усадьбе. Пробовала самостоятельно изучать итальянский язык. Но ни на чем не могу сосредоточиться. Признаюсь, я ужасная лентяйка: в Индии у нас была масса слуг — я никогда ничего не делала сама, и это меня развратило. Мое место — в гареме. Только я очень устаю от женской болтовни.
— По вас не скажешь, что вы женщина разочарованная.
— Даже в здешней жизни есть свои приятные стороны.— Она устремила на меня загадочный взгляд и тут же потупила свои прекрасные глаза.
— Вы имеете в виду общество соседей? Красоту здешних мест?
Весело зазвенели храмовые колокольцы.
— Общество соседей? Они такие потешные. Не знают, как ко мне относиться. Для них я все равно что карлица… в этом… как его… балагане.