Не Сволочи, или Дети-разведчики в тылу врага

Псевдонимом Шумавцова стало название сильной и гордой птицы — «Орел».
Людиновские разведчики были людьми разного возраста, разных профессий, разного образовательного ценза. Но все они должны были обладать некими общими свойствами: безусловной преданностью Родине, мужеством, волей, находчивостью.
Самой примечательной и своеобразной личностью среди них был, безусловно, Викторин Александрович Зарецкий, кто пережил оккупацию, но не пережил войну — он скончался, не выдержав тяжких эмоциональных и душевных переживаний, уже после освобождения Людинова Красной Армией — в 1944 году. А был он почти ровесником века, то есть ко дню кончины сравнительно молодым человеком.
Это был красивый мужчина, темноволосый, с характерным умным лицом русского провинциального интеллигента, даже носил общепринятую в ту давно ушедшую чеховскую эпоху маленькую бородку. Но дело, разумеется, заключалось не в бородке, а в том, что Зарецкий был… потомственным священнослужителем. Однако в середине двадцатых годов, когда русскую православную церковь начали раздирать противоречия, отец Викторин стал мирянином: оставил храм, закончил курсы бухгалтеров и много лет проработал по новой профессии в одном из людиновских учреждений. Но так уж случилось, что перед войной небольшая церковь на людиновском кладбище лишилась своего иерея, и прихожане уговорили Зарецкого занять его место. Викторин Александрович, в душе всегда тосковавший по своей сильно поредевшей и постаревшей пастве, это приглашение с благодарностью принял.
Семья Викторина Александровича была небольшая — жена Полина Антоновна, подрабатывавшая немного шитьем на дому, и дочь-школьница Нина. В Людинове жила и его незамужняя младшая сестра Олимпиада Александровна, работавшая старшей хирургической сестрой в городской боль нице.
Зарецкий охотно согласился оказывать содействие советской контрразведке и сам выбрал себе псевдоним «Ясный».
Третьей городской разведчицей стала средних лет худенькая женщина с тонкими чертами лица и ровным пробором в темно-русых волосах — Клавдия Антоновна Азарова (в некоторых публикациях и даже документах ее фамилию ошибочно писали Назарова). До войны она работала в детской консультации, но потом перешла в городскую больницу на должность кастелянши, или, как теперь принято говорить, сестры-хозяйки. Тоже бессемейная, она издавна дружила с Олимпиадой Зарецкой, да и жили они в одной коммунальной квартире на улице Крупской. Псевдоним Азаровой был «Щука».
С Азаровой было договорено также, что она, по мере возможности, будет снабжать партизан и подпольщиков медикаментами и перевязочными материалами.
Большие надежды Золотухин возлагал и на рабочего Сукремльского завода Герасима Семеновича Зайцева. Этот внешне суровый человек с глазами, глубоко посаженными под низкими темными бровями, с маленькими усиками щеточкой, прошел большую жизненную школу, участвовал в Первой мировой и Гражданской войнах, побывал в плену в Германии, где неплохо изучил немецкий язык.
Пока же вместе со своим товарищем Александром Николаевичем Труновым Зайцев занимался чрезвычайно важным и секретным делом — они закладывали на будущей партизанской базе, в районе, который местные жители называли Птиченкой, запасы продовольствия. Это была непростая работа — продукты требовалось незаметно доставить к месту базы, вырыть достаточно глубокие ямы, заложить туда съестное так, чтобы оно не испортилось от возможного проникновения грунтовых или дождевых вод, потом так замаскировать тайники, чтобы их не обнаружил чужой человек, не добрался дикий зверь.
Надо сказать сразу, что со своим ответственным поручением Зайцев и Трунов справились превосходно — ни один из тайников, ими заложенных, — а их было несколько, по принципу «не класть все яйца в одну корзину», — не был разграблен, все продукты сохранились в целостности.
О Герасиме Зайцеве, его судьбе еще предстоит речь впереди, пока что сообщим, что после закладки тайников на партизанской базе он вернулся в свою родную деревню Думлово, к семье, и стал дожидаться дальнейшего развития событий.
Золотухиным был подготовлен и связник между отрядом и городским подпольем — заведующий (из рабочих-выдвиженцев) районным отделом здравоохранения Афанасий Ильич Посылкин, средних лет, спокойный и выдержанный человек, обладающий очень ценным для разведчика качеством — неприметной, можно даже сказать, простоватой, деревенской внешностью. На самом деле Афанасий был и сообразителен, и находчив, и решителен. Помощником к нему был выделен тогда еще совсем молодой парень Петр Суровцев.
В подборе людей для отряда и подполья (не только в самом Людинове, но и в других населенных пунктах района) полную поддержку Золотухину оказывал второй секретарь райкома партии Афанасий Федорович Суровцев, [9] которому предстояло на период оккупации стать одновременно комиссаром партизанского отряда и секретарем подпольного райкома партии.
Сегодня мы решительно пересмотрели роль Коммунистической партии в трагической и весьма противоречивой истории нашей страны. Невозможно, да и ни к чему отрицать ошибки, заблуждения и даже преступления, совершенные ее высшим руководством во главе со Сталиным и Политбюро ЦК. Но нельзя подходить к истории односторонне. В рядах ВКП(б) состояли в разное время десятки миллионов честных людей, свято веривших в коммунистическую идею и отдававших все свои силы, знания, опыт бескорыстному служению народу. В первую очередь это относится к рядовым коммунистам и руководителям низового звена — секретарям первичных партийных организаций и райкомов партии, особенно в российской провинции.
На этих людях лежала полнота ответственности за все, и хорошее и плохое, что происходило на территории их района. Лучшие из них — а Афанасий Федорович Суровцев принадлежал именно к таковым — внесли неоценимый вклад в мобилизацию народа на борьбу с фашистской агрессией. Миллионы честных коммунистов самоотверженно трудились в военном тылу, миллионы отдали свои жизни в боях за свободу и независимость Родины, другие миллионы потом восстанавливали порушенное войной народное хозяйство. Им незачем стыдиться своей былой принадлежности в те трудные годы к Коммунистической партии, они этим могут только гордиться, и мы не упрекать — до конца дней своих должны быть благодарны людям этого поколения уже за одно то, что живем сегодня на белом свете, строим новую, демократическую Россию, преодолевая новые трудности и заблуждения, порожденные уже нашей эпохой. И дай нам Бог так любить нашу обновляемую Родину, как любили ее они — наши отцы, деды, а для кого уже и прадеды. Так не будем же уподобляться Иванам Беспамятным, не помнящим родства своего и общего нашего прошлого.
Меж тем война все более жестоко давала о себе знать. 10 июля немецкие «Юнкерсы» и «Хейнкели» впервые бомбили город, у которого фактически не было никакой противовоздушной обороны. Появились первые убитые и раненые местные жители. Запылали первые жилые дома — в массе своей городские постройки были деревянными, как, впрочем, во всех районных центрах России. Частично или полностью вышли из строя заводская электростанция, трансформаторные подстанции, котельная.
Жизнь в городе после 22 июня враз и круто переменилась. Мужчины призывного возраста каждодневно сходились к военкомату. Бодрились, давали второпях последние наставления родным. Те тоже крепились, но, обнимая на прощание мужей, сыновей, братьев, плакали. Не было слышно, как в былые дни при призыве новобранцев, ни гармошек, ни балалаек. Уходили мужчины не действительную три года служить, а воевать, и никому не ведомо было, ни тем, кого призывали, ни тем, кто провожал, кому суждено вернуться обратно. Сегодня мы знаем — не поименно (этого не узнаем никогда), а по процентам, что из этих призывников Великой Отечественной дожило до Победы не более 3–5 процентов от общего числа.
Сразу появились очереди в магазинах. К тридцать девятому — сороковому годам жизнь в стране в материальном смысле заметно улучшилась. Появились и продукты, и промтовары. Люди стали покупать не только самое необходимое, но и дорогие вещи: круглые наручные часы Кировского завода в Москве, патефоны, велосипеды, радиоприемники «Си-34», в городе и округе появилось даже несколько собственных мотоциклов. Кому случалось бывать в Москве, привозили оттуда апельсины и невиданные ни в кои веки заморские фрукты — бананы.