Злая ласка звездной руки (сборник)

Сам проповедник на площадь не пошел, отправился отдыхать в снятую комнату на постоялом дворе. Повсюду за проповедником следовал рослый молодой мужчина с жуликоватыми быстрыми глазами на свирепом лице. На боку у провожатого висел на ремне деревянный ящичек, в котором весело позвякивали монеты. Если бы дежурившие ночью легионеры не отсыпались в казармах да публичных домах, они бы сразу узнали в этом иудее ночного разбойника, у которого они отобрали деньги. Узнали бы и удивились, где он новые суммы взял взамен отобранных.
Комнату для проповедника уже убирали три женщины. Две из них были в годах и при теле, но третья была нежным цветком, который бы сделал честь и букету гарема владыки кочевников. Видно было, что проповедник красавице благоволит, а это благоволение, в свою очередь, вызывает недовольство провожатого проповедника. Только он напрасно рожу свою кривил. Спать Иксус Крест целомудренно лег один.
Отдохнув немного в комнате, Иксус вышел в зал и прошел на чистую половину харчевни. Кидаренок смотрел на него с некоторой настороженностью. Не раз были случаи, когда заезжие проповедники ели и пили что хотели, а вот когда доходило дело до расплаты, то денег у них не оказывалось, и проповедники принимались обещать Кидаренку, что в загробном мире он получит от Яхве втрое больше, нежели потратил. И выкинуть их было проблематично и даже опасно: во-первых, никто не знал, какие взаимоотношения у проповедников с Богом, во-вторых, плебс, как правило, был за них и потому мог сжечь постоялый двор за неучтивое отношение к Божьим слугам, а в-третьих, кто её знает, может, и впрямь на том свете воздается втрое против затраченного.
Но этот платил.
И платил полновесно.
Попробовав монету на зуб, Кидаренок повеселел и приказал собрать на стол, а сам уже стал приглядываться к головным уборам гостей, но проповедник был битым — заметив взгляд Кидаренка, он сразу же пододвинул свой кидар поближе, а затем, к великому сожалению хозяина постоялого двора, и вовсе сел на него. Видно было, что отсутствием аппетита проповедник не страдает. За еду он взялся, едва только прочитал молитву кадиш о пришествии Царствия Божьего. Быстро он разделался с печеной бараниной, рыбой и лепешками, запил все большим кувшином вина и рассеянно взялся за печенье и сушеные фрукты.
И в это время в зал вошли выспавшиеся караванщики. Софоний сел за стол и зычно потребовал к столу хозяина харчевни. Проповедник поднял на голос взгляд, увидел караванщика, побледнел и едва не выронил очередное печенье. Видно было, что Иксус Софония знал хорошо, даже слишком хорошо.
Софоний обвел взглядом харчевню и тоже заметил проповедника. Бороду караванщика квадратно прорезала непонятная улыбка, он коротко кивнул проповеднику и склонился y печеному боку барашка. Могуч и живописен был караванщик, и ел он, как самум, — все сметал на своем пути, и даже костей за ним не оставалось.
А у Иксуса явно испортился аппетит. Он поковырялся в финиках, брезгливо съел пару персиков и при этом все поглядывал на караванщика с опасливой осторожностью, словно боялся, что караванщик у него блюдо с фруктами отберет. Да, похоже, что эти двое друг друга знали и уже встречались на пыльных дорогах Малой Азии. Кидаренок понял, что эта неожиданная встреча ещё будет иметь свое продолжение. Не один день на свете пожил, многое в жизни повидал, а сообразительностью его Бог не обделил, как и всякого достойного иудея.
Наконец Крест встал и, даже не поинтересовавшись у хозяина городскими новостями, что само по себе уже было верхом неучтивости, отправился в свои покой. Расстроен он был, сильно расстроен.
На выходе проповедник столкнулся с караванщиком.
— Ну, здравствуй, Митрофан Николаевич, — не глядя на проповедника, сказал караванщик. — Дал Бог свидеться! Живой, значит? А мы тебя в мыслях уже похоронили!
— Здравствуй, Ваня, — в сторону сказал проповедник. — Вижу по твоему виду, что удача тебе улыбается, мой друг. А я, выходит, живой. Рано вы меня хоронить вздумали! Да оно и к лучшему, говорят, кого при жизни покойником объявляют, потом очень долго живет!
— Потолковать надо, — выдохнул Софоний. — Или ты уже здесь прижился, Митрофан Николаевич? Занят-то чем? Построение Царствия Божьего в отдельно взятой стране проповедуешь?
— Не томи душу, — вздохнул проповедник. — Я, понимаешь, Дон ночами вижу… Про остальных что-нибудь знаешь?
Караванщик благообразно огладил бороду.
— Я же тебе говорю, что надо потолковать, — буркнул он. — Вечером у Мардука в его мавзолее встретимся. Приходи обязательно, если хочешь старых друзей увидеть. Знаешь, где Мардук проповедует и прорицает?
— Найду, — сказал Иксус. — Уж кто-кто, а проповедник проповедника…
С тем и разошлись, степенно и вежливо кивнув друг другу.
Кидаренок проводил их любознательным взглядом. Не ошибся он, знали друг друга его постояльцы. Очень хорошо знали! Вот только не знал он, где и когда это знакомство случилось. А если бы и узнал, никогда не поверил бы. Или разум свой не сохранил.
Ближе к обеду братия, окружавшая Иксуса, засобиралась.
— Куда собрались? — удивился тот.
— Да мы ненадолго, учитель, — смущенно сказал Симон, отводя глаза в сторону. — Тут рядышком какой-то Мардук пророчествует. Вот решили сбегать да послушать. Сам говорил, что врага надо знать. А этот, говорят, из халдейских магов… Про будущее рассказывает, и, говорят, очень занятно!
— Да я вам сам про будущее рассказать могу, — обиженно сказал Иксус. — Кому интересно, тот может остаться.
Лица большинства учеников стали как у той мартышки, которая решала, к кому ей примкнуть — к красивым или к умным. А с другой стороны, Иксуса они все не один раз слушали и послушают еще, куда он денется, а про Мардука в Иерусалиме такое рассказывали!
Один Иоанн сразу же полез за пергаментом и письменными принадлежностями. Это растрогало Иксуса. Слабым движением руки он отпустил остальных. С радостными лицами ученики разбежались. Только Иоанн сидел в комнате Иксуса с напряженным лицом и, казалось, был готов на духовный подвиг.
— Один ты мне верный, — обиженно сказал он, вздыхая. — Ну, садись, я тебе про Будущее расскажу. А то у вас уже здесь все перепуталось: сам читал, как вы себе Будущее представляете: у вас там последний землепашец имеет не меньше двух рабов. Дерзкие и умные все, словно греки. А Будущее… — Он прикрыл глаза, словно вглядывался в непостижимые бездны пространства и времени.
Иоанн терпеливо ждал.
Его учитель задумчиво посапывал. — Как тебе это рассказать? — открыл он на мгновение глаза. — Как, если ты о jadernoi bombe понятия не имеешь, про samolet s tankom и слышать не слышал, а государства будущего ещё и не образовались даже, вон варвары в Германии до сих пор ещё в звериных шкурах ходят?! А ведь половину Европы в свое время захватят, миру условия диктовать начнут! Это сейчас пока они в шкурах ходят…
Но ведь будет все, будет, Иоанн! И люди по небу будут летать и города уничтожать, словно Ангелы небесные. И зеленая саранча по миру пройдет со «шмайссерамй»… Тайна все это еще, тайна за семью печатями. Пока ещё те печати снимут… Как города japonskie, словно Содом и Гоморру, в один миг с лица земли сотрут. Упала с неба звездочка, и все — третьей части живых как не было на Земле…
Да, брат, а потом tanki пустят, с великой бронею, а за ней саранча железная с закатанными рукавами… И править будет зверь настоящий, он для иудеев специальные печки придумает, чтобы сжигать их вместе с потомством их, как сор…
«Это надо запомнить, — лихорадочно думал Иоанн. — Семь Ангелов небесных… печати сорвут… Стало быть, печатей тоже семь будет! И звезда Полынь, вот что ещё не забыть — про звезду! Покатится с небес… И про то, что третью часть живущих… Ага! Саранча с броней железной…»
— Но найдется великий вождь, — вдруг с пафосом сказал проповедник. — Будет он строить Царствие Небесное на Земле. Погонит он жадных да богатых. Народ станет править, Иоанн. Твердой рукой. Вождь этот скажет, что достойны жить люди в стенах мраморных да ясписных, а отхожие места быть из чистого золота. Жаль, недолго будет жить. А на смену ему придет другой. Размечет он железную саранчу сильной рукой. Возвестит вечный мир, а верных последователей своих назначит наместниками своими на Земле. Станут люди жить в счастии и осененные его мудростью. И станет главным труд, а серп и молот в мозолистых руках станут эмблемой всего человечества! Так будет, Иоанн, ты мне верь, я знаю, сам в наместниках не один год ещё ходить буду. Думаешь, умру я и все? Как бы не так, мне ещё в будущем возродиться придется, чтобы учить людей правильной жизни и вести их в светлое будущее! Буду я читать труды мудрых классиков, и однажды сказано будет, что надлежит мне пророчествовать о народах и царях и племенах многих.