Вознесение в Шамбалу

К концу второго дня пути от Лхасы остановились на ночлег в восьми километрах от Брахмапутры. Это перевалочная база стройки: несколько палаток, склад горючего. Не терпится узнать про переправу. Паром еще не сдан в эксплуатацию. Но завтра «в порядке опыта» на правый берег будет переброшена колонна грузовиков с металлоконструкциями для моста, который должен быть наведен через Нянчу у города Шигатзе. Строители переправы согласились заодно перевезти и нас.
Назавтра около полудня мы отчаливаем. Там, где паром подобно маятнику размеренно движется от берега к берегу, Брахмапутра не широка. Но великая азиатская река дает почувствовать свою мощь. Глянцевитая движущаяся масса воды вскипает от прикосновения к каждому канату, к каждому выступу парома. Медленно приближаемся к правому берегу. Там черно от людей. Сотни местных жителей вышли встречать первые машины. Вперед выходит правитель цзуна в парадном одеянии и вручает мне хата. Девушки с поклонами подносят глиняные кувшины с цяном — мутным, кисловатым напитком, напоминающим кумыс.
Через несколько десятков километров обгоняем грузовики с металлоконструкциями и теперь первыми прокладываем автомобильный след по южному берегу Брахмапутры. Крестьяне, работающие на полях, бросают мотыги и бегут навстречу. У каждого селения дорогу нам преграждает плотная стена людей. Шоферы тормозят. Толпа мгновенно смыкается вокруг.
Самые уважаемые в деревне старики выходят с тибетским «хлебом-солью»: блюдом жареной ячменной муки, украшенной фигурками из масла. К ветровому стеклу «газика» привешивается еще один белый шарф. А как только мы трогаемся, из толпы сыплется град зерен — народное пожелание счастья и благополучия.
До Шигатзе остается еще почти половина пути, когда дорога вдруг кончается. Рельеф на следующем участке сравнительно несложный, и трассу тут решили прокладывать в последнюю очередь. Теперь приходится ехать по бездорожью. Местами кажется, что вокруг самая настоящая пустыня. Ураганные ветры вылизали песчаные дюны, привели их в движение, превратили в барханы. Машины ныряют по застывшим волнам песчаного моря, лавируя среди острых скал, которые торчат из песка, как зубы из десен. Нас швыряет на сиденьях так, что кажется — вот-вот душа расстанется с телом.
Сворачиваем южнее. Короткие тибетские сумерки догоняют нас, когда впереди начинают поблескивать воды Нянчу. Там, за рекой, Шигатзе. Но город, лежащий у подножия горы, скрыт быстро густеющей тьмой. Грузимся в лодки из ячьих шкур. Другого переправочного средства нет. Ведь будущий мост движется где-то далеко позади. Хорошо, что хоть нашлись перевозчики! Прямоугольное кожаное суденышко, натянутое на каркас из тонких деревянных планок, весит так мало, что один человек носит его на плечах. Фигуру бродячего лодочника часто можно видеть на тибетских дорогах.
Вид у меня весьма экзотический: лицо намазано белым кремом, черные, потрескавшиеся губы. Стараюсь не потерять равновесия: стоять нужно на планках, широко расставив ноги, иначе кожаное днище лодки может прорваться. Рядом — черная, как нефть, вода. Я не только слышу — чувствую, как пульсируют ее упругие струи. Лодка несется куда-то во тьму, где еле различима черта противоположного берега.
Я вспомнил эту ночную переправу, когда через две недели возвращался в Лхасу из поездки по Южному Тибету. Над Нянчу красовался мост. Смонтировали те самые фермы, которые на моих глазах были переправлены через Брахмапутру. Там, где мы ныряли по барханам, лежала прямая, как стрела, трасса. Навстречу попались несколько машин. Движение уже открылось. Но приятно было сознавать, что роль первооткрывателя этого шоссе навсегда принадлежит мне.
  
Шигатзе — резиденция панчен-ламы
 
Город Шигатзе, расположенный на высоте 3900 метров над уровнем моря, издавна соперничает с Лхасой как политический и религиозный центр. Но если влияние Лхасы доминирует в Переднем Тибете (или области У), то Шигатзе претендует на подобную роль в Заднем Тибете (или области Цзан).
Второй по величине тибетский город почему-то показался мне меньше, чем я ожидал. Возможно, причина тому — старинная крепость. Она совершенно подавляет своим величием домики восемнадцатитысячного города, которые нестройной толпой жмутся к ее стенам, словно ища защиты от невидимого врага. Возле крепости раскинулся большой, шумный базар. Пришедшие из-за Гималаев торговцы развьючивают яков, раскладывают по земле свои товары. Тут же трудятся мастеровые, чтобы не тратить времени в ожидании покупателей. Торгуют коврами, сбруей, серебряными украшениями и всякой пестрой мелочью, без которой не обходится ни один базар Востока.
Крепость, или по-тибетски цзун, Шигатзе — один из замечательных памятников тибетской архитектуры. Только Потала может сравниться с ним по грандиозности художественного замысла. Строгая, сдержанная простота, которая отличает цзун Шигатзе, позволяет судить об изначальных особенностях тибетского национального зодчества. Кажется, что серые башни крепости высечены из той самой скалы, над которой они возвышаются. В их контурах еще отчетливее, чем в Потале, видна характерная черта тибетской архитектуры: сходящиеся кверху линии, как бы воспроизводящие очертания горных склонов.
Другая достопримечательность Шигатзе — резиденция панчен-ламы, монастырь Ташилумпо (что означает «многославный»). Его основал в 1447 году один из создателей секты «желтых шапок» и ближайших учеников Цзонхавы, ставший впоследствии далай-ламой первым.
Подобно трем великим монастырям близ Лхасы, Ташилумпо должен был иметь предписанное число монахов — 4444. (Напомню, что подобными символическими цифрами для лхасских монастырей считались: Ганден — 3333, Сера — 5555, Дрепан — 7777.) Еще со Средних веков во владение Ташилумпо было пожаловано 68 земледельческих угодий и 62 пастбища. Там трудились 33 тысячи крепостных семей. Благодаря им монастырь ежегодно получал 3000 тонн ячменного зерна и 124 тонны топленого масла, не считая денежных приношений.
Главный молельный зал Ташилумпо не уступает по своему величию европейским готическим соборам. Его расписные потолки опираются на сорок восемь массивных деревянных столбов, среди которых стоит золотой трон панчен-ламы. В зале может одновременно молиться половина предписанного для монастыря числа монахов. А в дни массового паломничества местом проповедей и богословских споров становится просторный двор, вымощенный гималайским камнем и украшенный с четырех сторон тысячью буддийских изваяний. В Ташилумпо находятся погребальные ступы с останками далай-ламы первого и нескольких панчен-лам. Самая большая усыпальница была возведена в 1666 году для панчен-ламы четвертого, при котором монастырь обрел свой нынешний облик. Эта одиннадцатиметровая ступа в форме гигантской бутылки сделана из золота — настолько чистого, что прогибается от нажатия пальцем. Но несравненно больше, чем 85 килограммов этого металла, стоят украшающие ступу драгоценные камни. Даже в необработанном виде, без граней и шлифовки, эти изумруды и рубины величиной с куриное яйцо светятся в полумраке, как огни светофоров, словно аккумулируя тусклый свет лампад. Немногим уступает по своему великолепию и более поздняя усыпальница панчен-ламы восьмого.
Ташилумпо славится также самой большой в Тибете буддийской статуей. Бог грядущего — Майтрея, восседающий в цветке лотоса, действительно одно из скульптурных чудес света. Статуя высотой более 26 метров окружена семиярусной галереей, позволяющей хорошо ее рассмотреть. Лишь поднятый для благословения правый указательный палец Майтреи имеет метровую длину. А священный белый волос между его бровей сделан из 33 алмазов и 1440 жемчужин. На всю же фигурку пошло 279 килограммов золота, почти столько же серебра и 116 тонн бронзы. Над созданием статуи четыре года трудились сто десять лучших мастеров. Золотые кровли Ташилумпо видны в Шигатзе отовсюду. Северо-западнее монастыря есть отвесная стометровая круча, специально вырубленная на склоне горы, чтобы в праздники вывешивать там гигантские тангка — традиционные для ламаистов картины религиозного содержания.