Русские над Индией
Долго я лежал в таком состоянии. Каждый день приходил ко мне абиб{16}, мыл раны и мазал их мазью, и также мулла, который читал надо мной коран. Я ужасно любил слушать его чтение, и особенно когда он читал про то, что убитые на войне за веру и отечество наследуют рай Магомета, и мне тогда становилось досадно, отчего меня не убили. Гораздо же лучше наслаждаться блаженством в райских садах пророка, чем лежать в темной грязной сакле, под страхом быть добитым афганцами. Однако с каждым днем мне становилось легче, и я уже начинал садиться. Один за другим стали навещать меня друзья и знакомые, и я узнавал от них о том, что постигло мое отечество. Кровью обливалось мое сердце, когда кто-нибудь из них рассказывал мне о варварстве афганцев, и тогда все существо мое наполнялось местью и я в бессильной злобе скрежетал зубами и до крови кусал губы. Вдруг со мной случилось что-то ужасное - я умер!.. Да, тюра, - сказал он, видя улыбку, мелькнувшую на моих губах, - да, я умер и умер самым настоящим образом, как умирают люди. Я поел плову и лег спать - и вот я почувствовал, что умер. Я хотел подняться, но члены мои не слушались, я хотел пощупать себя, но пальцы оставались неподвижны и будто приросли к моему окостеневшему телу, я широко открыл глаза, но было темно, и мне показалось, что веки мои не поднялись. Я испытывал какое-то необыкновенное спокойствие, и смерть мне не представлялась больше такой ужасной, какой я рисовал ее себе в дни моей жизни. Я начал молиться Аллаху и ждал, что вот-вот явится великий пророк и скажет мне: "Встань, Юсуф, и иди за мной в уготованное тебе место, где ожидает тебя вечное блаженство и радость - наслаждайся прелестями райских садов, достойный воин!" - но никого не появлялось; все было тихо, а я по-прежнему лежал, не будучи в состоянии шевельнуться. Тогда я стал думать, что я еще не умер по-настоящему, а только начинаю умирать.
Удивительное дело, тюра, что мне вовсе не было страшно, я был в состоянии какого-то безразличия. Вдруг я почувствовал, что меня кто-то толкает и зовет по имени, - я подумал, что это пророк пришел за мной, но узнал голос жены моей Хайры, которая вдруг страшно завыла и повалилась на мою грудь; мне стало очень неудобно. Хайра была полная женщина и сильно давила меня, я хотел крикнуть ей и не мог. Тогда собралось в саклю множество народа, пришли плакальщицы и стали плакать, а мулла, часто наставлявший меня и читавший мне о загробной жизни, начал свое чтение. Какой же я мертвый, подумал я, когда я все слышу и чувствую и когда пророк не пришел за мной. Впрочем, может быть, так и все люди умирают; с того света ведь никто еще не возвращался. Наконец меня закутали в мату, положили на носилки и понесли на кладбище, так я тогда подумал. Тут мне стало немного страшно: я видел, как хоронят наших таджиков, как бывало принесут мертвеца к ограде кладбища и выбросят его через нее, а уже потом мулла и ишан кладут труп в приготовленный склеп (таджиков всех хоронят в склепах) и только слегка замуруют отверстие, а через 5 дней заделывают окончательно и ставят памятник.
А мне, должно быть, хороший памятник поставят, подумал я, ведь я умер за свою веру и отечество. Вдруг я почувствовал, что носилки сильно качнулись, и я полетел с них куда-то в пропасть и ударился о камни. Тут я уже более не помнил ничего.
Когда я очнулся, мне показалось, что я лежу опять в моей сакле. Я попробовал пошевелить рукой и даже вздрогнул, рука поднялась, я пошевелил ногою, и она тоже беспрекословно повиновалась моей воле. Я поднялся и сел. Кругом было темно. Уж не сон ли все это было, подумал я и громко крикнул: "Хайра!" Глухой звук моего же голоса оглушил мои уши. Я ужасно испугался и понял, что я нахожусь в склепе. Я знал, что в течение трех и даже пяти дней склеп не заделывается накрепко да и глина не успевает просохнуть, и стал шарить руками, силясь подняться из ямы и затем найти выходное отверстие. Воздуха было достаточно, и только холод пронизывал меня насквозь. Мысль о смерти уже совершенно оставила меня, а надежда на освобождение придавала мне энергию. Я шарил по всем стенам моей могилы и наконец наткнулся на мягкий слой глины. Я стал сильно толкать его руками, раскапывать, и вдруг струя воздуха вместе с серебристым лучом света ворвалась в мою темницу. Я расширил отверстие и вылез. Кругом было тихо. Памятники, освещенные луною, мрачно смотрели на меня. Я взглянул на свою могилу, она черною дырою глядела мне вослед, как бы желая снова поглотить меня в свою мрачную тень. Мне вдруг стало так страшно, что я бросился бежать. Одежды на мне не было никакой, а мата осталась в могиле; я, дрожа всем телом от холода, бежал прямо к моей сакле. Все спали крепким сном, когда я постучался. Кальтак, моя собака, громко залаяла на стук. Я назвал ее по имени, и она, перескочив через забор, стала выть и ласкаться ко мне. Я снова начал стучать.
- Ким? - раздался испуганный голос Хайры.
- Это я, Юсуф, - ответил я.
- Эх, Алла-Акбар! - завизжала моя жена и бросилась назад; я услышал, как за нею заперлась дверь.
Я перелез через забор и начал проситься в саклю: я изнемогал от холода и, кроме того, ощущал страшный голод.
- Уйди, уйди в свою могилу, - кричала мне жена, - уйди, заклинаю тебя Магометом.
Девочки ревели. Я не знал, что мне делать.
Пошел я было к Маюнусу, моему хорошему другу, но и он страшно испугался и из сакли заклинал Аллахом, чтобы я ушел в свою могилу. У него на дворе я увидел старый халат и надел его. Таким образом я дождался утра и пошел на базар, думая там у знакомых лавочников напиться чаю, но при появлении моем все с искаженным страхом лицом бросались прочь, оставив свои лавки. Томимый голодом и жаждой, я сам сел в чайхане к кунгану и налил чаю. Это подбодрило меня, а лепешка утолила голод. В это время ко мне приближалось целое шествие.
Впереди шел мулла с кораном, а сзади него много народу с кольями и шашками. Мулла, не дойдя нескольких шагов, высоко поднял коран и начал читать заклятие.
Я склонился на колени и прочел молитву.
Долго не решался мулла подойти ко мне, но наконец, видя перед собою живого человека, приблизился и назвал меня по имени. Я ответил ему: "Да, это я, Юсуф-Али, который вышел из могилы". Мулла велел мне подать чашку чаю, но так как никто не хотел поднести ее мне, то я сам пошел, налил чаю и принес его мулле.
- Пей! - сказал мулла.
Я выпил чай.
После этого мулла ближе подошел ко мне и, прочитав молитву, сказал:
- Живи, Юсуф, но ты будешь жить мертвецом! - И потом, обернувшись к народу, сказал: - Правоверные, вот Юсуф, которому Аллах сподобил продлить жизнь его и после смерти. Великий грех падет на того, кто посмеет убить его, так как все равно Аллах не пошлет смерти "живому мертвецу"!
После этого я пришел домой. Сначала все боялись меня и сторонились, а потом и привыкли. Вот я с тех пор и "живой мертвец" - так это прозвище за мной и осталось. Такую благодать послал мне Аллах за мою верность вере и страдания за родину, - сказал рассказчик, - и теперь, когда я умру во второй раз, Великий Пророк меня прямо возьмет на лоно свое - мне об этом сказал наш святой Хазрет-Ишан, - добавил он.
Я был поражен слышанным рассказом тем более, что неправдоподобного тут ничего не было.
- А знаешь что, тюра? Ведь скоро поход будет.
- Почему ты думаешь?
- А потому, что если теперь Ак-Паша не захочет прогнать афганцев, то потом трудно будет. Инглиз (англичанин) очень им помогает: и оружие дает, и денег много дает. Ой, как много! - При этом мой собеседник покачал головой. - Ну, прощай, таксыр, - сказал он, вставая и протягивая мне руку. - Аллах да воздаст тебе за то, что приютил несчастного.
Я простился с Юсуфом и при расставании предложил ему денег.
- Спасибо, таксыр, бир кагаз (рублевую бумажку) возьму, а больше не надо.
Мы расстались, и с тех пор я его уже не видел. Слышал я потом, что он поселился в кишлаке Кара-тепе, куда перебрались и прочие бежавшие таджики, что он всеми уважаем и любим и по-прежнему сохранил свое прозвище "живого мертвеца".