Все, что блестит

— Ого! Он, без сомнения, быстрый малый! Выглядит сильным, своевольным типом, а его репутация просто ошеломляет! Каков он?
— Сильный, своевольный, ошеломляющий, — вздохнула Джессика. — Все так, как ты сказала. Надеюсь, мне не придется с ним снова встречаться.
— У тебя в голове каша! — воскликнула с негодованием Салли. — Честно, Джесс, ты невозможна. Большинство женщин отдали бы свою правую руку, только чтобы показаться с таким человеком, богатым и красивым, а тебя он не интересует!
— И потом, я опасаюсь богатых мужчин, — тихо ответила Джессика. — Перед тобой пример того, что будут говорить, и я не думаю, что смогу пройти через это снова.
— Ох! Прости, дорогая, — сказала Салли. — Я не подумала. Но нет, надо же! Николас Константинос!
Джессика не желала думать о Николасе, она хотела забыть тот вечер. Взглянув на бледное, отрешенное лицо подруги, Салли похлопала ее по плечу и, не попрощавшись, ушла. Джессика сидела какое-то время за столом, ни о чем не думая, но, когда она поднялась, чтобы поставить чашку с блюдцем в мойку, то вдруг не выдержала и горько расплакалась.
Когда слезы иссякли, обессиленная, она побрела в гостиную, чтобы прилечь на диван, но это напомнило ей о Николасе, лежащем там с нею, и вместо дивана она рухнула в кресло, подвернув под себя ноги и обернув вокруг них полы халата. Она чувствовала себя мертвой, опустошенной, и, когда зазвонил телефон, то долго сидела, молча уставившись на него, прежде чем снять трубку.
— Алло, — вяло произнесла она.
— Джессика, вы…
Она отнесла трубку от уха, услышав этот глубокий голос, и равнодушно уронила ее на рычаг. Нет, она не могла сейчас говорить с ним, ей было слишком больно.
Когда какое-то время спустя в дверь позвонили, она продолжала спокойно сидеть, решив не открывать, но через минуту услышала голос Чарльза, зовущий ее по имени, и поднялась на ноги.
— Доброе утро, — поздоровалась она, в то время как он внимательно ее рассматривал. Она выглядела измученной.
— Я прочитал газету, — осторожно сказал он. — Пойди наверх, умойся и одень что-нибудь, тогда мы с тобой сможем поговорить об этом. Я собирался позвонить тебе вчера, но мне пришлось уехать из города, не то я, возможно, сделал бы что-нибудь. Ну, ступай, дорогая, ступай наверх.
Джессика сделала, как ей велели, умывшись холодной водой и пригладив спутанные волосы, потом сменила ночную рубашку и халат на миленький белый в голубой цветочек сарафан. Несмотря на оцепенение, она была рада присутствию Чарльза. С его холодным умом юриста он сможет разложить всё по полочкам так, чтобы она сама все поняла, и тогда он сможет проанализировать ее чувства. Чарльз мог проанализировать даже скалу.
— Да, теперь намного лучше, — одобрил он, когда она вошла в гостиную. — Ну, совершенно очевидно, что мои страхи за тебя оказались напрасными. Ты явно очаровала Константиноса. Он упоминал о «Драйдене»?
— Да, — сказала Джессика и даже сумела ему улыбнуться. — Я продаю ему акции, но я даже не представляла, что все окажется так легко и просто. Мы с ним все время ведем себя, как пресловутые кошка с собакой. Его высказывания о моем браке заставляют бледнеть светскую хронику, а я вывела его из себя и расстроила один раз — нет, дважды. Он звонил сегодня утром, но я не стала с ним разговаривать. Будет лучше, если я больше его не увижу, и ты сам обсудишь с ним все детали фондовой сделки.
— Разумеется, я все сделаю, — быстро ответил Чарльз. — Но, я уверен, ты недооцениваешь этого человека. Судя по фотографии в газете, он неравнодушен больше к тебе, чем к твоим акциям.
— Да, — призналась Джессика, — но это бессмысленно. Я не смогу жить, снова осуждаемая всеми, а он слишком привлекателен для прессы и папарацци.
— Это правда, но, если он не хочет, чтобы что-то было опубликовано, это не публикуется. Его власть огромна.
— Ты принимаешь его сторону, Чарльз? — спросила в изумлении Джессика. — Ты ведь, конечно, понимаешь, что его внимание — явление временное, что его интересует только секс?
Чарльз пожал плечами.
— Как и большинство мужчин, — сухо сказал он. — Вначале.
— Да, но мне это не интересно. Кстати, акции идут по рыночной стоимости. Он предложил гораздо больше, но я отказалась.
— Я вижу здесь принципы Роберта, — заметил он.
— Я продам ему акции, но сама не продаюсь.
— Я никогда так не думал. Хотелось бы мне стать невидимкой и присутствовать при вашей встрече, должно быть, это было забавно, — сказал он, посылая ей улыбку. Его холодное, аристократическое лицо отражало сдержанное веселье, скрывающееся за утонченными, безупречными манерами.
— Очень, но едва не дошло до убийства.
Вдруг она вспомнила и по-настоящему улыбнулась — впервые после прочтения отвратительной газетной сплетни:
— Чарльз, у Саманты вчера вечером родились щенки, целых пять!
— Как раз вовремя, — заметил он. — Что ты будешь делать с пятью скулящими щенками в доме?
— Отдам их, когда они достаточно подрастут. По соседству множество детей, это вряд ли будет трудным делом.
— Ты так думаешь? Когда ты в последний раз пробовала отдать кому-то щенков неизвестного происхождения? Сколько там самок?
— Откуда я знаю? — ответила она и рассмеялась. — Ты же знаешь, они не появляются с розовыми и голубыми бантиками на шее.
Чарльз улыбнулся в ответ и проследовал за ней на кухню, где она с гордостью продемонстрировала щенков, сгрудившихся в небольшую кучку. Саманта внимательно следила за Чарльзом, готовая тяпнуть его, если он подойдет слишком близко к ее потомству, но он хорошо изучил привычки Саманты и держался от нее на безопасном расстоянии. Чарльз к тому же был слишком рафинированным, чтобы считаться любителем животных, и собака чувствовала это.
— Я вижу, ты не приготовила чай, — заметил он, взглянув на кофейник. — Налей воды, дорогая, и расскажи мне о своей встрече с Константиносом. Это действительно превратилось в настоящую битву, или вы лишь слегка укололи друг друга?
Вздохнув, Джессика налила в чайник воды из-под крана и поставила его на плиту.
— Встреча была однозначно не дружественной, даже враждебной. Не позволяй той фотографии с поцелуем одурачить себя, Чарльз, он поступил так, исключительно чтобы наказать меня и заставить замолчать. Я не могу… — она начала было говорить, что не могла решить — доверять ему или нет, но тут звонок в дверь прервал ее, и она замолчала. По спине пробежал холодок. — О, господи, — Джессика сглотнула. — Это он. Я знаю, это он! Я бросила трубку, и он будет вне себя от ярости.
— Пока ты готовишь чай, я наберусь храбрости и открою за тебя дверь, — предложил Чарльз, ища предлог для того, чтобы добраться до Константиноса, прежде чем тот сможет еще больше вывести Джессику из душевного равновесия. Этот загнанный взгляд начал исчезать из ее глаз, но она все еще испытывала боль, чувствовала себя уязвимой и была не в состоянии отражать удары кого-то, подобного Константиносу. Джессика поняла, почему Чарльз предложил открыть дверь. Он был самым тактичным человеком в мире, думала она, доставая чайные чашки с блюдцами. И одним из самых добрых. Он всегда старался оградить ее от любых неприятностей.
Она вдруг задумалась, направив ход своих мыслей в другую сторону. Почему Чарльз не предложил встретиться с Константиносом, чтобы самому разрешить с ним вопросы по сделке с акциями, а вместо этого позволил ей лично отправиться на встречу? Чем больше она думала об этом, тем более странным ей это казалось. Невероятное подозрение вспыхнуло у нее в голове, и она тут же отбросила его, но оно медленно вернулось. Чарльз намеренно столкнул ее с Николасом? Неужели он сводничал? Какой ужас! О чем он думал? Разве он не знал, что Николас Константинос наверняка попросит ее быть его любовницей, но не станет даже рассматривать вопрос о браке? И Чарльз, разумеется, знал ее достаточно хорошо, чтобы понимать, что она никогда и ни за что даже не задумается об этом. Но!
Брак? С Николасом? Она задрожала так сильно, что была вынуждена поставить поднос. Что было не так с нею? Она только вчера познакомилась с этим человеком и уже думает, что никогда не согласится на меньшее, чем замужество! Это только оттого, что он оказался физически привлекательным, отчаянно сказала она себе. Но Джессика была бы в высшей степени нечестна с собой, если бы сразу не признала, что прячется от правды. То, что она испытывала к Николасу, было не только физическим влечением. Она встречала немало внешне красивых мужчин, проявлявших к ней интерес, но ни к кому ее не влекло так, как вчера вечером влекло к Николасу. Она не была бы так восприимчива к ласкам Николаса, если бы разум и чувства не откликались на него. Он был жесток и безжалостен, и невыносимо высокомерен, но она почувствовала его мужской интерес к ней, как к женщине, и это разрушало барьеры ее враждебности. Николас хочет ее. Это очевидно, и она могла бы сопротивляться этому, если бы не понимала, что он восхищается ее острым умом так же, как и не менее острым язычком.