Несколько минут счастья в обнимку с Ю А Гагариным. (СИ)

-Ну, тогда смотри, и он указал на стену напротив раздевалки. Где висел плакат с фотографиями участников, великой отечественной войны.
Не узнаёшь этого, и он указал, на то место, где под эмблемой самолёта была фотография нашего учителя по физике, Дмитрия Палыча.
Лётчика боевой, военной эскадрильи.
Молодого, безусого, с задорными огоньками в глазах.
-Самолёт упал, самолёт упал, услышали мы, выйдя на улицу.
Я посмотрел на запад и увидел яркую вспышку,
Волнообразную, прозрачную.
Воздух колебался как круги на воде, после брошенного в воду здоровенного камня. После такой вспышки,Должен произоити оглушительный звуковой хлопок, взрыв
Но его как раз то и не последовало.
Народ толпами вали, в поле, где и должно было произойти падения самолёта.
И мы со Славкой, натягивая на ходу куртки, бросились бегом за бегущими. По раскисшей весенней хлябью, просёлочной дороге, по направлению колхозного поля.
По среди поля с озимой пшеницей виднелась толпа зевак. Обступившая упавший самолёт.
Это была огромная машина, похожя на раненого кита, которого шторм выбросил на морской берег.
Подойдя ближе мы заметили, полосу которую он пропахал, садясь на брюхо. Это была метров пять в ширину и приблизительно метр в глубину,
Ровная канава, уже затягивающаяся до краёв талой водяной жижей.
Неволно вспомнились слова Димпалыча.
-Попробует сесть.
- Да ничего не скажешь опытные лётчики, - подумал я, имея ввиду и Димпалыча, и тех кто его посадил.
Самолёт лежал, завалившись на правое, крыло, будто затаясь. Толпа стояла поодаль наблюдая за всем этим. Рассуждая о происходившем друг с другом.
Подоспевшие Милицейские уазики стояли увязщие колёсами по самые небалуй, в грязи на краю поля. И милиционеры меся грязь яловыми сапогами, разгоняли уже любопытную толпу.
Не подалёку буксуя зарывалась в грязь карета скорой помощи с надписью на фургоне, амбулаторная.
По среди поля проходила полоска с берёзками,
И по этой твёрдой, порсшей пожухлой отраывой,
И проходили толпы зевающих. Некоторые карабкались, взбираясь на деревья, чтобы лучше было видно, рискуя порвать штаны.
Расходитесь по домам, - кричали милиционеры, в громкие репродукторы, включая иногда сирену, стараясь разогнать любопытных. Народ не обращая внимания. Народ с упорством наблюдал, ожидая развязки. И если бы сейчас из кабины самолёта выбежали немцы с автоматами и открыли бы по любопытным огонь, народ бы всё равно стоял на месте, думая, что снимается военное кино.
Немцев не последовало, но из кабины самолёта был выброшен гибкий трап, вернее верёвочная лестница, и по одиночке, следом друг за другом,
Наземь стали спускаться лётчики, целы и невредимые.
На предложенные санитарами носилки, они категорически дали отказ, и стянув зубами с рук кожаный краги, освобождёнными пальцами, расстегнули, сняв с голов лётчицкие шлемы, отличающиеся от танкистских более круглой формой.
Нельзя было не узнать в одном из лётчиков женщину, вернее молодую лётчицу.
Она была ниже всех , и лётный комбинезон на ней сидел как то по особому, аккуратно подогнанный, по её складной фигуре.
А из под снятого шлёма, выспалась копна каштановых локонов, и не послушно легла на плечи. Кивком, лётчица откинула их назад.
Отстегнув, болтающиеся парашютные сумки они направлялись в нашу сторону.
И вот уже они почти дошли до нашей лесополосы и меня словно током шибануло. Я узнал в одном из лётчиков, которая оказалась женщиной свою давнюю знакомую.
Да не ужели, не поверил я своим глазам.
-Что с тобой, спросил Славка?
Да ничего особенного,- стаил я .
Ноги промокли как бы не заболеть, показал я хлюпуюшие, резиновые полусапоги, по дороге зачерпнув в них талой воды.
Носки намокли и ноги отсочились, и стали подмерзать стоя в холодном сугробе талого снега. Выжимать было уже поздно, сушить негде. И нагреть их можно было только если быстро двигаться.
Лётчики, выбравшись с поля на твёрдую землю.
Стали проходить по коридору, раасступившейся толпы. Проход в которой помогли образовать, усердно кричавшие в репродукторы, милиционеры.
- Разойдитесь, дайте проход, неистово раздавалось, из милицейского микрофона, заглушая шум толпы, в вечернем весеннем воздухе.
-А ничего тёлка, - сказал на ухо мне, Славка,
В то время как лётчица, вместе с лётчиками,
Проходила мимо меня.
И она как бы услыша это, обернулась посмотрев в мою сторону.
Глаза наши встретились. Она на миг приостановилась и красивый её лоб пересекла еле заметная морщинка. Она как бы вспоминала,
Где она меня видела.
Я то её сразу узнал, это была мать Кати, или Кейтлин. Воспоминания о которой уже почти стёрлись в моей памяти. Увидел бы ты её раньше как я, какая она была красивая когда я её видел во время посещения Кейтлин, подумал я и с волнением посмотрел в её сторону. Она уже была далеко, когда она уже повернулась, и псмотрев в мою сторону, мне показалось что она улыбнулась, или солнца блик осветил её бледное лицо. Там на краю поля они уже садились в мелицейские вездеходы. На минуту мне показалось что я увидел похожую мне девочку, которая бросилась обнимать, лётчицу.
И они окружённые милицией, уехали и я издали увидал что кто-то махал из открытой дверцы милицейского уазика. Возможно это была она Кейтлин. Тем немение если узнала меня её мать, то она непременно расскажет ей, а та меня непременно разыщет. Так по крайне мере думал я.
Всё началось год тому назад, когда возвратилась моя сестра.
После неудачного поступления в Ленинградский институт, куда она отпросилась у моей семьи после окончания школы. Она не вернулась домой, а устроившись в Стрельне на работу, на резиновую фабрику. Поступив на подготовительные курсы. Объявив нам по письмам решение поступить на следующий год. Уехала она не одна, их там сразу несколько поехали, поступать после одиннадцатого класса.
В то время в школах была одиннадцатилетка.
Приехала, она домой под новый год в гости.
Отгулов заработала. Гостинцев привезла, всех умаслила.
- Не волнуйтесь;- говорит, поступлю на следующий год. А сама как приехала и с танцев не вылезает.
Она красивая, модная складная. За ней парни табунами ходят. Одной из завидных невест города прославилась. Да только близко к себе никого не подпускает, сразу чего отворот поворот. У неё другое стремление, другая тема.
Так проводят день, другой и всё до свидания.
Мне она шапку, пыжиковую привезла. Шапка пыжиковая, дорогая. Правда старая и форму свою потеряла. И как то не по себе, что её кто-то до меня носил. Не люблю я, чтобы моё одевали и сам в чужом ходить брезгую. Но ради уважения сестры всё-таки носил.
Зимними вечерами, частенько свет в домах выключали. Подстанция была старенькая вот и не справлялась. Сидели мы вечерами, с керосиновыми лампами. И горящими керосинками. Она мне как своей подруге, сокровенное доверяла. Говорила что есть у неё там, один парень, местный. Из хорошей семьи, что встречаются они. Что даже один раз, приглашал он её к себе в гости. На вопрос понравилась ли она его родителям, она сморщила свой курносый носик, и чуть улыбнувшись прищурила глаза, помотав отрицательно головой. Потом вздохнула и начала рассказывать, какие танцы она там на танцах выучила. Как одевается молодежь. Это конечно не Северная столица Стрельна, но далеко и не периферия, как у нас.
Хотя и сто километров от столицы Москвы. Одним словом сто первый километр. Подруги её остались, а она вернулась.
Сестру я любил, и мне очень не хотелось, чтобы она вот так где -то, одна на чужбине. И чтобы брезговали ей, говорив за глаза, что она лимитчица. Да и зачем так далеко, в Ленинград,
когда Москва под боком, думал я.