Именем человечества

– Но вы могли ошибиться, могли что-то недоучесть. Ведь у Клячкиной курортная карта, электрокардиограмма, у нее путевка, наконец!
– Вот это и поражает меня больше всего. Что же касается ошибки с моей стороны, то... Я готова на любые консилиумы. – Она снова посмотрела прямо в глаза Зорину. – То, что сердце Клячкиной абсолютно в норме, так же точно, как и то, что у вас, Андрей Николаевич, в эту самую минуту – жестокий спазм коронарных сосудов, и вам, как врачу-кардиологу, должно быть известно, что спазм этот нужно немедленно снять.
Зорин покраснел, как пойманный врасплох мальчишка:
– Вы правы, я как раз собирался принять валидол. Но как вы догадались?.. – он поспешно потянулся за лекарством. Однако Тропинина остановила его движением руки:
– Нет, теперь не нужно. Раз я здесь, то... Расстегните, пожалуйста, ворот рубашки.
И не успел Зорин нащупать верхнюю пуговицу, как Тропинина точным быстрым движением обнажила его грудь и начала осторожно, едва касаясь кожи маленькой прохладной ладонью, поглаживать область сердца.
И произошло чудо: жестокая боль, только что терзавшая его, вмиг исчезла, точно он проглотил таблетку нитроглицерина. Но вместо обычного в таких случаях головокружения пришло ощущение давно забытого чувства свежести и бодрости.
– Теперь лучше? – участливо спросила Тропинина.
– Да... – растерянно признался Зорин, все еще ощущая на груди легкий холодок женской ладони. – Но как вам это удалось?
– Я врач, – коротко ответила Тропинина с загадочной улыбкой.
– Я тоже врач и не менее опытный, чем вы, – возразил немного задетый за живое Зорин, – однако...
– Не казните себя. Мне известны кое-какие приемы, не применяемые в обычной медицинской практике.
– Вот как? Где же вы научились таким приемам?
Тропинина почему-то вздохнула:
– Быть может, когда-нибудь расскажу вам об этом. А сейчас поверьте: с Клячкиной у меня нет никакого конфликта. И то, что она симулянтка, я объяснила ей в самых изысканных выражениях.
– Представляю себе...
– Да, это так. А вот ваше собственное сердце... Андрей Николаевич, зайдите как-нибудь на досуге ко мне в кабинет, я обследую вас.
– Спасибо. Но меня уже столько раз обследовали...
– Я не задержу вас долго. И потом – главному врачу следует знать, как работают его подчиненные.
– Даже на собственной шкуре?
– По крайней мере – на собственном сердце. – Тропинина снова улыбнулась и вышла так же стремительно, как вошла.
Зорин застегнул рубашку, мельком взглянул на склоненные к самому окну ветки цветущего терна, перевел глаза на только что закрывшуюся дверь. По груди все еще бежал холодок, оставленный руками этой удивительной женщины.
– Невероятно... – он встал, прошелся по кабинету. Его по-прежнему не покидало чувство поразительной легкости и какой-то щемящей душевной приподнятости. Кажется, так уже было когда-то. Давно-давно...
 2 
Через два дня он уже посмеивался над этим «милым происшествием». Но когда ему пришлось проходить мимо кабинета молодого врача, он невольно замедлил шаги. И в тот же миг дверь, словно по волшебству, раскрылась. Перед ним стояла Тропинина.
– Я жду вас, Андрей Николаевич, – сказала она, будто продолжая недавно начатый разговор. – Кстати, сейчас я свободна. Заходите, пожалуйста.
Пришлось зайти. Впрочем, что тут особенного. Он действительно обязан знать, как работают его подчиненные. А у Тропининой и таблички с часами приема на дверях не видно, и стулья без белых чехлов.
Но не успел он сделать эти первые замечания, как Тропинина мягко, но решительно произнесла:
– Раздевайтесь, Андрей Николаевич!
– Вы что, серьезно собираетесь меня обследовать? – деланно рассмеялся Зорин. – Может, и данные анализов потребуете, и на рентген пошлете?
– Нет, я только послушаю ваше сердце. Сядьте вот сюда, снимите халат и расстегните рубашку.
Он пожал плечами, но повиновался. Тропинина откинула свои волосы и приложила к его груди ухо.
– Дышать или не дышать? – продолжал Зорин в шутливом тоне.
Она молча продолжала слушать. Потом поднялась, медленно прошлась по кабинету, обратила к нему явно озабоченное лицо:
– Вы не откажетесь принять пять-семь сеансов по моей собственной методике?
Он откровенно усмехнулся:
– Я начал лечить свое сердце, уважаемая Татьяна Аркадьевна, по самым разным методикам, когда вы еще только-только начинали ходить. А сейчас... Мы оба с вами врачи и оба понимаем, что медицина – увы! – не всесильна.
– В таком случае я просто настаиваю на своем предложении. Нет-нет, не возражайте! Сейчас и начнем. Разденьтесь до пояса и лягте вот сюда, на кушетку.
Тропинина раскрыла небольшую металлическую коробочку и, обмакнув в нее ватный тампон, тщательно припудрила руки каким-то белым порошком.
– Что это, если не секрет? – поинтересовался Зорин.
– Для вас – не секрет. Это самый обычный тальк с небольшой примесью солей радия,
– Солей радия?!
– Не бойтесь, примесь настолько ничтожна, что ваш организм ее даже не почувствует. Радий необходим для возбуждения моих биотоков.
– Так вот как вы собираетесь меня лечить?.. Любопытно... А для вас это не опасно?
– Для меня это не опасно, – коротко ответила Тропинина. Она склонилась над ним и, как в прошлый раз, начала осторожно, едва касаясь ладонями кожи, поглаживать область сердца. Руки ее все время оставались прохладными. Но Зорин не мог отделаться от ощущения, что с них стекают какие-то слабые щекочущие токи.
Наконец она выпрямилась:
– Все. Послезавтра, в среду, я приглашаю вас в это же время на следующий сеанс.
Он поднял на нее глаза. Лицо Тропининой было сосредоточенным и строгим, как подобает быть лицу врача. Но это почему-то задело Зорина:
– Благодарю вас, доктор.
– На доброе здоровье. И, пожалуйста, не забывайте, что вы не только врач, но и просто человек. Я слышала, вы совсем не бываете на воздухе... Разве эти горные тропинки не для вас? – кивнула она на проглядывающие сквозь листву парка красноватые кручи.
Теперь в ее голосе слышалось нечто большее, чем сухая врачебная этика, и в душе Зорина вновь затеплился огонек давно забытого чувства. Он с трудом оторвал взгляд от ее лучистых глаз:
– Спасибо, Татьяна Аркадьевна. Я действительно засиделся в четырех стенах. Но эти горные тропинки... Скажу вам честно, в последнее время я стал побаиваться их.
– Придется забыть эти страхи. Впрочем, скоро вы сами убедитесь в этом, – добавила она все с той же загадочной улыбкой.
– Если бы так...
– А иначе что стоила бы моя методика. Всего доброго, Андрей Николаевич.
Он вышел в коридор и в растерянности направился в сторону солярия, откуда только что пришел. В голове его был полнейший сумбур.
Что это, в самом деле: шарлатанство, игра в оригинальность или самый обыкновенный розыгрыш? Но он давно не чувствовал себя таким сильным и бодрым, а грудь словно продули мощным вентилятором – так легко и свободно теперь дышалось.
Нет, если это и просто гипноз, внушение, – все равно Тропинина творит чудеса. Он круто повернулся и, выйдя в вестибюль, поднялся к себе в кабинет. Обычно на этот подъем со второго на четвертый этаж он затрачивал несколько минут, останавливаясь на каждой лестничной площадке, сегодня же поднялся без единой остановки, без малейшего затруднения в дыхании и первое, что сделал, это раскрыл календарь на следующей среде и жирно обвел число красным карандашом.
 3 
Потом были пятница, понедельник и снова среда. И в каждый из этих дней он еще с утра не находил себе места, беспрестанно поглядывая на часы и торопясь поскорее справиться с неотложными делами, чтобы не опоздать к назначенному часу. А когда наступал этот час, то бросал все дела и, волнуясь, как мальчишка, заранее чувствуя на груди холодок нежных женских ладоней, спешил на второй этаж. С минуту стоял перед закрытой дверью, стараясь придать себе мало-мальски подобающий его возрасту и положению вид. А потом легонько, как самый почтительный пациент, стучал в эту дверь, где так и не появилась табличка с часами приема, и уже не шутил и не острил, а только заглядывал не без робости в огромные, темно-карие глаза «своего» врача, надеясь увидеть в них нечто большее, чем просто внимание и профессиональный интерес.