Сказки Гореловской рощи (Повесть-сказка)

Глядел тогда Яшка-козленок на взрослых козлов завидовал им: они уже выросли, козлами по селу ходят, а он все еще козлик, и никакой у него козьей осанки нет. А иметь ее Яшке так хотелось!
И стал тогда Яшка к старым козлам приглядываться, учиться у них. Видит: покашливают они, бородами потряхивают — значит, так надо. Давай и Яшка покашливать да бородой потряхивать:
   —  Кхе-кхе..Рос, рос и вырос, козлом стал. Смотрит: совсем не обязательно бородой трясти, да уж не может не трясти — привык. И не может больше не покашливать — тоже вошло в привычку. А козлята ходят за ним по селу, видят: трясет Яшка бородой, говорят друг дружке:
   —  Козел Яшка умный. Он зря бородой трясти не будет. Раз трясет он, значит, так надо. Значит, и нам нужно этому учиться.
И учатся. Ходят табуном за Яшкой, бородами потряхивают, покашливают. Хочется козлятам, чтобы, глядя на них, говорили все на селе:
   —  Смотрите, козлята-то наши уже выросли, козлами стали».
Досказал Вертихвост свою сказку и смотрит на медведицу Авдотью: может, она теперь что скажет. Но медведица и на этот раз промолчала. А Федотка поворачивался во все стороны, ушами длинными взматывал, повизгивал от счастья:
   —  Слышали? Слышали? Это Вертихвост говорил. Глядите на него, запоминайте его. А кто на кургане разглядеть не успеет, потом разглядите. Он вот здесь, возле меня сидеть будет.
На пеньке под березой плясал Мышонок. Медвежата хлопали в ладоши, подбадривали его:
   —  Давай, серенький, пляши.
Бобер Яшка сутулился на сучке березы, подергивал плечом, словно поправлял горб свой, ворчал:
   —  Что придумал, а! Скачет весь вечер. Весь вечер на виду, а на меня и не смотрит никто.
И горько, горько вздыхал.
  
 ОБИДА МЕДВЕДИЦЫ АВДОТЬИ 
 
 
 
Дятел, Голубь и Дубонос сдвинули головы.
— Ну, — сказал Дубонос,— высказывайтесь. И глядел на Голубя с Дятлом умно умно. На этот раз те долго не спорили. Решили поблагодарить Вертихвоста за веселые сказки. Дубонос присоединился к их решению и сказал важно:
   —  Вот именно — поблагодарить, а пирога не давать. Зачем он ему? Вертихвост не раз пробовал пирог с тыквой. Это ему не в диковину.
Вертихвост прошел и сел на место, а медведь .Спиридон позвонил в колокольчик:
   —  Ну, кто еще хочет познакомить нас со своими сказками?
Под березой нетерпеливо заерзал медвежонок Ивашка. Он заканчивал рассказывать самому себе сказку о Голубе. Про Дубоноса и Дятла он уже придумал, теперь о Голубе придумывал. Додумает до конца, выйдет, расскажет и получит пирог. Вот это он удивит всех. Тут над ним смеялись, а он выйдет и утрет всем нос.
Сидел Ивашка под березой и рассказывал самому себе:
«Лето Голубь провел у Лысой горы в дупле осокоря над речкой, а на зиму к Черному морю улетел, среди Крымских гор поселился. С Крымским Голубем познакомился. Летает с ним, Крымский край нахваливает :
Хорошо у тебя как: и море под боком и горы рядом. У нас тоже гора есть, Лысой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоими горами сравнить?
   —  Низкая?
   —  Да и низкая и вообще не такая... И речка у нас есть. Чагрой мы зовем ее. Но разве ее можно с твоей сравнить! Твоя вон как резво по камням скачет!
   —  А у вас что — тихая?
   —  Да и тихая и вообще не такая... И озеро у нас есть, но разве сравнишь его с твоим озером? Оно вон у тебя на горах, под самыми облаками лежит.
   —  А ваше что — в долине?
   —  В долине, да и вообще оно совсем не такое, как у тебя. И небо у тебя высоты неохватной, не то что в нашем краю.
И сказал тогда Крымский Голубь:
   —  Если тебе нравится так край мой, оставайся здесь навсегда. Будем жить рядом.
   —  Что ж, и останусь, — сказал наш Голубь и всю зиму летал над Крымскими горами и все нахваливал их. А как стало время к весне близиться, томиться начал, задумываться.
Спросил его как-то Крымский Голубь О чем это ты все думаешь?
   —  О горе о Лысой, — ответил наш Голубь. — Поглядеть бы теперь, какая она. Вершинка-то ее отошла поди, обесснежела.
   —  Так что же о ней думать? Ты же сам говорил, что вашу гору с нашими не сравнить.
   —  Я и сейчас говорю: разве ее можно с вашими сравнить. Такой горы нет больше нигде. Ты бы посмотрел, какие овраги прорезают ее! Они уж, наверное, водой набрались, заревут, гляди, скоро.
На другой день смотрит Крымский Голубь: опять о чем-то думает товарищ его. Спросил
О чем же ты теперь думаешь? Об озере нашем, — ответил наш Голубь. — Теперь уж в нем, гляди, лягушки оттаяли, голоса свои пробуют.
   —  Да что же о нем думать, — сказал Крымский Голубь. — Ты же сам говорил, что его не сравнить с нашим озером.
   —  Я и сейчас говорю: разве его можно сравнить с вашим озером? Да такого озера, как у нас, нигде не найти больше. Ты бы посмотрел, какие над ним ивы плакучие свешиваются, а какие кувшинки бывают летом! На их листьях по утрам лягушата на солнышке греются. Эх...
А через день смотрит Крымский Голубь, а товарищ его опять о чем-то думает Ну, а теперь-то ты о чем думаешь? спросил он его.
И услышал в ответ:
   —  О речке нашей. Теперь, гляди, по ней льдины плывут. Вышла речка из берегов и разлилась по огородам. А по вечерам у воды ребята костры жгут, поют песни.
И удивился Крымский Голубь:
—Да что же о пустом думать? Ты же сам говорил, что вашу речку с нашей не сравнить.
   —  Я и сейчас говорю: куда вашей речке до нашей. Наша вся черемухой заросла. Расцветет — белая, белая. А вода в ней чистая, с перезвонами- А какие осокори стоят по берегам — до самого неба. На одном из них я родился и вырос. Разве можно нашу речку с вашей сравнить?
И добавил, расправляя крылья:
   —  Полечу. К себе полечу. Пока доберусь, пора уж будет гнездо строить.
   —  Как?! Ты улетаешь? Но ты же сказал, что у нас навсегда останешься. Негоже от своего слова отказываться. Уж лучше от своего слова отказаться, чем от родного края, — сказал Голубь и поднялся в небо. Полетел в край, где и гора самая лучшая, и речка самая красивая, и осокори такой высоты, каких нигде больше на земле нет».
Сидел медвежонок под березой, рассказывал шепотом самому себе свою сказку, а медведь Спиридон спрашивал с макушки Маняшина кургана:
   —  Так кто же еще хочет испытать свое счастье?
С первого ряда приподнялся медведь Иван:
   —  Может, все-таки позволите мне выступить.
   —  Но у тебя же всего одна сказка, дедушка Иван?
   —  Одна.
   —  А выступать надо с тремя. Ты же знаешь?
   —  Знаю.
   —  Так как же мы тебя с одной сказкой выпустим? Тогда и другие запросятся.
   —  А вы им не давайте слова, вот они и не запросятся. А мне дайте, я ведь вон какую даль шел. И назад идти буду- Да к тому же дома меня медведица дожидается.
   —  Ну что делать будем, братцы?
И посыпались голоса:
   —  Да пусть расскажет старик, жалко, что ли.
   —  А что? Верно, пусть расскажет. Неважно, что у него одна сказка. Может, она самая лучшая. Да и времени займет немного.
   —  Пусть расскажет, и сделаем перерыв, — сказала черепаха Кири-Бум.
   — Ну что ж, выходи, дедушка Иван, рассказывай, — сказал медведь Спиридон.
Опираясь на посошок, медведь Иван взошел на макушку кургана, поглядел на сверток с пирогом, облизнул губы, подумал: «Уж дали бы мне, старику, его без всяких сказок». И вдруг встрепенулся, грудь старенькую расправил, проскрипел чуть слышным изношенным голосишком:
   —  Слушайте мою сказку.
   —  Громче говори, дедушка Иван, — послышалось снизу.
А медведь Иван махнул лапой:
   —  Было время — громко говорил, а теперь говорю, как могу.
Постоял, покашлял.
И не торопясь повел рассказ свой:
«Вспомнила медведица Матрена, что она давно уже не навещала подругу свою — медведицу Авдотью. Собралась и пошла к ней. Слаба, говорят, Авдотья стала. Пока жива, проститься надо. Приоткрыла дверь в берлогу. Спросила: