Сказки Гореловской рощи (Повесть-сказка)

   —  Дохихикался.
А Филька между тем рассказывал:
«Жил в роще Бурундук. И зиму и лето носил шубу в полоску. И ни разу никто не видел, чтобы он смеялся. Хмурым всегда Бурундук был. Глядел на всех исподлобья. И звали его все Дичком.
Так и прожил Бурундук свою жизнь и ни разу не улыбнулся. Состарился. Ходит по роще все в той же шубе в полоску и все такой же хмурый. Дичок и есть Дичок. А однажды бежит мимо его домика Белка и слышит — кхи-кхи, за дверью Бурундучка.
Так и всплеснула Белка лапками:
   —  Батюшки! Бурундук смеется.
Заглянула к нему в окошко и видит: держится Бурундук за грудь и кхикает:
   —  Кхи-кхи.. Сюда! Сюда! — закричала Белка. — Идите поглядите : наш Дичок смеется.
Слетелись на ее крик птицы, сбежались звери — всем интересно посмотреть, как Бурундук смеется. Все-таки прожил целую жизнь и ни разу не улыбнулся.
Столпились у домика Бурундука. В окошки заглядывают, в двери лезут. А Бурундук держится за грудь лапками, глаза подо лбом у него, кхикает:
   —  Кхи-кхи-кхи. Белка даже за плечо его потрясла. Сказала:
   —  Нам, конечно, приятно видеть, как ты смеешься, но ты не смейся так глубоко, а то еще задохнешься.
Глянул на нее Бурундук слезящимися выцветшими глазками и говорит:
   —  Ас чего это ты взяла, что я смеюсь? Я и не смеюсь вовсе. Я кашляю.
Схватился опять лапками за грудь и закхикал.
Сказал это Филька и закашлялся. Закашлялся всерьез и всерьез чихнул два раза — все-таки крепко простудился вчера на речке. Но все решили, что это показывает барсук, как Дичок кхикал, и захохотали.
   —  Ай да Филька! Ай да молодец! Разделал нашего Дичка. Зй, Дичок, где ты там? Да ты не прячься, вылезай наружу, мы на тебя поглядим.
На пеньке под березой плясал и хлопал в ладоши Мышонок, а медведица Авдотья кричала на всю рощу своей подружке медведице Матрене:
- Что он сказал, Матренушка?
И так же на всю рощу кричала ей медведица Матрена:
   —  Он рассказал, как Дичок смеялся.
   —  Смеялся? Наш Дичок? Но это же неправда. Этого же не может быть. Зачем его слушают? Гоните его с кургана!
И снова все засмеялись. Смеялся даже барсук Филька.
  
 ОТЧЕГО ВОЛК ПЕРЕСТАЛ СМЕЯТЬСЯ 
 
 
 
Сказки барсука всем понравились. Над Ивашкой, как он ловил рыбу, и над Бурундуком смеялись. А на горькой осине горько вздыхала Сорока. Филин не вытерпел, спросил:
   —  Что ты все вздыхаешь?
   —  Как же не вздыхать? Столько интересного увидела и услышала за вечер и все — зря.
   —  Почему — зря?
   —  Как же не зря? Если бы все это я одна видела, если бы все это я одна слышала, мне бы на всю жизнь рассказывать хватило. А так кому будешь рассказывать, когда и без меня все это видят и слышат.
Черепаха Кири-Бум сидела возле свертка с пирогом и похлопывала по нему ладошкой:
   —  А это сегодня кому-нибудь достанется «Только не мне уже», — подумал медведь Михайло и покачал головой. Да, поторопился он со сказками. Надо было послушать, что другие бы говорить стали. Сравнить, прикинуть в уме, а то полез на курган с мелочью и попал в историю.
Барсук Филька молча стоял на кургане, ждал, что скажут Дятел, Голубь и Дубонос. А они сдвинули умные головы, посовещались и решили: сказки у барсука хорошие и можно допустить Фильку к участию во втором туре.
   —  Значит, мне надо еще одну сказку рассказывать? — спросил Филька у медведя Спиридона.
И тот пояснил ему:
   —  Готовься. Вот как пропустим всех по разу, пригласим тебя.
   —  Это что? Опять сюда выходить? Я не могу. Вы уж меня сейчас прослушайте. Простудился я на речке. Насморк у меня. Вдруг совсем разболеюсь и выйти не смогу.
И по общему согласию барсуку Фильке, как больному, разрешили рассказать подряд и четвертую сказку. Филька покашлял в кулак, покряхтел, начал:
«Задумали зайцы Волка казнить. Житья им от него не стало: ест он их и ест. Собрались они у старой березы и начали совет держать: где, на каком месте казнить его.
Заяц Длинные Уши сказал:
   —  Давайте повесим его у Ванина колодца.
   —  Ну и выбрал место, — сказал заяц с Лысой Горы. — Если уж где и вешать Волка, так это у нас на горе, на самой ее макушке.
   —  Нет, — сказал заяц Рваный Бок, — надо его повесить посреди Бобровой запруды.
И заспорили зайцы. Такое тут началось: лапами размахивают, друг на друга наскакивают, и такой ли гуд по лесу идет, что не поймешь даже, кто чего кричит.
Так зайцы ничего и не решили в этот день. Не решили и до сегодняшнего дня — все спорят. Как сойдутся, так и начинают спорить.
   —  Надо казнить Волка у Ванина колодца, — кричат одни.
   —  На Лысой горе, — кричат другие.
   —  Посреди Бобровой запруды, — кричат третьи.
Спорят зайцы. Никак договориться не могут, где казнить Волка. А Волк знай себе ест их. И не обращает внимания на место. Где поймает, там и съест. И у Ванина колодца ест. И у Лысой горы ест. Одного даже у Бобровой запруды поймал. Ну и съел, конечно.
При этих словах волк Рыжий Загривок осклабился:
   —  Гы... Гы... Гы...
Он действительно позавчера поймал одного зайца у Бобровой запруды и съел, конечно. Волк пришел на Маняшин курган не ради пирога. Сказок у него не было, и выступать он не собирался. Волк пришел развлечься, посмеяться немного. Надоело в темном логове одному сидеть.
Волк смеялся от всего сердца. Ай да барсук, ай да Филька, как поддел зайцев. А медведица Авдотья хлопала глазами, ничего не понимала. Видела — смеются вокруг, а чему — не знала. Толкнула подружку под бок:
—Что он сказал, Матренушка?
   —  Что зайцы волка повесить хотят.
   —  А что, дело хорошее. Давно его, разбойника, пора на сук вздернуть. Проходу от него"" зайцам не стало.
И еще голоса раздались:
   —  А ведь верно: безобразничать начал волк последнее время, одолел бедных зайчишек.
Чего там зайчишек, — подал с березы голос бобер Яшка. Ему хотелось, чтобы все поглядели, как высоко сидит он на березе. — Вы знаете, как он медведя Ивана в прошлую субботу принял? Жуть одна. У меня до сих пор мурашки по спине бегут. Послушайте, как дело было.
Бобер уселся поудобнее и начал рассказывать:
Был медведь Иван в силе, был и в почете. Шли к нему ближние и дальние родственники.
   —  Берлогу новую строим. Приди, посиди под матицей. Говорят, от этого берлога прочнее бывает и счастье живет в ней.
И медведь шел, сидел.
   —  На охоту собираемся, барашка зарезали. Приди, съешь кусочек. Говорят, от этого охота удачнее бывает.
И медведь Иван шел, ел. Спокойно возле него родственникам было: вон он, медведь-то, здоровяк какой вон в нем силы сколько. Поможет при случае.
И медведь помогал, не отказывал.
Волк Рыжий Загривок и тот к нему в родню напросился. Приходит один раз и говорит:
   —  Сын у меня родился. Будь ему отцом крестным, а мне — кумом.
Попробовал было медведь Иван отказаться:
   —  Кумовство-то вроде не в почете сегодня. Но волк Рыжий Загривок просил, убеждал:
   —  Нельзя от старых обычаев отказываться.
И медведь согласился быть волку кумом. Доволен был волк. Чуть что, бывало, бежит к медведю:
   —  Помоги, кум.
И медведь Иван помогал ему. Говорил всем:
   —  Не обижайте волка. Он мой кум.
И обегали все стороной волка. И был он доволен. Но вдруг напала на медведя Ивана хворь. На глазах истаял, захирел. И сразу никому он не нужен стал. Сначала отказались от него дальние родственники, потом ближние. Ни под матицей в новой берлоге посидеть его не зовут, ни барашка перед охотой отведать. И в помощи ему отказали.
И пошел тогда медведь к волку.
   —  Помоги берлогу поставить. Мне самому не сдюжить. Ослабел я.
Но отвернулся от него волк Рыжий Загривок: