Загадка «Четырех Прудов» (ЛП)

– Как разбились часы? – спросил коронер.
– Мой отец сбросил их на пол с каминной полки.
– Он не бросил их в вас, как предположил Соломон?
Рэднор поднял голову, вспыхнув от гнева.
– Они упали на пол и разбились.
– Вы часто ссорились с отцом?
– Время от времени. Он был вспыльчив и всегда хотел настоять на своем, а я был не так терпелив, каким должен был быть.
– По какому поводу вы ссорились?
– По разным поводам.
– Ну, например?
– Иногда потому, что он думал, что я трачу слишком много денег, иногда по поводу управления поместьем, а иной раз потому, что слышал обо мне слухи.
– Что вы подразумеваете под «слухами»?
– Истории о том, что я слишком много играю или злоупотребляю спиртным.
– Эти истории были достоверными?
– Они всегда были преувеличены.
– А эта ссора накануне его гибели была серьезнее обычного?
– Возможно… да.
– За завтраком вы не разговаривали друг с другом?
– Нет.
Рэднор напряженно хмурился, очевидно, это была очень болезненная тема.
– Вы разговаривали позже?
– Перекинулись несколькими словами.
– Пожалуйста, повторите сказанное.
Рэднор, казалось, колеблется. Затем он несколько устало отвечал, что точных слов не помнит и что это было всего лишь повторение сказанного накануне вечером. Когда настояли, чтобы он передал суть беседы, он ответил, что его отец хотел помириться, но на старых условиях, и он отказался. Полковник повторил, что он еще слишком молод, чтобы передавать свои дела в чужие руки, что у него впереди полно времени, чтобы стать самому себе хозяином. Рэднор отвечал, что он слишком стар, чтобы к нему продолжали относиться, как к мальчишке, и что он уйдет и будет работать там, где ему станут платить за его труд.
– Позвольте спросить, – безмятежно поинтересовался коронер, – делая такое заявление, вы имели в виду какую-то конкретную работу или это была обычная риторика, рассчитанная на то, чтобы заставить полковника Гейлорда принять ваши условия?
Рэд нахмурился и промолчал, дальнейшие его ответы были сугубо лаконичны.
– Продолжилась ли ваша с отцом беседа во время верховой прогулки или в течение дня?
– Нет.
– Вы намеренно избегали встречаться друг с другом?
– Полагаю, что так.
– В таком случае, эти слова после завтрака, когда вы пригрозили уйти из дома, были самыми последними словами, сказанными вашему отцу?
То был вопрос, о котором Рэднор не желал задумываться. Губы его слегка дрогнули, и он ответил с видимым усилием.
– Да.
По залу прокатился легкий шепот то ли сочувствия, то ли сомнения.
Коронер вновь задал тот же вопрос, и Рэднор, на сей раз вспыхнув от гнева, повторил свой ответ. Коронер выдержал небольшую паузу и продолжил без каких-либо комментариев:
– Вы вошли в пещеру со всей группой?
– Да.
– Но вы покинули их прежде, чем они сделали полный круг?
– Да.
– Отчего же?
– Мне было не особо интересно, – я видел пещеру много раз до этого.
– Где вы покинули группу?
– По-моему, в галерее с разбитой колонной.
– И сразу же вышли из пещеры?
– Да.
– Вы входили туда снова?
– Нет.
– Вы забыли про пальто мисс Мэзерс и бросили его в галерее с разбитой колонной?
– Видимо, так.
– Не подумали ли вы о нем позже и не вернулись ли за ним?
В ответ Рэднор выкрикнул. – Нет, я ничего не подумал о пальто.
– У вас принято бросать пальто юных леди столь бесцеремонным образом?
В зале захихикали, и Рэд не соблаговолил обратить внимание на этот вопрос.
Я был возмущен тем, что парню пришлось предстать пред столь суровым испытанием. Это был необычный суд, и коронер не имел права вести себя более оскорбительно, чем требовал род его занятий. Глаза Рэднора полыхали гневом, я же с беспокойством сознавал, что его больше не заботило, какое впечатление он производит. На остальные вопросы он отвечал так коротко, насколько позволял английский язык.
– Что вы делали после того, как покинули пещеру?
– Поехал домой.
– Прошу вас поподробнее. Что вы делали сразу после того, как покинули пещеру?
– Гулял по лесу.
– Как долго?
– Не знаю.
– Ну, как вам кажется?
– Возможно, полчаса.
– Что вы делали потом?
– Вернулся в гостиницу, велел подавать лошадь и поехал домой.
– Почему вы не подождали остальных членов экспедиции?
– Не было настроения.
Вопрос был повторен на все лады, однако Рэднор упрямо отказывался обсуждать эту тему. Последнее, что он обещал мне перед тем, как идти на слушание, это то, что он прояснит все подозрительные моменты относительно своего поведения в день совершения преступления. Я взялся за него сам, но не смог вытащить из него больше, чем это удалось коронеру. По какой-то причине он совершенно переменился, и его поведение предостерегало меня от доведения дела до крайности. Я сел на место и допрос продолжился.
– Мистер Гейлорд, – сурово промолвил коронер, – вы слышали показания, касающиеся вашего специфического поведения во время возвращения в гостиницу. Трое свидетелей показали, что вы находились в неестественно взволнованном состоянии. Это правда?
Рэднор сказал, что, наверное, правда. Он не собирается оспаривать правдивость джентльменов. Сам он не помнит своих действий, но, похоже, было множество очевидцев, которые помнят.
– Вы можете объяснить свое странное поведение?
– Я уже неоднократно говорил вам, что не могу. Я плохо себя чувствовал, вот и все дела.
По залу прошелестел недоверчивый шепот. Все понимали, что он что-то скрывает, и я видел, что он быстро теряет симпатию, завоеванную вначале. Я сам затруднялся объяснить его поведение, но, поскольку я пребывал в абсолютном неведении, мне ничего другого не оставалось, как позволить событиям идти своим чередом. На этом Рэднор был отпущен, и следующие полчаса потратили на обсуждение отпечатков ног, найденных на глинистой тропинке, на месте преступления. Следы Моисея-Кошачьего-Глаза были признаны незамедлительно, но другие послужили поводом для изрядного количества дискуссий. Были представлены точные копии отпечатков, которые сравнили с ботинками для верховой езды, бывшими в тот момент на полковнике и на Рэдноре. След полковника спутать было невозможно, но я лично не считаю, что предполагаемый след ботинка Рэднора идеально совпадал с самим ботинком. Тем не менее, присяжных это, кажется, удовлетворило, и Рэднора вызвали для объяснения. Единственная его гипотеза сводилась к тому, что это отпечаток, который он оставил, проходя по тропинке на пути к выходу.
След был не на тропинке, сообщили ему, а на влажной глине на краю пропасти.
Рэднор пожал плечами. В таком случае это не мог быть след его ботинка. Он не сходил с тропинки.
Что касается спичечного коробка, он также не мог дать удовлетворительного ответа. Он признал, что это его коробок, однако был способен объяснить его присутствие на тропинке не больше, чем сам коронер.
– Когда вы помните, что видели его в последний раз? – осведомился коронер.
Рэднор подумал. – Помню, я одолжил его миссис Мэзерс, когда она складывала костер в лесу, чтобы сварить кофе. После этого я ничего про него не помню.
– Как вы объясните его присутствие на месте преступления?
– Я могу только догадываться, что, к моему неведению, он, должно быть, выпал у меня из кармана, когда я выходил из пещеры.
Коронер заметил: то, что он выронил коробок на том самом месте, было несчастливым совпадением.
На этом он счел целесообразным прервать показания Рэднора. Больше слов из него было не вытянуть, и наконец его отпустили, пригласив на кафедру миссис Мэзерс.
Она помнила, что одолжила спичечный коробок, потом кто-то отозвал ее в сторонку, и она уже не могла вспомнить, что с ним сделала. Ей казалось, что она, очевидно, вернула его, ибо она всегда возвращает одолженное, однако в этом она отнюдь не была уверена. Весьма вероятно, что она оставила его у себя и выронила на обратном пути из пещеры.