Загадка «Четырех Прудов» (ЛП)
– Нет, – отвечал он, – не поверил, так как…
– Превосходно! Однако позднее вы отправились в контору Джекоби, Хейта и Ко., просмотрели папки, содержащие их корреспонденцию с Рэднором Гейлордом, и всесторонне проверили его утверждение, не так ли?
– Да, так, и тем не менее…
– Это все, что я хотел спросить, мистер Клэнси. По-моему, очевидно, – добавил я, поворачиваясь к присяжным, – по какой причине я хотел заплатить, дабы от него избавиться. Ни одна репутация, ни одна корреспонденция не была в безопасности, пока он находился в доме.
Под общий хохот сыщик ретировался, и я понял, что эмоции вновь перешли на сторону Рэднора. Доказательства, связанные с призраком и ограблением, имели скорее положительный конечный результат, и я был почти уверен, что за них я обязан шерифу.
Рэднора больше не вызывали и на этом завершили дачу показаний в отношении него. Остаток времени был посвящен рассуждениям о Моисее-Кошачьем-Глазе и дальнейшим допросам негров в связи с призраком. Старая Нэнси здорово развлекла публику своим рассказом о дематериализовавшейся жареной курице. С тех пор как я слышал его в последний раз, он претерпел значительные изменения. Она экспрессивно заявила, что «У массы Рэда не было с ним ничего общего. Это было вполне себе привидение, и его одеяния пахли кладбищем».
Показания относительно Моисея не прояснили ничего существенного, на этом слушание подошло к концу. Коронер напутствовал присяжных в нескольких вопросах права и завершил свою речь краткой формулой:
– Вы выслушали показания, которые дали эти свидетели. Остается исполнить свой долг.
Спустя бесконечных полчаса присяжные проследовали гуськом на свои места, и судебный секретарь зачитал приговор:
«Мы полагаем, что вышеуказанный Ричард Гейлорд скончался в Люрэйской пещере, мая 19 дня, от внутримозгового кровоизлияния, вызванного ударом тупого орудия, находившегося в руках неизвестного лица или лиц. Мы рекомендуем, чтобы дело Рэднора Фэншо Гейлорда было заслушано на суде большого жюри.»
Приговор, казалось, ошеломил Рэда; впрочем, под угрозой улик и его упрямого отказа давать объяснения, не понимаю, как он мог ждать другого результата. А, по-моему, все вышло лучше, чем я опасался.
Глава XV
Ложные улики
Теперь явно началась борьба. Окружной прокурор собирал сведения со стороны обвинения при поддержке, я не сомневался, слишком рьяного шерифа. Мне оставалось составить определенный план действий и организовать защиту.
Возвращаясь после следствия ранним вечером обратно в «Четыре Пруда», я продолжал размышлять о свидетельских показаниях, смутно пытаясь нащупать ключ к разгадке. С неизменной настойчивостью мои мысли возвращались к одному вопросу: «Что сталось с Моисеем-Кошачьим-Глазом?» Сейчас было очевидно, что от ответа на этот вопрос зависит окончательное разъяснение этой тайны. Я по-прежнему был уверен, что он виновен и находится в бегах. Однако со дня убийства минуло пять дней, а о нем не было ни слуху, ни духу. Казалось невероятным, чтобы человек, как бы хорошо он ни ориентировался на местности, мог так успешно скрываться, когда его выслеживают все жители округа.
Если допустить, что он не виновен, а гипотеза шерифа о том, что его убили, а тело спрятали, верна, тогда у кого, кроме Рэднора, мог иметься мотив для совершения преступления? В прошлом не было ничего такого, что представляло бы хотя бы намек на разгадку. У старика, похоже, не было врагов, кроме его сыновей. Сыновей? Внезапно меня обожгла мысль о Джеффе. Если кто-то и затаил злобу на полковника, то это его старший сын. А Джефф более чем кто-либо другой обладал характером Гейлордов, который не так легко прощал оскорбление. Мог ли он тайно вернуться в эти места и, проследовав за своим отцом в пещеру, поссориться с ним? Видит бог, у него было достаточно оснований! Возможно, он в гневе ударил старика, не понимая, что делает, и, охваченный ужасом при виде того, что сотворил, бросил его и сбежал.
Мне так же не хотелось верить в его вину, как и в вину Рэднора, но мысль, раз пришедшая на ум, уже не хотела меня покидать. Я знал, что за девять лет со времени своего исчезновения он очень низко пал, однако я всегда представлял его таким, каким привык его помнить. Он был героем моего детства, и мне претила мысль о том, что я должен нарочно доказывать его вину в убийстве отца.
Пришпорив лошадь, я перевел ее на галоп, изо всех сил пытаясь убежать от своего подозрения, но чем больше я отказывался от него, как от чего-то невозможного, тем больше был уверен, что наконец-то я наткнулся на ключ к разгадке. Автоматически я начал подгонять доказательства к этой новой версии, и с какой бы неохотой я ни смотрел на нее, все условия с самого начала превосходно с ней согласовывались.
Джефф тайно вернулся в эти места, поселился в старых негритянских хижинах и сообщил о своем пребывании только Моисею. Моисей украл для него курицу и другие пропавшие вещи. Они «воскресили» призрака, чтобы удерживать напуганных негров подальше от лавровой тропинки, а в тот вечер, когда была вечеринка, Рэд, разыгравший представление, случайно обнаружил своего брата. Джефф потребовал денег, и Рэд обещал достать их с тем, чтобы отослать его, прежде чем узнает отец. Вот почему он занял у меня сто долларов и написал своим биржевым маклерам о продаже облигаций. Это Джефф сидел рядом с Рэднором, когда они в ту ночь ехали через лужайку. Однако Джефф в тайне от Рэда вернулся и ограбил сейф, и Рэд, у которого возникло подобное подозрение, отказался проводить расследование.
В течение одиннадцати дней между ограблением и убийством Джефф продолжал скрываться поблизости, вероятно, в окрестностях Люрэя, ясное дело, покинув хижины, поскольку не желал встречаться с братом.
Но в день, когда был пикник, они встретились и поссорились. Рэд обвинил его в ограблении и они разошлись страшно разгневанные. Это объясняет действия Рэда в гостинице, его бледное лицо позже, когда я нашел его в летнем домике. Что же касается Джеффа, то, все еще дрожа от обвинения мальчишки, он пошел обратно в пещеру и столкнулся с отцом в тот момент, когда тот направлялся из маленькой галереи с разбитой колонной, неся пальто Полли Мэзерс. Я не хотел думать о том, что там произошло, – оба обладали взрывным темпераментом. В прошлом и тот, и другой причиняли зло. Возможно, удар Джеффа оказался сильнее, чем он рассчитывал.
Вечером, когда мы с Мэттисоном принесли известие об убийстве, Рэд, должно быть, тотчас понял, кто настоящий преступник. Вот почему он молчал, вот отчего так горячо настаивал на невиновности Моисея. Наконец-то я прозрел, но не лучше ли было остаться в неведении?
Что мне делать, спросил я себя. Должен ли я разыскать Джефферсона и предъявить ему обвинение в этом преступлении? Никто не знал, какова была причина его недовольства. Может, пусть все будет как будет? Против Рэднора нет ничего, кроме косвенных улик. Явно ни один суд присяжных не приговорит его на основании этого. Я мог бы собрать достаточно фактов против Моисея, дабы обеспечить его оправдательный приговор. Он выйдет из тюрьмы, запятнав свое имя, до конца жизни к нему будут относиться с подозрением, но, похоже, в любом случае выхода, благодаря которому семья не была бы втянута в нескончаемые неприятности и унижения, не существует. И потом, если он сам решил хранить молчание, то имею ли я право говорить? Затем я взял себя в руки. Да, я не только имею право говорить, – это мой долг. Нельзя допустить, чтобы Рэд пожертвовал собой. Чего бы это ни стоило, правда должна открыться.
Прежде всего, я решил выяснить, где находился Джефф в день гибели отца. Выследить человека, неоднократно попадавшего под наблюдение полиции, не должно быть сложно. Определившись с необходимым направлением, я не теряя ни минуты приступил к его осуществлению. Едва дождавшись ужина и наскоро перекусив, я сел на коня и поскакал обратно в деревню. Оттуда я направил начальнику полиции в Сиэтл телеграмму из пятидесяти слов, запрашивающую любые сведения о местонахождении Джефферсона Гейлорда в день девятнадцатого мая.