Аграрная история Древнего мира

Кадастр доменов приводит для каждой деревни те составные части доменов, которые приносят ренту, и те, которые постоянно или временно не приносят ее. Это может случиться по той причине, что земля представляет собой «υπόλογον«, т. е. не дает ренты по естественным или чисто фактическим причинам (отсутствие обработки), или потому что она находится έν συγκρισει, т. е. арендатор ее имеет право на отмену арендной платы, наконец, потому, что она пожалована кому-нибудь за службу. Дело в том, что отдельные части βασιλική γή, не говоря о вышеупомянутом случае неправильной раздачи земли клерухам, могли быть употребляемы для определенных царем целей: для пополнения средств, которые шли на содержание храмов или жрецов (выражение έν συντάξει, видимо, имеет этот смысл), или в качестве ленов царедворцам (такое значение имеет, очевидно, έν δωρεά), тогда нередко жаловались сразу целые деревни. И то и другое было, наверное, взято из административной практики времен фараонов. Все остальное относительно категории царской земли еще продолжает оставаться спорным: есть ли, например, γή άβροχος, орошаемая земля высоко расположенной пустоши (Geestland), а γή σπόριμη — земля затопляемая, что правдоподобно, или же скорее: последняя есть болотистая земля, а первая — осушенная, что весьма маловероятно! и т. д. «Γή προσόδου» Миттейс понимает как землю, отданную в наследственную аренду, между тем, как «γεωργοί δηρμόσιοι», которых другие рассматривали (несомненно, неправильно), как арендаторов деревенских владений, были, по его мнению, наоборот, обычными срочными арендаторами. Как бы то ни было, во всяком случае, существование наследственной аренды с наследственной арендной платой установлено им на основании истолкованного им памятника (Z. f. R. G. 23, стр. 151 и след.), что позволяет сделать соответствующие заключения и относительно римских отношений (см. ниже). Наследственная аренда встречается, с другой стороны, и там, где происходил самовольный захват лежавшей высоко пустоши (Geestland), которая затем предоставлялась правительством захватившему ее, но вместе с тем на него же возлагалась обязанность улучшать землю и обрабатывать ее.
Предоставление рент и пожалования земли в полную собственность, производившиеся Птолемеями в пользу национальных египетских храмов не менее щедро, чем греческих, были чрезвычайно значительны — огромные владения храма в Эдфу [384] возросли сразу в полтора раза — и соответственно обширны были и размеры ίερά γή, в особенности в Верхнем Египте, где исстари был центр национального жречества. Впрочем, сравнительно с эпохой фараонов земельные владения храмов сократились: даже в четырех самых южных номах Верхнего Египта ιερά γή занимает лишь 1/25 всей обрабатываемой земли. Отто (Otto) определяет площадь ее во II в. до P. X. в 1/10 всей земли. Но храму в Эдфу одному принадлежало там свыше 18 300 гектаров, ему же, вместе с некоторыми другими храмами, свыше 21 400 арур (6000 га) по большей части плодороднейшей земли. Если в демотических контрактах встречается nefer hotep, т. е. (прежняя) земля храма в частном обороте, то из этого нельзя делать вывод о том, что Птолемеями были произведены секуляризации, но лишь о производившемся при случае добровольном отчуждении, иногда, может быть, о конфискациях более давних времен. Впрочем, άπόμοιρα была экспроприирована в пользу причисленной к сонму богов Арсинои [385] (за соответствующее возмещение, см. выше), а обожествление властелина было вообще на Востоке средством, открывающим возможность наложить руку на достояние богов, не навлекая на себя все же опасного упрека в святотатстве: тут ведь дело шло о сделках «между коллегами». Но, в общем, государство брало непосредственно в свои руки лишь управление церковными доходами. Местные синоды египетских жрецов продолжали существовать. Сами жрецы, видимо, были, по крайней мере недолго, опорой по существу антиэллинского национализма, хотя это, конечно, не была случайность, что и последнее националистическое восстание имело своим средоточием Фиваиду, этот древний центр теократии и область самых обширных храмовых владений (см. выше).
Древняя традиция приняла стереотипные, раз навсегда установленные формы, но не имела агрессивного характера. Вступление в духовное сословие находилось под контролем государства. Жрецы не отличались хорошим образованием, стояли в этом отношении ниже эллинистического общества. Они отличались теперь от греческих жрецов, кроме своей организации в виде единой церкви, существенным образом более сильной мерой «аскезы» и в связи с этим, очевидно, более редким совмещением (но не полным отсутствием его) религиозных обязанностей со светской профессиональной деятельностью.
Египетско-эллинистическая церковь наряду с иудейской синагогой оказала влияние на христианскую церковь не только разными специфическими церковными формами организации и жизни, но также и своим экономическим укладом. Ибо, хотя поразительное сходство монастырского хозяйства с хозяйством египетского храма, конечно, не непременно целиком должно быть объяснено заимствованием, но нередко просто вызывалось возникавшими от других причин сходными условиями, но монастырское хозяйство первых веков христианства в Египте так сходно с хозяйством тамошних языческих монастырей, что здесь заимствование традиции уже не вызывает никакого сомнения. Хозяйство храмов эпохи Птолемеев, очевидно, успело вырасти из натурально-хозяйственного ойкоса, употреблявшего все свои доходы или, по крайней мере, большую их часть, на удовлетворение собственных (в смысле продовольствия и расходов по культу) потребностей, в целый комплекс денежно-хозяйственных производств; зачатки такого порядка, несомненно, восходят (см. выше) еще к национальноегипетской эпохе. Наверное, еще издавна храм, чтобы сделать поступающие ему натурой продукты годными к употреблению, устраивает мельницы, а, быть может, в случае надобности и пекарни. Иной раз он прикупает еще зерна, чтобы перемолоть его (Гелиополис [386]), и таким образом вполне использовать свою мельницу, или же, наоборот, сдает мельницу в аренду (Soknopaiu Nesos), потому что она ему более не нужна (годовая аренда в Soknopaiu Nesos равнялась 120 драхмам). Брали ли плату за молотьбу хлеба и взимали ли за испечение хлеба третью долю муки, точно не установлено. При таком множестве принадлежавших храмам пивоварен производство для рынка, несомненно, существовало. Напротив, виссон [387], этот рыночный продукт «ойкосов» фараонов и храмов в старые времена, теперь ввиду того, что изготовление его (вероятно) было государственной монополией, храмы могли, вероятно, изготовлять только для собственного потребления. Относительно растительного масла это было вполне определенно постановлено, при введении монополии, так называемыми Revenue Laws. Когда, к концу эпохи Птолемеев и в эпоху римского владычества стали разводить оливковые деревья, то свободное от монополии производство масла из собственных оливок должно было сразу занять видное место. Затем, храм издавна нуждался в самых разнообразных рабочих для своих строительных надобностей и в живописцах. Не представляется вполне достоверным, чтобы упоминаемая в источниках уплата храмом государству налога на патент (Lizenzsteuer) имела тот смысл, что храм времен Птолемеев извлекал доход из эксплуатации ремесленников, как предполагает Отто: если они были свободные люди, то непонятно, почему бы они сами не продавали свой труд на рынке. Но тут речь идет либо о колонах храма (тогда было бы понятно и взыскание налога на ремесленный патент при посредстве храмов; но нет никаких доказательств в пользу зависимого состояния храмовых ремесленников), либо — и это весьма вероятно — о законтрактованных на долгий срок (fest) и исключительно для надобностей храма свободных строительных и других ремесленниках. В таком случае становится вполне понятным, что храм уплачивает государству налог на патенты и затем взыскивает его с ремесленников. Храм — в этом, как и в других случаях (в этом Отто совершенно прав) — с технически-податной точки зрения рассматривался, как владелец-хозяин производства.