Король и спящий убийца
– Справимся, – успокоил я ее. – Письма-то идут?
– Идут, и много. Я разговаривала с девочками из отдела писем. После сюжета о презентации в пансионате пошел поток. А что будет, когда мы станем выходить регулярно?
– Справимся, – повторил я.
Демин закончил правку текста. От первоначального варианта договора не осталось ничего.
– Вот! – мстительно сказал Демин.
Сказал так, как будто видел сейчас перед собой лицо Алекперова.
Я пробежал глазами текст.
– Хорошо, я поговорю с Алекперовым.
– И не отступай! – напутствовал меня Демин. – Стой на своем!
– Уж это непременно, – пообещал я. – Я его призову к порядку.
– Здесь все всерьез, Женя! – недовольным голосом сказал Демин. – И повода для шуток я не вижу!
– Ну хорошо, об этом после. Вернемся к нашим баранам. Что там с подготовкой съемочной площадки?
– Еще дня три потребуется, – буркнул Илья.
– Как раз успеем подыскать человека на роль президента.
Проект договора я в тот же день передал в приемную Алекперова, а через пару дней столкнулся с ним у лифта. Он вышел из лифта в сопровождении охраны, сурово-озабоченный, как все последнее время, но остановился, увидев меня. И охранники тоже остановились, стреляя по сторонам настороженными взглядами.
– Добрый день, – сказал Алекперов. – Поздравляю с успешным дебютом.
Первый выпуск нашей программы уже вышел в эфир.
– Спасибо, – ответил я.
– Я просмотрел правку в проекте договора, – сказал Алекперов, и озабоченность в его взгляде сменилась печалью. – Это не ваша рука, Евгений Иванович.
– Ну почему же, – вяло запротестовал я.
– Не ваш характер там просматривается. Слишком уж агрессивный получается договор. Недобрый.
Я понимал, о чем идет речь. У каждого договора, как у живого существа, есть характер. Бывает договор добрый, полюбовный, мягкий – договор равноправных, уважающих друг друга партнеров. А бывают договоры, в которых нет ничего, кроме недоверия и скрытой агрессивности. В них больше пишется не о том, что предполагается сделать, а о том, какие кары обрушатся на голову нарушившего условия.
Алекперов оглянулся на охранников. Я понял, что он не хочет продолжать разговор при них.
– Вы торопитесь?
– Если честно – да, – кивнул я. – У меня съемка.
– Хорошо, встретимся позже.
Он что-то хотел сказать мне, я видел. Но не сказал, развернулся и направился вдоль по коридору. Сейчас я его уже не видел – его закрывали широкие спины охранников.
12
Иван Иванович Буряков прожил без двух лет полвека и за свою жизнь кем только не был. Он служил в армии и матросил на Дальнем Востоке. Строил Московское метро. Работал спасателем на водах в славном городе Сочи. Собирал кедровые шишки в сибирской тайге. Год отсидел в тюрьме, причем, судя по всему, не за свои, а за чужие грехи. Еще он охранял дачу известного в прошлом артиста театра Перевезенцева, по протекции которого чуть позже устроился на должность кладовщика в какой-то мелкой театральной конторе, но был с позором изгнан оттуда через пару месяцев, когда открылась его былая судимость, о которой он при приеме на работу деликатно умолчал. Но пестрая картина разнообразных событий в жизни Ивана Ивановича померкла перед тем, что сталось с ним после начала перестройки, когда кастрюлю с варевом жизни кто-то невидимый, но огромный с силой встряхнул, и все в той кастрюле перемешалось. В этом хаосе Иван Иванович за десять лет последующей жизни поменял то ли тридцать, то ли сорок мест работы – он и сам путался, а установить истину не представлялось возможным, поскольку трудовую книжку, этот паспорт каждого честного трудящегося, он потерял еще году в восемьдесят девятом, а восстановить ее так и не удосужился, перебиваясь с тех пор случайными заработками. Жизнь швыряла его из стороны в сторону, пока не бросила в нашу программу, о чем он сам, собственно, пока даже не догадывался.
Письмо на телевидение написала его родная сестра. Она когда-то, год назад, увидела выпуск программы, тот самый, в котором мы отправили нашего героя в прошлое, где он, как верил в это сам, был императором Павлом Первым. Сам факт возможности смены участи настолько потряс женщину, что она предложила проделать что-нибудь подобное с ее братцем.
Мы отобрали это письмо в числе десятка других, по которым можно было бы поработать, но когда мне в руки попала фотография Бурякова – все решилось в мгновение. Теперь он был просто обречен стать героем нашей программы. Бывают лица, плохо подходящие для телеэкрана. Буряков подходил идеально. Теперь ему предстояло: во-первых, узнать страшную государственную тайну, во-вторых, войти в круг избранных.
Для завязки сюжета он был приглашен в театр, в котором когда-то играл Перевезенцев. Здешняя обстановка ему была знакома, к тому же место разворачивающихся событий идеально подходило для осуществления разработанного сценария.
В театре Ивана Ивановича Бурякова принял «директор», один из наших актеров. Разговор происходил в настоящем директорском кабинете. Никогда не бывавший в этом кабинете Буряков смущался и чувствовал себя не очень уютно, но «директор» был сама любезность.
– Я пригласил вас, Иван Иванович, поскольку мне порекомендовали сделать это люди, хорошо знавшие Перевезенцева и вас лично, – сказал «директор», ласково заглядывая в глаза гостю. – Вы где сейчас работаете?
– Я по строительной части, – после некоторого раздумья ответил Буряков.
Он уже два месяца нигде не работал, но не признался бы в этом собеседнику, даже будучи в подпитии.
– Заработки хорошие?
– Не жалуюсь.
Буряков действительно отучился жаловаться на что бы то ни было, как бы скверно ни складывались обстоятельства его неспокойной жизни.
– У нас появилась вакансия, – сказал «директор». – Деньги, конечно, не очень большие, мы все-таки театр, но вам еще будут доплачивать за секретность.
Иван Иванович изумленно воззрился на своего собеседника. Удивлялся он очень недолго, поскольку дверь кабинета неожиданно распахнулась и вошел… начальник президентской охраны! Я стоял в смежной с кабинетом комнате и через прозрачное с моей стороны стекло видел, как что-то изменилось в лице Бурякова – он будто бы узнал вошедшего, но не мог поверить в реальность происходящего. Чтобы его сомнения не длились слишком долго, директор бросился навстречу начальнику охраны и с подобострастным видом пожал гостю руку. Гость, впрочем, вел себя как хозяин. Прошел через кабинет, сел в директорское кресло и воззрился на обмершего вмиг Бурякова.
– Кто такой? – спросил отрывисто.
Буряков, кажется, уже понял, что происходящее – не сон, и потому потерял дар речи. За него ответил «директор»:
– Это Буряков Иван Иванович. Я вам о нем говорил.
Известие о том, что о нем было доложено самому начальнику президентской охраны, повергло Бурякова в шок.
– Подписку о неразглашении с него взяли?
– Как раз сейчас этим занимались, – сказал «директор».
Среди множества бумаг на своем столе он нашел нужную и придвинул к Ивану Ивановичу.
– Вслух читайте! – потребовал начальник охраны.
Буряков прочитал куцый текст срывающимся от волнения голосом. Когда он дошел до места, где было написано, что за разглашение доверенной ему тайны полагается смертная казнь, голос у него почти пропал. Мне даже показалось, что ему нестерпимо захотелось встать и уйти, но начальник охраны не позволил ему проявить малодушие, резким жестом придвинул к нему ручку:
– Подписывайте!
Это был важный момент. Мы разработали два варианта дальнейшего развития событий. Первый: герой не подписывает бумагу, и на него начинают оказывать давление, время от времени высказывая недвусмысленные угрозы. Вариант второй: он подписывает бумагу, и тогда на сцене появляется сам президент. Второй вариант представлялся мне более предпочтительным, и поэтому я обмер, когда Буряков на мгновение замешкался. Начальник охраны тоже, видимо, почувствовал важность момента, потому что поднялся из-за стола, будто случайно распахнув при этом полу пиджака, и всем присутствующим открылась кобура с пистолетом у него под мышкой. Буряков схватил ручку и торопливо поставил подпись. Я торжествующе вскинул руки и жестом показал стоявшему рядом со мной артисту, что ему пора выходить на сцену.