Украсть у президента

– А фамилию Ведьмакин вы ему называли?
– Так точно. И даже удостоверение ему показывали. Никакой реакции.
– Придуривается! – зло засопел Калюжный.
– Нет, товарищ генерал, не похоже, – подал голос Горецкий. – С головой у него что-то.
– Все забыл? – недоверчиво глянул генерал.
– Так точно!
– Вспомнит, – сказал Калюжный. – Я ему память верну гарантированно.
– У меня есть к кому обратиться, – скромно сообщил Горецкий. – Можно проконсультироваться.
– Со стороны никого не привлекать! – нахмурился Калюжный.
– Я ведь не предлагаю Ведьмакина этого посторонним показывать, – осторожно сказал Горецкий. – Я просто поговорю со знающими людьми. Обрисую симптоматику. Попрошу совета. Мало ли с кем такое несчастье может приключиться. Все будет обезличенно, Олег Харитонович. Чистая теория. Никакой конкретики.
Калюжный вопросительно посмотрел на Корнышева.
– Я тоже думаю, что надо советоваться со специалистами, товарищ генерал, – сказал Корнышев. – Мы ведь попробовали с наскока… Инфаркт… Реанимация…
– Да, я помню, – хмурился генерал.
– Никакого результата, – сказал Корнышев. – А ведь должен был запеть. Не запел. Значит, все серьезно. Значит, в мозгах у него там сплошной туман. Но в любом случае его оттуда надо вытаскивать.
– К нам?
– Да. Вывозить в Москву. И уже тут его потихонечку крутить.
– Ты уже продумал, как его оттуда вытаскивать?
– Конечно, – подтвердил Корнышев. – Осужденный Иванов должен быть этапирован в следственный изолятор ФСБ для проведения следственных действий в связи со вновь открывшимися обстоятельствами.
Калюжный задумался, словно оценивал озвученную Корнышевым формулировку.
– Ладно, – сказал после паузы. – Давайте его перетаскивать в Москву.
Посмотрел на экран, где сутулил плечи Иванов, который на самом деле был Ведьмакиным. Покачал головой, вздохнул.
– Какие фортеля нам жизнь подбрасывает! – сказал, будто все еще не веря. – Вот человек! – кивнул на экран. – Двадцать пять миллиардов долларов держал в руках! А по нему не скажешь!
* * *
Гостей было двое. Дверь открывал Глеб, первым он увидел приветливо улыбавшегося Горецкого, а уже потом за спиной приятеля обнаружил незнакомого человека. Горецкий перехватил взгляд Глеба и поспешно сказал:
– Мой товарищ. Его Слава зовут. Мы вместе ехали. Не возражаешь?
– Прошу, – пригласил Глеб.
Они вошли в квартиру, Горецкий стиснул руку Глеба, хотел произнести что-то приветственно-шутливое, как вдруг к гостям вышла Женя – нарядная, благоухающая, кроткая – и сказала негромко:
– Здравствуйте.
Она сейчас выглядела школьницей. Ей бы фартучек школьный да косички заплести – вылитая старшеклассница накануне выпускного вечера. Глебу бросилось в глаза, какое лицо сделалось у пришедшего с Горецким гостя. Смотрел на Женю не отрываясь. Глеб даже взревновал.
– Знакомьтесь, – сказал он, чувствуя некоторую неловкость. – Моя сестра Евгения.
– Так вот вы какая, Евгения! – улыбался Горецкий, улыбкой предлагая той дружить и знакомиться ближе. – Что же ты, Глебушка, все время сестру от нас прятал? Сколько учился с тобой – хоть бы ты познакомил. Глядишь, и семейная жизнь моя была бы какая другая…
– Женя не жила в Москве, – сухо сообщил Глеб.
Ему не столько досаждала бесцеремонная говорливость Горецкого, сколько жадно-внимательный взгляд его спутника.
Горецкий обнаружил состояние Глеба, о чем-то догадался, засмеялся и дружески похлопал Глеба по плечу. Глеб усмехнулся.
– Прошу, – пригласил он. – Вы прямо с работы? Поужинаем? У нас все готово.
На кухне был накрыт стол. Облепленные укропом аккуратные шарики молодой картошки, тушеная капуста с мясом, копчености, салаты и полосатые кружочки сыра. Из спиртного была только водка. Когда сели за стол и Глеб стал разливать водку по рюмкам, Горецкий посмотрел вопросительно на Женю.
– Она не пьет, – сообщил Глеб.
– А за встречу? – уточнил Горецкий.
Глеб глянул строго.
– Понял! – сказал догадливый Горецкий и даже руки поднял – сдаюсь, мол, извиняйте.
Корнышев за столом оказался лицом к лицу с Женей, и хотя старательно изображал свой к ней неинтерес, скользил якобы заинтересованным взглядом по стенам кухни, было заметно, что это неискренне. Глеб думал, что Женя этого не замечает, но он ошибался. Она вдруг звякнула нервно вилкой о тарелку, подняла на Корнышева глаза и спросила:
– Мы с вами можем быть знакомы?
Корнышев растерялся. Горецкий замер, не понимая, что происходит. И Глебу пришлось вмешаться.
– Женя хочет знать, могла ли она когда-то раньше видеть вас, – сказал он.
– Да, – подтвердила Женя и судорожно вздохнула. – Вы так на меня посмотрели… как будто я должна вас знать… Будто мы были раньше знакомы… Но я не помню вас…
Горецкий посмотрел на Глеба. Глеб старательно прятал глаза.
– Нет, я вижу вас впервые, – сказал Корнышев. – Просто когда я учился в школе, у нас в классе была девочка, чем-то напоминающая вас. Я, когда вас сейчас увидел, сразу стал вспоминать, где я видел похожее лицо. В школе…
Хмурый Глеб поднял свою рюмку.
– Давайте за встречу, – предложил он, чтобы побыстрее сгладить возникшую неловкость.
– Нет, за твою сестру, – перебил Горецкий.
Глеб поднял глаза, увидел устремленный на Женю взгляд Корнышева и сказал:
– Хорошо, давайте выпьем за Женю.
Выпив водку, Горецкий подцепил с тарелки и отправил в рот дольку помидора, потом воткнул вилку с полосатый кружок сыра и тоном всезнайки сказал:
– Сыр халлуми.
Глеб усмехнулся и посмотрел на Женю.
– Этот сыр называется чечил, Илья.
– Он называется халлуми, – с невозмутимым видом повторил Горецкий. – Я ел такой на Кипре. Киприоты жарят его на решетке, поэтому он получается такой полосатый.
Глеб посмотрел на него задумчиво.
– Ты был на Кипре? – спросил он.
– Был, – подтвердил Горецкий. – Дважды. Дорого и жарко. В Турции лучше. Женечка, вы в Турции были?
– Нет, – покачала головой Женя. – Не доводилось.
– Не может быть! – уверенно сказал Горецкий. – Каждый россиянин уже хотя бы раз отдыхал в Турции! Это же сейчас как раньше были Сочи! Женя, вы меня обманываете!
Женя смущенно улыбнулась.
– А хотите, поедем вместе? – предложил Горецкий. – Я и вы! А?
И снова Женя смущенно улыбнулась, не зная, как ей на это реагировать. Чтобы отвлечь от нее внимание гостей, Глеб снова наполнил рюмки. Он подумал даже, что неплохо было бы под каким-нибудь предлогом выпроводить Женю. Посидит еще за столом минут двадцать, а потом пускай себе идет. Не нужно ей этих потрясений в виде бесцеремонных гостей. Теряется она. Ей неуютно. И это еще гости не знают про проблемы. Только еще соприкоснулись, только она спросила у приятеля Горецкого, кто он такой и не могла ли она его знать раньше, да и то они, по счастью, пока не поняли ничего, а уж если Женя себя во всей красе проявит и дело до истерики дойдет – тут гости насмотрятся, мало не покажется.
– Значит, за нашу с вами совместную поездку, Женя! – предложил тост Горецкий. – А все-таки жалко, что вы с нами не пьете, – вдруг озаботился он. – Может быть, совсем чуть-чуть?
Женя посмотрела на Глеба, словно прося у него защиты. И он понял, что сейчас очень удобный момент. Вот сейчас ее и надо выпроваживать.
– Ты все так же себя неважно чувствуешь? – спросил участливо Глеб. – Может, пойдешь отдохнешь?
Женя с готовностью кивнула.
– Да, хорошо бы, – сказала она, глядя с благодарностью на Глеба.
– Не-е-ет, так не пойдет! – возмутился Горецкий. – Только что я вас увидел, и вы уже лишаете меня своего общества!
Но Женя уже поднялась из-за стола. И напоследок, прежде чем уйти, она спросила:
– Глеб! А что такое достоевский?
Изумленная тишина повисла над столом, и стало слышно, как далеко внизу, под окнами, шумят расшалившиеся дети.
Корнышев смотрел на Женю. Горецкий смотрел на Глеба. Глеб смотрел в стол и медленно багровел, словно вдруг разглядел в столешнице нечто неприличное.