До экстаза… и после
И тут до меня наконец дошло, только сейчас дошло, и я начал хохотать. Но тихо так, почти про себя, чтобы не потревожить Аню и ее пробуждающиеся воспоминания.
– Ну конечно, Ань, как такое забыть, – вернулся Илюха к дырочке для громкой связи. – Раз в жизни такое. Ты тогда так и сказала, мол, первый раз так сильно получилось. Остро и сильно. Да и я, знаешь, потом две недели не мылся, чтобы запах твоего тела на своем удержать. До сих его помню. Особенно волосы, в которые будто ландыши вплетены, да губы твои, с запахом пьяной земляники.
– Вишни, – попытался вмешаться я с дивана.
– Малины, – просуфлировал оттуда же тихонько Инфант.
Но Илюха лишь махнул рукой: один, мол, хрен – вишня, малина, земляника – ягода она и есть ягода. К тому же если лесная.
– Слушай, Ань, – продолжал Илюха. – Может, возобновим как-нибудь? В смысле, повторим. Знаю, в одну и ту же воду сложно, конечно, дважды войти…
– Ты что, и воду из кастрюльки сохранил? Она что, тоже мною сильно пахла? – по-своему поняла про воду Аня.
– Конечно, пахла. И тоже пьяным запахом, только не каким-то одним ягодным, а целым разнообразным букетом, – согласился Илюха. – Ну так что, повторим неповторимое? Попробуем? Рискнем? Ведь нам было невозможно хорошо в ту ночь. Особенно тебе!
– Да, – согласилась Аня все еще в раздумье, но теперь в романтическом раздумье, в предвкушающем. – Если все было так, как ты говоришь, то надо бы повторить. А то обидно, что я все время пьяная была и не помню ничего. Много на меня тогда воды ушло?
– Да нет, нормально, как полагается. Кто ж воду считает? – снисходительно улыбнулся в телефон Илюха. – Так чего, ты ко мне приедешь или я к тебе?
– Приезжай лучше ты. Давай завтра, – пригласила Аня, а потом опять задумалась: – Только я тебя почти не помню совсем.
– Это даже хорошо, – согласился Илюха. – Как будто все заново будет, в первый раз, все сначала. Так мы с тобой вдвоем и обманем время. Представляешь, никому не удавалось, а мы обманем. И повернем его вспять.
И Аня согласилась и продиктовала адрес.
А потом, как только они закончили разговор, Илюха обернул к нам свою крайне довольную физиономию, глаза на которой просто не могли остановиться и все излучали и излучали искрящуюся люминесценцию.
– Ну как, – сказал он победоносно, – убедились? Принимаете теперь мою теорию? Вот Аня – живое ее доказательство. Не понравилось ей со мной шибко, вот и вычеркнула она меня из своей памяти. Да так, что даже вспомнить побоялась, как я ни старался ей напомнить. Она даже поначалу…
Он все говорил и говорил, Инфант все слушал и слушал, а я все смеялся и смеялся, но пока лишь про себя. Впрочем, я намеревался скоро вынести свой смех на поверхность.
– Непонятно… – в результате тяжело выдохнул Инфант и впервые за вечер приподнял на нас свои тоже тяжелые вопросительные глаза. Чтобы мы, наконец, смогли заглянуть в них, так как они, как известно, зеркало души. И мы, конечно, заглянули.
Что сказать… Разочарованная у Инфанта оказалась душа, во всяком случае, со стороны глаз. Разочарованная, опустошенная, не верящая никому и ничему. Одним словом, вполне нигилистическая душа. Можно было, конечно, попытаться разобраться в ней – но зачем?
– Непонятно, – задумался вслух Инфант, – почему она решила с тобой снова, того… завтра… еще раз… если ты был ей так противен? – Он опять задумался. – До омерзения противен… – А потом задумался еще. – До тошноты, до рвотного рефлекса, до родовых спазмов, до эпилептического удара, до…
Видимо, он долго хотел перечислять, нагнетая метафору, но Илюха его притормозил.
– Хорошо, Инфантик, – сказал он по-доброму, – не возбуждайся, вопрос твой принят. Дотерпи до ответа.
И Инфант хоть с трудом, но дотерпел.
– Ты чего не понимаешь? Это же и ежу ясно: я настолько ей не пришелся тогда, что она меня начисто из своей памяти вычеркнула, даже следа не оставила. Именно в соответствии с моей теорией. Настолько не оставила, что теперь можно заново попробовать. Или, иными словами, второй шанс у меня появился. Сечешь, как механизм этот работает?
Все задумались. Все, за исключением меня и Илюхи. Потому что Илюха вообще никогда не думал, у него все естественно вместе с дыханием выходило. А мне точно незачем было – я только следил за развитием сюжета и посмеивался про себя беспечно. А вот Инфант думал и думал и проявлял настойчивость, но, похоже, не особенно у него получалось.
– Видишь ли, Инфант, – снова поспешил ему на подмогу Илюха. – Видишь ли, как получается. Если ты женщине в первую ночь совершенно никак… ну, ни в какую… и она страстно невзлюбила тебя за это, то, значит, она скоро о тебе вчистую забудет. А значит, у тебя появляется еще одна попытка. А потом, когда ты снова оказался ей полностью невтерпеж и в тягость, – еще одна. И так оно может продолжаться долго, пока ты не понравишься ей, наконец, хотя бы немного и она в результате не запомнит тебя. Пускай лишь частично. А вот как запомнит, тогда уже все, тогда кранты, тогда шансы твои закончились. Не примет она тебя больше.
– Так что же получается? Получается, что нам выгоднее у них с ходу полный негатив вызывать? – предположил Инфант и снова погрузился в мрачные свои размышления. – Почему же мои, ну, которым я потом звоню, все еще помнят меня и не хотят больше? Вон трубку сразу бросают.
– Это потому, – чутко пояснил Илюха, – что ты не профессионально негатив вызываешь. Слишком по-любительски действуешь, на середине останавливаешься. Тебе необходимо полное отвращение вызвать, как ты сам выразился, до рвотных спазмов, чтобы на подкорку девичью воздействовать, чтобы отторгла тебя подкорка. А ты не отрабатываешь до конца, на авось надеешься. Мол, вдруг само по себе повезет. А «само по себе» с женщинами не везет. Для женщины точный расчет и правильная подготовка требуется, чтобы отрабатывать с ней по полной отвращающей программе. А ты не отрабатываешь. Вот и остаешься в женском организме, в том числе и в памяти. Не выкорчевывает тебя до конца ее организм. Плохо ты, Инфантик, стараешься, не отторгаешься ты целиком.
Инфант снова потупил свои густые ресницы и снова загрустил пуще прежнего. А Илюха победоносно окинул меня взглядом, мол, вот признай правильность моей гибкой теории. Но напрасно он меня им окидывал. Потому как ждало его теорию абсолютное фиаско. Во всяком случае, со мной.
– Б. Б., – обратился я к Б. Б., – мы с Инфантом, конечно, оценили твою затейливость и твое стремление одной задницей за двумя зайцами одновременно. Но может, ты с нами, надежными своими соратниками, будешь все же по-иному, чем со случайными и, более того, совершенно незнакомыми тебе женщинами? Может, ни к чему нас вот так же, как их, разводить на ровном месте?
Илюха лишь пожал плечами – мол, о чем ты, не понимаю я ничего. При чем тут зайцы и задница одновременно? Но я ему легко пояснил:
– Я, конечно, оценил тебя, стариканер. Можно сказать, даже восторгаюсь тобой и твоим мастерством, которое, как известно, не пропьешь. Одно удовольствие понаблюдать иногда за тобой со стороны – просто театр ни к чему становится. Вот так запросто девушку Аню, которую, похоже, ты даже не видел никогда в жизни… вот так с пол-оборота выписать… Да и не только выписать, а договориться уже с ней обо всем заранее, все определить, разметить и отпечатать… Такое, старичок, конечно, многого стоит, и я благодарен тебе за мастерский пилотаж прям на моих глазах. И Инфант тоже благодарен. За то, что в нашем присутствии ты совершенно незнакомую тебе Аню, как говорится, с наждачка на все уговорил.
– Он ее с мозжечка уговорил, – вставил Инфант, который хоть и не понял умом происходящего, но, похоже, стал пусть интуитивно, но догадываться. И от своей правильной догадки он просто светлел на глазах.
– Единственное, старикашка, что меня всерьез угнетает… – Тут я завис в воздухе укоризненной паузой. – Зачем ты нам пытаешься так же плотно, как Ане, мозги затуманить? Мы ведь не Аня, с нас тебе и взять нечего. Да и не нужно тебе от нас ничего. Зачем же тогда ты с нами так лукаво? А?! Ну-ка, давай колись, как на самом деле все приключилось? Ты вообще ее видел, Аню-то, хоть раз в жизни? Откуда ты знаешь, что она в тот вечер пьяная была? Да и где телефон ее откапал?