Допустимые потери (Пер. И. Полоцк)

— Оливер, бедный мой мальчик, боюсь, ты слишком переработался или слишком часто посещаешь вечеринки.
Но в конце концов, чтобы сохранить мир в конторе, да и потому, что в Нью-Йорке стояло вялое время, когда все разъехались из города на лето, он согласился поработать с этой женщиной, которая показалась ему человеком с простой и бесхитростной душой; ему пришлось немало потрудиться над книгой, чтобы сделать ее более или менее приемлемой, смягчая слишком откровенные любовные сцены, на удивление грубый язык и правя грамматику. Она была согласна на все, кроме изменения названия. Хотя он предупреждал ее, что книгами с подобными заголовками завалены магазины, она была глуха к его аргументам, упрямо отстаивая свое. Вздохнув, он наконец согласился. К ее чести, после успеха книги она никогда не вспоминала о его мрачных предсказаниях. Непрофессиональная во всем, что делала, Женевьева Должер настояла, чтобы нм причиталось двадцать процентов от всех ее гонораров вместо обычных для агента десяти. Полушутя он предупредил ее, что она должна держать свой акт великодушия в полном секрете, ибо если о нем хоть кто-то узнает, на весь остаток жизни ее ждет полный бойкот со стороны всех писателей страны.
Эта книга была не из тех, которые раньше волновали Деймона и его старого партнера Грея. Обычно они занимались тем, что открывали молодого писателя и нянчились с ним, пока его имя не появлялось в обозрениях, а книги не начинали приносить скромную прибыль, для чего им нередко приходилось поддерживать писателей из своих собственных средств, пока те работали над романом или пьесой. Никому не удалось заработать кучу денег, и разочаровывающе большой процент тех молодых мужчин и женщин, которым они помогали, так и оставался автором одной книги, многие спивались, уходили в наркоманию или исчезали в недрах Голливуда.
Деймон не возлагал больших надежд на книгу миссис Должер и был почти обрадован, когда несколько издательств быстро, одно за другим, отвергли роман. Он уже был готов пригласить к себе даму из Рослина и с вежливым сожалением сказать ей, что книгу продать, как ни грустно, не удается, как вдруг рукопись приняло какое-то маленькое издательство, уплатив смехотворно малый аванс за небольшой первый тираж. Книга мгновенно взлетела на вершину списка бестселлеров, экземпляров в бумажных обложках было продано на миллион долларов, и права на экранизацию закупил Голливуд.
Комиссионные составили, с его точки зрения, астрономическую сумму. В первый раз его имя появилось в газетах, и офис затопил поток рукописей от известных и высокооплачиваемых писателей, которые по тем или иным причинам были недовольны своими литературными агентами. Раньше ему не приходилось вести дела с подобными авторами.
— Нам выпали удачные кости, — с удовлетворением сказал Оливер. — Наконец мы обыграли рулетку.
Он намекнул, что было бы неплохо удвоить ему жалованье и поместить его имя на доске у дверей в качестве партнера. Деймон, довольный тем, что может удовлетворить обе его просьбы, сменил наименование фирмы на «Грен, Деймон и Габриелсен», только попросил Оливера реже посещать вечеринки. Но решительно отказался переезжать из помещения, которое Оливер называл прискорбным двухкомнатным извинением для их конторы, и сменить его на более роскошное в респектабельном квартале, куда Оливер, опьяненный свалившимся на него богатством, мечтал попасть.
— Вы только взгляните, Роджер, когда к нам кто-нибудь приходит, он чувствует, что попал в обстановку «Холодного дома», и оглядывается вокруг в поисках гусиных перьев.
— Оливер, — сказал Деймон, — разрешите мне объяснить вам кое-что, хотя, учитывая, сколько лет мы работаем бок о бок, в этом нет необходимости. Я положил почти всю свою трудовую жизнь на то, что вы называете прискорбным извинением для конторы, и я был здесь счастлив, и мне нравилось по утрам приходить сюда на работу. У меня нет желания становиться магнатом, я вел достаточно обеспеченную жизнь, хотя, возможно, она и не отвечает тем требованиям, которые предъявляют к ней современные молодые люди. У меня нет желания разглядывать кучу письменных столов, зная, что сидящие за ними люди работают на меня, а я их нанимаю, выгоняю, оцениваю, оплачиваю социальное страхование для них, вношу пенсионные взносы и Бог знает, что еще. История с «Погребальной песнью» — случайный каприз, вспышка молнии. Честно говоря, я думаю, что ничего подобного больше не случится. Меня мутило, когда я видел эту книгу в витринах магазинов, а мои уик-энды были отравлены, потому что каждое воскресенье я натыкался на нее в «Таймсе». Я получаю куда больше удовольствия от десяти блестящих строчек в рукописи молодого неизвестного автора, чем от комплиментов в статьях о «Погребальной песни». Что же касается вас, старый мой друг, вы еще молоды и, как водится в паше время, слишком жадничаете.
Деймон понимал, что не очень-то великодушно говорить так, но хотел четко определить свою позицию. Оливер Габриелсен не так уж молод — ему под сорок — и он столь же предан хорошей литературе, как и сам Деймон, и когда просил о прибавке, то делал это почти извиняющимся тоном, и Деймон знал, что, если бы не зарплата жены, они бы едва сводили концы с концами. Он знал также, что Оливер не раз получал предложения стать редактором в издательствах с поистине королевской зарплатой, не то что железный рацион Деймона, и отказывался из-за того, что он называл неприкрытым торгашеством больших издательств. Но неожиданная волна денег, обрушившаяся на их контору, похоже, временно сбила его с ног, а процент комиссионных, которые он получил как партнер, заметно изменил его манеру одеваться, сменил он и рестораны, в которых обычно поглощал свой ленч, а из скромных апартаментов в Вест-Сайде переехал в небольшой особнячок в районе Восточных Шестидесятых. Деймон поругивал Дорис, жену Оливера, которая бросила работу и время от времени появлялась в их конторе в норковой шубке.
— Вы, должно быть, слишком молоды, Оливер, — продолжал Деймон, радуясь возможности прочесть лекцию на тему, любимую его старым хозяином мистером Греем, — чтобы понять всю прелесть скромности и с легкой надменностью считать, что все прелести мира, из-за которых люди порой доводят себя до могилы, не имеют для вас существенного значения. Меня никогда в жизни не тошнило, я не знаю, что такое рак, гипертония или визит к психиатру. Единственный раз я попал в больницу, когда меня сбила машина на переходе улицы, и я отделался переломом ноги.
— Лучше бы протеза, — сказал Оливер.
Деймон видел, что Оливер воспринял его лекцию без особой благодарности.
— Ради Бога, я не предлагаю арендовать Тадж Махал, — сказал Оливер, — Мы не скончаемся, если у каждого из нас будет приличная комната и еще одно нормальное помещение, где разместится вторая секретарша, чтобы помогать нам с этой проклятой почтой. И со всеми этими телефонными звонками, для которых явно не хватает одного номера. Как раз на прошлой педеле парень из издательства «Рэндом» сказал мне, что набирал наш помер два дня подряд, прежде чем прорвался к нам. В следующий раз, когда ему надо будет связаться с нами, сказал он, он пустит в ход тамтамы. А если вы поставите переключатель разговоров на секретаршу, ей-Богу, никому не придет в голову, что вы продали душу филистимлянам. И если у нас появятся окна, которые будут мыть хотя бы раз в полгода, это не будет греховной роскошью. А здесь, если мне нужно узнать, какая погода на улице, я включаю радио.
— Когда меня не станет, — подчеркнуто высокопарно сказал Деймон, — вы сможете снять этаж в Рокфеллер-центре и нанять победительницу конкурса «Мисс Америка» в секретарши. Но пока я здесь, мы будем вести паши дела как обычно.
Оливер фыркнул. Он был невысоким блондином, почти альбиносом, и чтобы компенсировать свой недостаток, держался подчеркнуто прямо, почти по-военному. Фырканье — что-то новое для него.
— Когда вас не станет, — усмехнулся он. — Вас не станет через тысячу лет.
Они были хорошими друзьями, что естественно, когда день за днем в рубашках с короткими рукавами работаешь бок о бок, и не привыкли особенно церемониться друг с другом.