Допустимые потери (Пер. И. Полоцк)
— Рука судьбы, — сказал Фитцджеральд, когда Деймон стал складывать вещи.
Антуанетта Бредли и Морис Фитцджеральд спустя какое-то время уехали в Лондон, и Деймон слышал, что они там поженились и решили обосноваться в Британии. Он не видел их лет тридцать, но до сих пор помнил походку Антуанетты и выражение лица Фитцджеральда, когда тот сказал: «Рука судьбы!»
На кухне он достал лед для напитка. Эти воспоминания заставили его вздохнуть и вернуться памятью в те годы перед войной и сразу после нее, когда он работал актером, все еще надеясь на чудо, которое сделает его звездой. Он был не так плох, у него было вдоволь небольших ролей, вполне мог позволить себе жить безбедно, и ему никогда не приходило в голову, что когда-нибудь он попробует заняться чем-то другим, кроме театра и, может быть, кино.
Жизнь его изменилась после одной репетиции в конце сороковых годов. Мистер Грей, представлявший драматурга, время от времени заходил на репетиции, и у него с Деймоном вошло в привычку шептаться в глубине затемненного зала, пока не подходила очередь Деймона выходить на сцену. Мистер Грей спросил, что он думает о пьесе, и Деймон предсказал ей провал и объяснил, почему он так считает. Грей был поражен, сказал ему, что он занимается не своим делом, добавив, что, если ему когда-нибудь понадобится работа, двери его, Грея, конторы всегда для него открыты.
— Вы было откровенны со мной относительно пьесы. Видно, что вы умный и образованный молодой человек, и я могу использовать вас. Сцена — совершенно другое дело, и не убеждайте меня, да я никогда и не поверю, что вам удастся покорить зал. И если вы будете пытаться продолжать карьеру актера, я считаю, что вы завершите ее усталым и разочарованным человеком.
Через две недели после провала пьесы Деймон работал у мистера Грея.
Вытащив лед и готовя напитки, Деймон слегка поморщился, вспомнив слова мистера Грея. Учитывая, как он сегодня вечером выкрутился, он бы мог снова оказаться на сцене, и его бы слушали. Он бы дал лучший свой спектакль, но годы не прошли даром, и он знал, что сегодня, как и тогда, он бы не смог покорить зал. Впереди ждала длинная ночь.
— Оливер, — обратилась Шейла к Габриелсену. Они сидели в ресторане, который находился в нижней части города и где не могли столкнуться с ее мужем, — причина, по которой я вчера так рано звонила вам домой, сразу же после того, как Роджер ушел на работу, заключается в том, что я не хочу, чтобы он знал, зачем мне нужно было вас увидеть, — Она просила Оливера встретиться с ней за ленчем в тот же день, но у него была встреча, которую он не мог отменить.
— Моя жена очень подозрительная личность, — сказал Оливер. — Ей не нравятся женщины, звонящие мне во время завтрака и договаривающиеся о встрече со мной. Она говорит, что вы ужасающе красивы. В этаком старомодном стиле. — Улыбнувшись, он через стол коснулся руки Шейлы, — А это самый опасный стиль, говорит она. Она завидует вам и пытается вам подражать. Вы заметили, что с прошлого года она носит такие же прически, как у вас?
— Заметила. И говоря откровенно, они мне кажутся несколько тяжеловатыми для ее моложавого лица, — Шейла не добавила слово «пустого», хотя оно сделало бы ее характеристику более точной. Ей не очень правилась Дорис Габриелсен, и Шейла считала, что она не стоила Оливера.
— А как-то я застал ее перед зеркалом, когда она пыталась копировать вашу походку.
— У нее это никогда не получится, — сказала Шейла, испытав легкое раздражение от подробностей чужого брака. — Простите, если я слишком резка. Она напоминает мне о моем возрасте.
— Вас не должно это беспокоить, — сказал Оливер. — Она прямо сходит с ума из-за вас. Ей показалось чертовски странным, что вы хотели встретиться со мной наедине. Она чуть из себя не вышла, когда я сказал, что но имею представления, в чем дело, и тут она заявила, что я вру. Она говорит, что вы с Роджером и мы с ней по квартет, а трио с половиной, где половинка принадлежит ей.
— Простите, — сказала Шейла.
Оливер пожал плечами.
— Бог ей судья. Это помогает поддерживать необходимое напряжение в браке.
— Словом, придумайте что-нибудь для нее, но не говорите правду, потому что она касается Роджера, — попросила Шейла.
— Так я и думал.
— И это строго между нами. Меня не было два дня, и во время моего отсутствия что-то случилось. Он ведет себя как-то странно — для него. Вы знаете, как ему правится бродить повсюду…
Оливер кивнул:
— Я жертва этой его привычки. Если у нас встреча где-нибудь вне конторы, если даже это на другом конце города, он отказывается брать такси и презирает автобусы. Я сказал ему, что куплю себе кроссовки и буду носить их на работе, потому что он ходит так быстро, что я еле поспеваю за ним, а он идет мокрый с головы до ног, лицо красное. Ходьба, правда, помогает ему быть в форме, но я не могу не думать о том, что все мужчины в моей семье умерли рано от сердечной недостаточности.
— Не знаю, — сказала Шейла, — в форме он или нет, по, когда мы в воскресенье вечером отправились пообедать в ресторан, который в десяти минутах от нас, он потребовал взять такси туда и обратно. Сказал, что улицы стали слишком опасными для таких поздних прогулок. А вернувшись домой, завел разговор о том, что владелец так и не соберется исправить зуммер внизу, и любой днем и ночью может залезть в дом. Он сказал также, что поставит новую дверь в квартиру, со стальными щитами, цепочкой, глазком и настоящим замком. И снимет наш номер из справочника. Вы же знаете, он не из трусливых, — я видела, как он ввязался в уличную драку с двумя здоровенными хулиганами, — но не могу вытянуть из него причину такого внезапного беспокойства. Он даже сказал, что нам необходимо переехать в одну из этих ужасных новых квартир, где поставлена система безопасности, ну, вы знаете, телевизоры на лестнице и два человека у двери, и микрофон, в который каждый должен назвать свое имя. — Она огорченно покачала головой, — Это так на него не похоже. Ему нравилась эта квартира, и обычно он не любил перемен. Я несколько лет просила его заняться стеной, так как пятно расплылось по ней сверху донизу, но он не желал и слушать об этом, просила избавиться хотя бы от части книг, мы просто погребены под ними!
Оливер слова кивнул:
— Когда я предложил, что теперь мы могли бы перебраться в более обширную контору, он зарычал, словно медведь, и прочел мне длинную лекцию о прелести скромного образа жизни.
— Говоря по правде, — сказала Шейла, — я в тупике. Два коротких дня, и я вернулась к совершенно другому человеку. — Она снова покачала головой. — Я пыталась выжать из него объяснение, но он всего лишь сказал, что теперь такие времена и что мы живем в раю для дураков, он внезапно понял это. Я сказала ему, что это чепуха и я ему не верю, но, конечно, он возражал мне, а в середине ночи я услышала, как он расхаживает по гостиной, включив все освещение. Обычно он спит как убитый. Откровенно говоря, я встревожилась. Он очень рациональный человек, а все это так глупо… Поэтому я и хотела встретиться с вами, спросить, не заметили ли вы чего-нибудь в нем.
Оливер молча подождал, пока официант поставит перед ними еду. Не зная, куда деть руки, он грустно посмотрел на Шейлу.
— Да, — сказал он, когда официант отошел, — кое-что есть. Вчера утром, придя на работу, он буквально обнюхал все помещение и долго возился с замком на дверях, которые, как вы знаете, мы всегда держим открытыми, поскольку красть у нас нечего, разве что отвергнутые рукописи. Он сказал мисс Уолтон, пашей секретарше, что надо сменить замок и врезать такое маленькое окошечко пз пуленепробиваемого стекла, как в байках, а также установить динамик для переговоров с тем, кто снаружи. И еще он сказал, что мы должны перестать кидаться к телефону, едва он зазвонит, — отныне отвечать будет только мисс Уолтон, но прежде чем позвать кого-то из нас, спрашивать, кто звонит и по какому делу. Я спросил его, не думает ли он, что мы занимаемся алмазным бизнесом, а он ответил, что это не тема для шуток, что по всему городу вламываются в конторы, и он знает секретаршу, которую изнасиловали прямо за ее письменным столом, когда во время ленча она осталась одна. Вы же знаете нашу мисс Уолтон, ей под шестьдесят и весит она не меньше двухсот фунтов, и я сказал, что она будет только счастлива. «Оливер, — сурово прервал он меня, — в вашем характере есть некоторая фривольность, которую я уже давно замечаю, и мне бы не хотелось больше распространяться на эту тему. Должен сказать вам, что мне это не нравится». И я заткнулся.