Рассказы из сборника 'Пестрая компания'

- Два мартини, - сказал Роберт бармену. 
- Последний раз я пил с утра на свадьбе Артура Паркера, - сказал Нельсон. - Это было в 1936 году. 
- Плевать нам на этикет! - бросил Роберт. - Идет война. 
Кубики льда приятно позванивали в миксере, а воздух наполнился тонким, пикантным запахом, когда бармен элегантным движением пальцев стал выжимать сок цедры лимона над прохладными бокалами. 
Они молча подняли бокалы. Нельсон взглянул на худощавое и такое любимое лицо Роберта. В форменной, украшенной кожей и сверкающей золотом фуражке лейтенанта армии США, сын выглядел очень молодо и весьма воинственно. Нельсон посмотрел в сумеречную пустоту длинного с низким потолком зала. Белоснежные столы и стулья рядом с ними стояли в таком порядке, который бывает в ресторанах только в последние минуты перед дневным наплывом посетителей. Сколько слов расставания слышали этот зал и этот бар, расположенные рядом с поездами, готовящимися пересечь весь огромный континент. Сколько раз здесь звучало "Прощай!". Сколько раз обменивались здесь последним поцелуем муж и жена. Сколько здесь было выпито, чтобы алкоголем заглушить первую, нестерпимую боль разлуки и потери. Сколько призраков сидит сейчас за этими аккуратными, чистыми столиками, и их бесконечные, не слышные человеческому уху "Прощай!" витают над белейшими скатертями между легкомысленными, сверкающими бокалами. Как часто собирались здесь, перед тем как разъехаться по домам, скорбящие родственники и друзья, только что проводившие в последний путь близкого им человека. В каждой порции виски они чувствовали привкус смерти... 
Нельсон внимательно посмотрел в лицо столь воинственно выглядевшего Роберта, приподнял чуть выше бокал и, слегка прикоснувшись им к бокалу сына, сказал: 
- За то, чтобы все это дело побыстрее закончилось. 
Они выпили. Мартини оказался превосходным. У напитка был яркий, очень выразительный аромат, и он приятно обжигал нёбо. Роберт пил неторопливо с удовольствием, чуть задерживая мартини во рту, чтобы полнее насладиться его вкусом. 
- Ты будешь потрясен, - сказал он, - когда узнаешь, насколько трудно раздобыть мартини в танковых войсках. 
Нельсон смотрел на то, как пьет сын, и вспоминал тот летний день на природе, когда Роберту едва исполнилось двадцать. Это было три года назад в Вермонте, где он на время вакаций арендовал дом. Всю вторую половину дня Роберт провел на озере и вернулся домой с мокрыми волосами и босиком. Он был закутан в белый халат, а на плечи набросил некогда синее, а теперь выцветшее полотенце. Жаркое летнее солнце оставило отметины на его носу и на запястьях хорошо отмоченных в озерной воде рук... Он распахнул затянутую противомоскитной сеткой дверь, распевая во весь голос: "Кругом царит ненастье, без девочки моей не будет больше счастья...". Оставляя на зеленом, под цвет травы ковре мокрые пятна, он без задержки протопал прямо в кухню. Когда туда вошел Нельсон, Роберт сидел за кухонным столом с фаянсовой столешницей и все ещё мычал что-то о "ненастье". В одной руке он держал открытую и уже запотевшую бутылку холодного пива, а в другой чудовищных размеров сэндвич. На его изготовление пошли два здоровенных ломтя ржаного хлеба, не менее четверти фунта швейцарского сыра, пара толстенных кусков холодной ветчины и гигантский, разрезанный на три части, мясистый помидор. Роберт сидел, откинувшись на спинку хлипкого кухонного стула, предвечернее солнце заливало его неярким светом через окно старомодной формы, а с волос неторопливо стекали капли воды. Держа в руках бутылку и сэндвич, со ртом набитым хлебом, сыром, ветчиной и помидорами, он все же каким-то образом ухитрялся петь, если назвать песней то веселое, но монотонное бульканье, которое рождалось в глубине его горла. Когда Нельсон появился в дверях, сын приветствовал его радостным взмахом сэндвича. 
- Умираю от голода, - промычал он. - Проплыл четыре мили, теперь необходимо восстановить силы. 
- Через час тебе предстоит ужин, - напомнил Нельсон. 
- Я и с ним справлюсь, - улыбнувшись с набитым ртом, выдавил Роберт. Можешь не волноваться. 
Нельсон с едва заметной улыбкой наблюдал за тем, как сын поглощает произведение своего кулинарного искусства. 
- Хочешь, я и тебе такой сотворю? - спросил Роберт. 
- Спасибо, не надо. 
- Перед тобой - величайший создатель сэндвичей... 
- Потерплю до ужина, - с улыбкой ответил Нельсон. 
Нельсон наблюдал за тем, как питается сын. Его ровные, белые, очень заметные на фоне загорелого лица зубы мощно откусывали ровные куски, а удлиненные мышцы на шее слегка играли, когда он, запрокинув голову, тянул пиво из горлышка бутылки... 
- В твоем возрасте, - сказал Нельсон, - у меня был такой же аппетит. 
И в этот момент Роберт взглянул на него очень серьезно, взглянул так, словно впервые увидел своего отца двадцатилетним. Сын смотрел на него с любовью, гордостью и печалью, так как он впервые увидел и те многие годы, которые пробежали со времени отцовской юности... 
- Что же... - Роберт проглотил оставшуюся на дне бокала маслину, поставил бокал на стойку (звон стекла в пустоте зала показался Нельсону необычайно громким) и закончил: - ... поезд нас уже ждет. 
Нельсону пришлось потрясти головой, чтобы изгнать из памяти образ кухни и загорелого мальчишки с запотевшей бутылкой пива в руках. Он допил мартини, расплатился и заторопился вслед за Робертам к арке, за которой стоял нужный поезд. Рядом с этой аркой царил дух суеты и нетерпения. Какой-то солдат, его мать и две родственницы безутешно рыдали, сбившись в тесную кучку. Отец и сын, неожиданно друг для друга, обменялись молчаливым рукопожатием. Это было последнее прощание, так как оба знали, что любое произнесенное ими слово окажется мучительным и вырвется из горла только вместе с рыданием. Роберт двинулся вниз по ведущему к темной платформе длинному спуску. Новый чемодан из сыромятной кожи ещё некоторое время поблескивал в толпе, но затем и он исчез из вида... 
Нельсон повернулся и медленно направился к выходу. Он брел и думал о лице под офицерской фуражкой, о чемодане из сыромятной кожи, о длинном спуске, по которому его сын отправился на свидание с танками, пушками и болью. Отправился весело, охотно, не обременяя себя вопросами об этой войне. Нельсон припомнил, хотя и не очень четко (ему мешали выпитое мартини, шорох множества ног по мраморному полу и женские рыдания у выхода на платформу), как прошлым летом Роберт играл в теннис. Сын играл уверенно и хорошо, легко передвигаясь по корту. В его игре чувствовалась немного ленивая уверенность эксперта, которая обычно присуща длинноногим калифорнийским детишкам, размахивающим ракеткой 365 дней в году. У Роберта была привычка шутливо, но все же чуть-чуть сердито критиковать себя за не принятый мяч. В тот день, совершив очередной промах, он пробормотал себе под нос: "Мазила! Ну и мазила! Почему бы тебе не бросить это дело, и не отправиться домой?" Увидев, что Нельсон наблюдает за игрой, он улыбнулся, так как понял, что отец расслышал его тираду. Затем, радостно осклабившись, он помахал Нельсону ракеткой. Три следующие подачи Роберта оказались настолько сильными и точными, что не оставили партнеру никаких шансов на прием...