Ставка на мертвого жокея

Барбер навел на резкость, и расплывчатые фигуры двух людей, суетившихся у неподвижного тела в блузе с каштановыми звездами, стали четкими. Даже сквозь линзы их движения казались до ужаса торопливыми и безнадежными. Подняв жокея с земли, они неуклюже отбежали с ним в сторону. 
- Черт побери! - Это был Ричардсон, который снова поднялся к ним. Окошко закрылось у меня перед самым носом... 
- Не жалуйтесь, мистер Ричардсон, - сказал Смит, - мы упали на четвертом препятствии. 
Ричардсон заулыбался. 
- Это мое первое везение за целый день. 
Внизу перед трибунами скакала кобыла без наездника, стараясь не попасться в руки конюху, который ловил ее поводья. 
Барбер не спускал бинокля с двух служителей, несших жокея. Внезапно они опустили его на траву и один приложил ухо к белой шелковой блузе. Потом выпрямился, и они понесли тело дальше, но теперь шли медленно, как если бы спешить уже не имело смысла. 
Барбер вернул бинокль Смиту. 
- Я пошел домой. На сегодня с меня хватит спорта. 
Смит взглянул на него. Потом приложил бинокль к глазам и навел на двух служителей, которые несли жокея. Затем положил бинокль в футляр и повесил на ремне через плечо. 
- У них разбивается по меньшей мере один жокей в год, - тихо сказал он. - Ничего удивительного для подобного спорта. Я подвезу вас домой. 
- Скажите, а этот парень мертв? - спросил Ричардсон. 
- Он состарился и слишком долго занимался этим делом, - ответил ему Смит. 
- Бог ты мой! - глядя вниз на дорожку, сказал Ричардсон. - А я-то расстроился из-за того, что не успел на него поставить. Вот это была бы ставка, - сказал он с детской миной на лице, - ставка на мертвого жокея! 
Барбер начал спускаться к выходу. 
- Я с вами, - сказал Ричардсон. - Сегодня у меня такой невезучий день. 
Все трое спускались с трибуны молча. Внизу люди собирались кучками, и вокруг слышался странный шум, который становился все громче по мере того, как новость передавали из уст в уста. 
Когда они подошли к машине, Барбер сел на заднее сиденье, позволив Ричардсону сесть рядом со Смитом впереди. Ему хотелось хоть чуточку побыть одному. 
Смит ехал медленно и молчал. Даже Ричардсон нарушил молчание только раз. 
- Что за нелепая смерть, - сказал он, - в каком-то паршивом заявочном заезде. 
Барбер забился в угол, наполовину прикрыв глаза и не глядя вокруг. Он продолжал вспоминать, как служители подняли жокея во второй раз. Поставить на эту лошадь предложил Смит, подумал он и, плотно закрыв глаза, увидел карты, разложенные на кровати в его номере. Средиземное море. Морские просторы. Ему вспомнился запах гари. Худший из всех. Запах вашей мечты в войну. Запах раскаленного металла и тлеющей резины. Ставка Смита. 
- Приехали, - объявил Смит. 
Барбер открыл глаза. Они остановились на углу тупика, где находился вход в отель. Барбер вышел из машины. 
- Подожди, Берти, - сказал он, - я хочу тебе кое-что отдать. 
Смит посмотрел на него вопросительно. 
- Разве это к спеху, Ллойд? - спросил он. 
- Да. Я мигом вернусь. 
Барбер поднялся к себе в номер. Все карты были сложены стопкой на комоде, кроме одной, которая лежала раскрытая рядом. Подходы к Мальте. Он быстро ее сложил, сунул все карты в плотный конверт и спустился к машине. Смит стоял у машины и курил, нервно придерживая шляпу рукой, потому что поднялся ветер, который гнал опавшие листья по мостовой. 
- Возьми, Берти, - сказал Барбер, протягивая ему конверт. 
Смит не взял конверт. 
- Надеюсь, вы понимаете, что делаете? - сказал он. 
- Конечно. 
Смит и тут не взял конверт. 
- Мне не к спеху, - мягко сказал он. - Почему бы вам не подержать их у себя еще денек? 
- Спасибо, нет. 
Смит молча смотрел на Барбера. На улице только что зажглись люминесцентные фонари, излучая неприятный бело-голубой свет, и мягкое лицо Смита, на которое падала тень от шикарной шляпы, выглядело припудренным, а красивые глаза были темными и плоскими под пышными ресницами. 
- Только потому, что у препятствия упал жокей... - начал было Смит. 
- Возьми, - повторил Барбер, - или я выброшу их в водосток. 
Смит повел плечами. Он протянул руку и взял конверт. 
- Второго такого шанса у вас никогда не будет. 
- Спокойной ночи, Джимми. - Барбер нагнулся, обращаясь к озадаченному Ричардсону, который сидел в машине и следил за их беседой. - Большой привет Морин. 
- Слушай, Ллойд, - сказал Ричардсон, собираясь выйти из машины, - а почему бы нам не выпить? Морин ждет меня домой не раньше чем через час. И я подумал, может, пройдемся по нашим старым местам и... 
- Извини, - сказал Барбер, которому больше всего на свете хотелось побыть одному. - У меня свидание. Как-нибудь в другой раз. 
Смит повернулся и задумчиво посмотрел на Ричардсона. 
- У вашего друга всегда свидания. Парень пользуется успехом. Я и сам не против выпить, мистер Ричардсон. Вы окажете мне честь, если присоединитесь ко мне. 
- Ну что ж, - неуверенно произнес Ричардсон. - Я живу в стороне ратуши и... 
- Это мне по пути, - приветливо улыбаясь, ответил Смит. 
Ричардсон опять уселся на своем сиденье. Смит тоже хотел было сесть в машину. Но остановился и поднял глаза на Барбера. 
- Кажется, я ошибся в вас, Ллойд? - презрительно сказал он. 
- Да, - ответил Барбер. - Я старею. И не хочу слишком долго заниматься этим делом. 
Смит хихикнул и сел в машину. Они не попрощались за руку. Он захлопнул дверцу, и Барбер следил глазами, как машина рванула от тротуара - так, что таксист, ехавший сзади, едва успел налечь на тормоза, чтобы избежать столкновения. 
Барбер смотрел, как большая черная машина понеслась по улице, освещенной неприятным бело-голубым светом. Потом вернулся в отель, поднялся к себе в номер и лег на кровать, потому что после скачек всегда чувствовал себя разбитым. 
Час спустя он встал. Ополоснул лицо холодной водой, чтобы окончательно проснуться, но даже после этого чувствовал апатию и пустоту. Он не был голоден и не хотел пить. И продолжал думать о мертвом жокее в испачканной землей шелковой блузе. Ему никого не хотелось видеть. Он надел пальто и вышел, возненавидев свою комнату в тот момент, когда закрыл за собою дверь. 
Он медленно брел к площади Этуаль. Была сырая ночь, и с реки плыл туман, и улицы были почти безлюдны, потому что все сидели по домам и ужинали. Он не смотрел ни на одну из освещенных витрин, потому что долго еще не собирался ничего покупать. Он прошел мимо нескольких кинотеатров с неоновыми вывесками в плывущем тумане. В фильме, думал он, сейчас герой летел бы в Африку. Он будет не раз на грани провала в Египте, но избежит ловушку в пустыне и вовремя прикончит нескольких темнокожих на взлетной полосе. И, конечно же, над Средиземным морем у него забарахлит мотор, волны будут доставать до крыльев, и самолет в конце концов затонет, но сам он не особенно пострадает, разве что отделается фотогеничным шрамом на лбу. И, конечно же, он успеет выловить ящик. А еще окажется, что он либо служащий министерства финансов, либо агент британской разведки, и он никогда не усомнился бы в своей удаче, и у него никогда не сдали бы нервы, и в финале картины у него не останется в кармане каких-то несколько тысяч франков. Если же это высокохудожественный фильм, то над холмами стелился бы густой туман, и самолет стал бы кружить и кружить, безнадежно заблудившись, пока у него, наконец, не иссякнет горючее и герой не рухнет на землю среди горящих обломков. Однако при всех своих увечьях, едва держась на ногах, он попытается спасти ящик, но не сможет сдвинуть с места, и в конце концов пламя заставит его отступить, и он прильнет к дереву, и с почерневшим от дыма лицом разразится безумным смехом, наблюдая, как горят самолет и деньги, чтобы показать всю тщетность человеческих желаний и алчности.