Время между нами

Он продолжает смотреть на меня, и всего на долю секунды я замечаю в выражении его лица искорку узнавания, теперь это так похоже на то, как он смотрел на меня на треке сегодня утром. Но вот эта искорка исчезает, и он снова протягивает мне руку.
— Приятно познакомиться, Анна. — Теперь его голос звучит твердо, рукопожатие крепкое, а проблеск узнавания сменяется каменным выражением лица. Он отпускает мою руку, поворачивается к Эмме и Даниэль, кивает им головой, довольно официально. — Было очень приятно с вами познакомиться.
Затем он встает и относит свой поднос к мусорному баку в центре столовой, я замечаю, как он качает головой, пока идет к двойным дверям и скрывается за ними.
— Действительно, очень странно, — говорит Эмма. — Но это нужно было сделать. — И она скрещивает руки на груди, словно только что проделала неприятную рутинную работу.
Я знаю, что она всего лишь хотела защитить меня, но почему-то мне не стало лучше, теперь я чувствую себя идиоткой. Слова «как же неловко», «унизительно» и «зачем?» так и вертятся у меня в голове. Хочу высказать им все, что думаю, но связно мыслить не получается. Кроме того, Эмма прекрасно знает, что я всегда отвечаю за свои слова, так что лучше вообще не буду с ней разговаривать.
◄►◄►◄►
Зазвенели дверные колокольчики нашего книжного магазина, и папа выглядывает из-за прилавка. Я направляюсь к нему, волоча рюкзак по полу, а потом и вовсе бросаю его.
— Что случилось? – обеспокоено спрашивает он.
Я ушла, даже не попрощавшись с Эммой, в итоге шла две мили пешком по замороженной тундре. Мои зубы все еще стучат от холода, лицо покраснело и обветрилось, и во всем мире сейчас не найти такого большого карандаша, которым можно было бы заколоть мои кудрявые волосы, если бы их вообще удалось собрать.
— Ничего. — Я приглаживаю волосы и пытаюсь отвлечь его внимание вопросом:
— Немного было покупателей за день?
Он окидывает взглядом пустой книжный магазин, его купил еще мой дедушка – преподаватель Северо-Западного университета, когда вышел на пенсию пятнадцать лет назад.
— Как и всегда в марте. Пополню запасы после экзаменов.
Отец наблюдает, как я вытаскиваю из рюкзака футболку, потом учебник за учебником и складываю все это на стол.
— Ого! И сколько же книг туда помещается? У тебя не рюкзак, а машина клоуна.
И он смеется, но я-то знаю, что он каждый раз искренне поражается тому, насколько сильно мое обучение в старших классах Академии Уэстлейк отличается от его школьных лет, проведенных в школе Эванстон Тауншип.
— Но ведь ты же сам хотел, чтобы я училась в этой замечательной школе, — напоминаю я ему и подбрасываю в воздух самую большую книгу.
Он делает вид, что пытается ее поймать, но поскольку она слишком тяжелая, и ему будто бы тяжело ее держать, он позволяет ей рухнуть на стол.
— Да ты просто суперзвезда. — Он целует меня в лоб и направляется к двери.
— Кажется, скоро снова пойдет снег, — говорит он, застегивая молнию на парке и оборачивая шарф вокруг шеи. — Позвони мне, когда соберешься домой. Хорошо?
— Да тут всего три квартала, пап.
— Я знаю, какая ты у нас бесстрашная и несокрушимая, но если передумаешь – позвони, ладно?
Я закатываю глаза.
— Пап. Всего три квартала.
Он собирается открыть стеклянную дверь, а до меня начинает доходить, что утренняя пробежка завтра будет намного длиннее. И холоднее.
— Папа! — Он оборачивается, его рука застывает на ручке двери. — Отвезешь меня завтра в школу?
— А что Эмма идет к врачу?
— Нет.
По выражению его лица видно, что он очень хочет узнать, в чем дело, но все-таки решает ничего не выяснять, поэтому просто пожимает плечами и говорит:
— Конечно. — Колокольчики на двери звенят, когда он выходит.
— Боже мой! Ну и что я делаю? — Спрашиваю я себя, поняв, что нанесла уже два слоя блеска для губ. Теперь стою перед зеркалом в ванной комнате и крашу тушью ресницы.
Ну да, он привлекательный. И вряд ли ему приходится прикладывать столько же усилий, сколько мне пришлось затратить этим утром. Я не из тех девушек, что красятся каждый день, а сейчас мне даже кажется, что я и вовсе разучилась. Вчера я думала, что схожу с ума от всего происходящего. Но лучше уж от этого, а не от того, чем занята сейчас.
Все дела в ванной комнате закончены, и я направляюсь в школу, как раз к четвертому уроку. Здесь я начинаю чувствовать невероятный приток адреналина, так обычно бывает на последнем километре забега. На секунду задерживаюсь у дверей класса, чтобы восстановить сбившееся дыхание, и напоминаю себе, что, когда войду, должна выглядеть сносшибательно и равнодушно, как планировала все утро. Встряхиваю руки, качаю головой взад и вперед и делаю последний вдох перед тем, как войти.
Сразу же замечаю Беннетта. Он сидит, откинувшись на стуле, и вертит карандаш между пальцев. Я жду, что он отведет взгляд, как только наши глаза встретятся, но он этого не делает. Наоборот, его лицо сияет, будто он счастлив видеть меня, ну или что-то вроде того. Потом он опускает глаза, но продолжает улыбаться, думает о чем-то своем и начинает что-то чертить в тетради. Больше глаза он не поднимает.
Я сажусь на свое место и, наконец-то, выдыхаю. Чтобы отвлечься, начинаю вытаскивать из рюкзака тетрадь с домашним заданием, остальные ученики продолжают заходить в класс.
Вот прозвенел последний звонок, Арготта вскидывает руки вверх и кричит:
— Внеплановая контрольная!
И благодаря всеобщим стонам и звукам вырываемых из тетрадей листов, не слышно, как бешено колотится мое сердце.
Мои руки вспотели, мне кажется, что жар, исходящий сейчас от меня, запросто мог завить мои кудри еще сильнее. Я машинально перекидываю волосы назад, собираю их в высокий хвост, закручиваю вокруг пальца и, придерживая одной рукой образовавшийся пучок, начинаю искать в рюкзаке, чем их можно было бы закрепить. Нащупываю книги, целую кучу оберток от жвачки, список тестов, коробочку для украшений, но нет ничего, чем можно было бы скрепить волосы, нет даже резинки. Смотрю на свой карандаш, который обычно использую в качестве заколки, но он один, а ведь еще тест писать. Рука, придерживающая волосы, начинает затекать, и я уже собираюсь плюнуть на все, как слышу позади какой-то шум:
— Псс.
Оборачиваюсь, продолжая придерживать волосы рукой.
Может быть из-за того, что он так сильно наклонился, практически улегся на парту, но сейчас он мне кажется очень близким, ближе чем вчера. И дело не только в его физической близости, а в сочетании этого расстояния и выражения на его лице. Сейчас его взгляд не такой пустой, как вчера в классе, и не такой смущенный, как в тот момент, когда моя лучшая подруга обвинила его в том, что он преследует меня. Сегодня его взгляд нежный, кажется, что он улыбается только глазами. И тут я замечаю, что его глаза интересного, дымчато-голубого цвета, они усеяны маленькими золотыми точками, которые ловят и отражают свет. В какой-то момент до меня доходит, что я сижу и неприлично пялюсь на него во все глаза, как дура, опускаю глаза и наталкиваюсь на его губы, и тут обнаруживаю, что не только его глаза улыбаются. Губы тоже. Его будто что-то веселит. Словно он посмеивается надо мной. И тогда я понимаю, что чего-то не заметила.
Он кивает головой и пытается привлечь мое внимание к руке, которая была протянута все это время. К руке, которая протягивает мне карандаш.
Смотрю на карандаш, а потом снова на Беннетта, и все еще недоумеваю. Внезапно до меня доходит смысл происходящего, я наклоняюсь и забираю карандаш из его руки.
Тихонько бормочу «спасибо».
Возвращаюсь на свое место и закрепляю волосы карандашом, с ужасом понимая, что от такого простого действия у меня мурашки по коже побежали. Делаю глубокий вдох и пытаюсь вернуться к написанию теста, ведь он уже начался, но ничего не могу с собой поделать, и улыбка расползается по моему лицу.