Вторая клятва

Когда-нибудь он снимет эту маску… я не хочу знать, что посмотрит на меня оттуда. Я устал знать такие вещи. Мне всего восемнадцать, но я слишком много знаю.
Чудовищам нельзя верить. Они хватают тебя за горло именно в тот момент, когда ты готов разорвать грудь и протянуть им свое сердце, трепетно шепча о любви и восхищении. Чудовищам всегда нужно твое сердце, просто они предпочитают вырвать его сами, твои боль и ужас для них куда приятнее твоей любви и восторга.
Я не верил своему прежнему наставнику. Любил до безумия, но никогда не верил. Стану ли я верить тому, кто победил его? Он еще более совершенное чудовище, только и всего.
Я не собираюсь доверять чудовищам.
Да.
Так.
Я и сам чудовище. Мне тоже нельзя верить. Разве я не вырвал сердца тех, кто доверял мне, там, в Фалассе? Некоторых мне даже пришлось убить. У меня был приказ.
Быть может, поэтому мне никогда не снятся кошмары. Чтобы испугаться, мне достаточно просто вернуть занавесь на место…
А еще я могу посмотреть в зеркало. Смешно? Говорят, я красивый. Они просто не умеют видеть. Наставник никогда не говорил мне подобного. И этот… новый… не скажет. Я недостаточно крупное чудовище для таких, как они, поэтому они видят меня насквозь…
А красота… красота — это совсем другое…
Я устал. Устал улыбаться, шагая из боли в боль, из страха в страх… а здесь все такое ненастоящее. Мне было бы проще в пыточной камере. В нее я мог бы поверить. Мне было бы проще в воровском притоне, я счел бы это удачей. Я бы знал, как мне действовать. Мне было бы проще, знай я, что мой новый наставник собирается меня зажарить и съесть. В этом была бы какая-то определенность. И я бы прямо сейчас перерезал себе горло, если б не принесенная клятва. Что-то мешает — всегда мешало — нарушить клятву. Быть может, потому, что это последнее, за что я еще держусь… Моя собственная клятва. Мое собственное решение подчиняться, служить, принадлежать кому-то…
Снег. На улице опять идет снег. Так приглушать все прочие звуки, делая их при этом более округлыми, постепенно заменяя их своим едва слышным шепотом, может только снег.
Обычные люди сейчас, сладко позевывая, переворачиваются с боку на бок, намереваясь нырнуть из одного уютного сна в другой. Обычные люди… я никогда не был обычным, разве что совсем давно, в том детстве, которого я почти не помню. А потом — нет. Никогда — нет. Я уже никогда не смогу эдак спокойно уснуть, твердо веря, что если как следует помолиться на ночь, то никакие чудовища тебе не страшны. Я слишком хорошо знаю чудовищ, которых не умолить никакими молитвами. Я и сам из них.
Снег…
Мой наставник все-таки странный… надо же, уложил спать в мастерской… так оно вроде бы ученику и положено — в мастерской спать… вот только… не мог же он не подумать о том, кто я такой и чего могу натворить при случае…
Разумнее было бы устроить меня в людской. Да такой, где народу побольше. На его месте я бы так и поступил. Мне поневоле пришлось бы первое время ничего не предпринимать, изучить привычки и повадки своих соседей, приучить их к себе, войти в доверие, разведать окружающую обстановку и только потом…
За это время наставник бы ко мне присмотрелся и уже знал бы, чего от меня ждать… так нет же!
Совершенно пустая мастерская. И коридор пустой. И комната рядом — тоже. И приемная лекаря, и коридор рядом с ней — все пустое. Ни тебе сторожа, ни охранника, хоть бы собаку какую на цепь посадили, не всерьез, так хоть для смеху…
Не уважает меня наставник. Издевается. Или проверяет? Или… или ему достаточно было один раз на меня посмотреть, чтоб все-все понять и наперед рассчитать? С такого, как он, станется. В первую же ночь — одного оставил. Иди куда хочешь, делай, что в голову взбредет… Да прямо тут, в мастерской, всякие лекарские порошки открыто лежат. Да я ж какую угодно отраву могу приготовить!
Не может же быть, чтобы он о таком не подумал. Эдак сглупил. Не-ет, Эрик… это может быть что угодно, от проверки до издевательства, но никак уж не глупость. Этой ужасной болезнью, коей поголовно больно почти все человечество, твой новый наставник не страдал, не страдает и страдать не будет. И вовсе не потому, что он гном. А потому что — чудовище. К чудовищам зараза не липнет. Они ею завтракать изволят.
Однако чем бы это ни было, а спускать ему такое не стоит. Он ведь еще не сегодня снимет улыбчивую маску доброго доктора, он еще не сейчас потребует у меня сердце. А значит… отраву мы, конечно, делать не будем. Нет у нас такого приказа. А вот подмешать, скажем, слабительное к средству от головной боли… замечательные такие пакетики, аккуратным докторским почерком надписанные, чтоб, значит, больной нипочем не перепутал… а мы поможем перепутать и поглядим потом, с каким лицом добрый доктор будет выслушивать жалобы пациентов. Или даже не жалобы, а… голова может заболеть, к примеру, и у самого герцога…
…Вот и посмотрим!
Сотворить требуемое было делом нескольких мгновений, вслед за чем бывший ледгундский лазутчик вернулся на свое место. Еще миг — и он уже крепко спал. Кошмары его и в самом деле не мучили. А то, что призрачные пальцы даже в самом глубоком сне продолжали сжимать незримую занавесь, — про то даже Шарц не ведал.
А тебе никогда не снятся твои собственные призраки, наставник?
* * *
К утру снег перестал.
Эрик понял это, не просыпаясь. Проснулся он позже, когда услышал шаги наставника.
— Доброе утро, Эрик, — поприветствовал Шарц своего нового ученика.
После чего стремительно прошел к столу, где были приготовлены пакетики с лекарствами, безошибочно выцелил приготовленную Эриком "адскую смесь", мгновение ее разглядывал и, усмехнувшись, сообщил:
— Пропорции неверные. Эдак не понос выйдет, а рвота. Или ты решил, что чем больше, тем лучше?
Выбросив означенный пакетик в мусорное ведро, Шарц добавил:
— Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький.
— И вам доброе утро, наставник… — выдохнул ошарашенный Эрик.
"Как маленький?!"
— Через три минуты я жду тебя во дворе, — сообщил гном и вышел, прикрыв дверь.
Что ж, выполнять такие распоряжения Эрику было не впервой. Ровно через три минуты, полностью одетый и готовый ко всему, он открыл наружную дверь… и оторопел. Это ему только казалось, что он готов ко всему, тогда как на самом деле…
Бодро пыхтящий Шарц заканчивал строительство снежной стены. Другая точно такая же уже высилась напротив.
"Он что, за три минуты все это выстроил? Или занимался этим до того, как меня будить явился?"
"Он что, на самом деле псих?"
"И что, черт побери, мне-то делать?!"
— В снежки играешь? — спросил Шарц, отрываясь от своей крепости.
"Что я, ребенок, что ли?"
— Нет, наставник, — растерянно ответил Эрик.
— Значит, сейчас научишься, — бодро посулил гном. — Дело нехитрое. Берем, значит, пригоршню снега… смотри внимательно, чем круглее и тверже выйдет снежок, тем лучше он летит…
"А если сделать снежок совсем твердым и ненароком угодить в висок…"
— Сообразил? — спросил наставник.
— Да, — кивнул Эрик, вылепляя снежок.
"Чего ж тут не сообразить-то? Несчастный случай, и все дела…"
Чем-то подобным он, должно быть, занимался в детстве, разглядывая вылепленный снежок, думал Эрик. В таком далеком-далеком детстве. Но слишком много всего случилось потом. В пять лет, когда он просил милостыню, ему не до снежков было. В шесть, когда его подобрал наставник, он учился метать ножи. На снежки как-то времени не осталось. И вот — на тебе… Эрик крутил в руке дурацкий снежный шарик. "Новый наставник велит вернуться в детство?"
"Больше так не делай. Стыдно. Взрослый человек, а ведешь себя как маленький", — тотчас припомнилось ему.
"А в снежки играть — это как? Это что — взрослое занятие, наставник?" — хотелось спросить ему.