Вторая клятва

— Во что теперь поиграем? — спросил он.
— В конюшню, — решительно ответила Кэт.
— В конюшню? — переспросил Эрик.
— В лошадиного доктора, — уточнила Кэт. — Я буду доктором и Четыре Джона, а вы будете кони.
— По-моему, это нечестно, захватывать себе сразу две роли, — заспорил Джон.
— А по-моему, честно, — ответила Кэт. — Все равно никто из вас ничего не понимает в лечении лошадей. И потом, какая же это конюшня, если в ней меньше трех коней?
— Значит, сначала вот это снадобье, а после — это? Три раза в день? Спасибо, доктор. Запомню, как не запомнить…
— А что должны делать кони? — спросил Эрик.
— Ржать, — хихикнул Джон.
— Подвергаться медицинскому осмотру, — сказала Кэт. — Джон, ты первый.
— Почему я? — удивился Джон.
— Ржешь слишком много, — ответила Кэт и показала язык. — Ретивость повышена.
— Так это же хорошо! — возмутился Джон.
— До определенного предела, — строго сказала Кэт. — А ты его перешел.
— Не переходил я! — заспорил Джон. — Это только видимость!
— Я доктор, мне виднее, видимость это или серьезное заболевание, — неумолимо бросила Кэт, решительным жестом раскрывая незримую медицинскую сумку. — А будешь спорить, твой случай станет трудным и к тому же запущенным.
Вот и еще одно задание. Сыграть коня! Ничего себе «легенда»! Достоверно сыграть коня… стать конем… выглядеть как конь… думать как конь… чувствовать… Так, чтоб никто не усомнился, надевая седло…
— Боже, какая у тебя красивая грива! — И пальцы Кэт пробежались по волосам.
Великолепный фаласский скакун раздул ноздри и гордо встряхнул красивой гривой.
"Маленькие чудовища шутя дарят мне задания. Интересно, они сами или наставник приказал? Что это, проверка, не начну ли я трясти перед наставником гривой? А если они сами, то… на кого они работают? И какая «легенда» у них самих? Кого они играют? Детей? Не важно. Важно, что у меня теперь есть на чем стоять, есть за что держаться! Я больше не вишу в пустоте. Я опять знаю, где верх и где низ. Знаю! Знаю! Знаю!"
— До свидания, доктор. Дай вам бог здоровья!
— Спасибо. И вам так же!
— А теперь во что поиграем? — спросил Джон, которому изрядно надоело быть олбарийским тяжеловозом, особенно рядом с роскошным фалассцем.
— Сейчас узнаете, — ответил Эрик, который вдруг почувствовал себя таким счастливым, что просто не мог немного не поделиться.
У него опять есть все! Все! Земля под ногами, небо над головой, посох, за который можно держаться! Эти «легенды» — они ненадолго. Вернется наставник, и они растают, разобьются, разлетятся звенящими осколками, не выдержав столкновения с его невероятной мощью. Одной улыбки чудовища достаточно, чтоб этот призрачный детский мир растаял в мгновение ока, но пока он есть… есть… а значит, можно дышать и ловить мгновения счастья.
— Идите сюда, к столу, — позвал он.
Он утащил у наставника из стопки лист бумаги, взял карандаш, которым доктор, верно, записывал что-нибудь медицинское, и по нетронутой белизне бумаги ветром понеслись фаласские кони…
— Это было давно. Фаластымским царством правил тогда один старый тан. И не было у него детей…
Эрик ухватил еще один лист бумаги, и на нем тотчас возник загадочный город с тысячей башен. На самой высокой башне, горестно сгорбившись, стоял старый тан, печалясь на свою судьбу.
— А почему у него детей не было? — робким шепотом спросил Джон. — Он жениться забыл, да?
— У него было сто жен, — трагически поведал Эрик. — И ни одного сына…
Еще один лист бумаги, тоненькие большеглазые фаласские красавицы закутались в полупрозрачные шелка. Они были ужасно печальные. Им не удалось выполнить задание.
— Ой… — тихонько выдохнула Кэт. — Какие они все…
— Целых сто, — покачал головой Роджер. — Как же он справлялся?
— Он был могуч и мудр, — поведал Эрик. — Но счастья в жизни у него не было. И ведь ему не на кого было оставить свое царство…
Плакали фаласские красавицы, жены старого тана, плакал и сам старый тан. В Фалассе не стыдятся слез. Ты слаб, если не умеешь плакать.
— И вот тогда во дворец старого тана неведомо откуда явился мудрец, — продолжал Эрик. — У него была такая длинная борода, что сам он уже приветствовал тана, а борода еще не втянулась в ворота города.
На следующем листе бумаги Эрик изобразил потешно перепуганного стражника, который едва не прищемил бороду мудреца в воротах.
Все трое хихикнули.
— Как вы тут? — спросил заглянувший Шарц.
— Подожди, папа, не мешай, — откликнулись дети. Шарц поглядел на свою бумагу для заметок, усмехнулся чему-то и спросил:
— Эрик, в полчаса управишься?
— Конечно, наставник, — ответил тот, пририсовывая дракону самый огромный хвост, который только мог поместиться на очередном листе, не задев ни прекрасную принцессу, ни очаровательного юношу, будущего рыцаря…
* * *
— Ну бегите, играйте, — напутствовал наставник своих детей. — Нам с Эриком работать надо.
— А еще сказку?! — нахально потребовала Кэт.
— Вечером, — твердо ответил сэр доктор.
— Ладно, — вздохнула Кэт. — Но вечером обязательно, ладно?
Троица умчалась.
— Ты позволишь? — спросил Шарц, глядя на разбросанные листы.
— Конечно, наставник, — машинально ответил Эрик, приходя в себя, возвращаясь в реальный мир… и мучительно краснея. Боже, с ним опять случилось это… Потерять контроль над собой, полностью потерять… забыть про все, не осознавать времени, пространства… не слышать голоса наставника там, за стеной… ничего не соображать. Ничего, кроме этой постыдной и тайной страсти, которая вновь взяла над ним верх. То, с чем так упорно сражался его первый наставник, то, что день за днем, час за часом гасила фаласская храмовая дисциплина, то, что должно было служить исключительно делу, идти на пользу заданию… оно вновь прорвалось, выплеснулось наружу и захватило власть. Тайное уродство… неумение владеть собой… вспышка безумия…
— Простите, наставник, — жалко пролепетал он. — Мне… мне так стыдно. Это… этого больше не повторится.
Шарц оторвал взгляд от рисунков. Восхищенный, потрясенный взгляд. Перевел его на ученика.
— Не понимаю, — молвил он. — За что тебе стыдно?
Эрик молчал.
Не понимает? Он? Он не понимает?
— Эрик, у нас есть еще полчаса. До обхода больных. Можно и мне ту же самую сказку? Пожалуйста…
— Можно, — дрогнувшими губами ответил Эрик. Жуткие призраки замка Олдвик черными когтями теней рванули спину.
Вот теперь ему стало ясно все. Абсолютно все. Наставник не вырвет у него сердца. Наставник не станет его жарить и есть. И убивать не станет. Это слишком примитивно. Он приберег для него куда более утонченную казнь. Он позволит его безумию развиться. Попросил же он тогда, в Марлеции, нарисовать его. Да. Так и будет. Он не станет унижать себя убийством недостойного, пачкать свои руки кровью. Он поступит так, как поступают агенты его ранга. Тонко, умно, изящно. Так, чтобы было чем потом гордиться. Он будет всячески поощрять эту ползучую мерзость, эту отраву мозгов, это лишающее воли безумие. Он будет намекать и просить, подсказывать и требовать… до самого конца. Враг не будет убит, он просто превратится в слабоумного идиота, полностью утратившего контроль над собой, истекающего слюнями, картинками и историями. Зачем о такого руки пачкать? Он сам умрет.
— Это было давно. Фаластымским царством правил тогда один старый тан. И не было у него детей…
"Чего он так испугался и… застыдился? — раздумывал Шарц. — Не того же, что стопку бумаги изрисовал?"
Впрочем, раздумывал он недолго. Сказка была так хороша, что… Шарц очень любил хорошие сказки. Он до того заслушался, что едва время обхода не прозевал. Впрочем, не прозевал, конечно. Его внутренний лекарь быстро навел порядок.
* * *