Вы любите пиццу?
Серафина в мельчайших подробностях рассказывала Джсльсомине о дикой сцене, которую устроил ей Марио из-за Риго.
– Это в моем-то возрасте! Представляешь? Уж не рехнулся ли часом Марио? – возмущалась мать семейства.
– Он ревнует…
Серафина только всплеснула руками.
– Ревнует? Что ты несешь, бедная моя Джельсомина? Как будто можно ревновать женщину, которая стала похожа на воздушный шар, готовый вот-вот взлететь!
– Ты же не всегда была такая…
– Ладно, хватит толковать обо мне. Со мной покончено – дотащиться бы как-нибудь до могилы, а уж все остальное… Но вот у тебя вся жизнь впереди.
– Мне тридцать три года…
– И что с того? Ты так же хороша, как в двадцать! Конечно, бедняжка Рокко только что одал Богу душу… надо же думать и о жизни. И потом, Рокко, если он нас видит, не может не знать, сколько о нем пролили слез, а значит, ему не в чем тебя упрекнуть и ты имеешь полное право думать о будущем. А?
– Я вовсе не думаю снова выходить замуж, если ты это имеешь в виду, Серафина. И вообще, кому нужна тридцатитрехлетняя вдова, не сумевшая за всю жизнь наскрести и трех тысяч лир сбережений?
– Прекрати молоть чепуху, Джельсомина! Или, может, ты и не знаешь, что тут в доме есть кое-кто… и он пожирает тебя глазами, словно ты сама Мадонна, явившаяся на землю… Ну-ну, нечего краснеть!
На этом разговор пришлось прервать – появился Альдо. Каждый раз при виде сына матрона испытывала невероятную гордость от того, что ей удалось произвести на свет столь прекрасный образчик неаполитанской породы.
– Ты, мой Альдо? В такое время?
– Я бы хотел поговорить с Джельсоминой.
Молодая вдова удивилась.
– Со мной?
– Да, и с глазу на глаз.
Джельсомина бросила на племянника недоуменный взгляд, а Серафина возмутилась.
– Что же такое ты хочешь сказать своей тетке, чего бы я не должна услышать? Или, может, я теперь уже не твоя мать?
– Ладно, как хочешь. Послушай, Джельсомина, мы с Джованни долго думали, кому выгодна смерть Рокко…
– И что?
– А то, что изчезновение Рокко вполне устраивает только одного человека…
Джельсомина побледнела, зато до ее сестры смысл слов сына дошел далеко не сразу.
– Что ты болтаешь, Альдо? Уж не помешался ли ты вдруг? Мы же все так любили Рокко…
– Все, кроме одного, а может… и двоих!
– Да скажешь ты в конце концов, в чем дело? – рассердилась Серифана. – На что ты намекаешь, никак не пойму?
– О, тут нечего растолковывать, – вмешалась Джельсомина, – он думает о Дино и обо мне. Так, Альдо?
Молодой человек промолчал, но за него ответила мать.
– Да говорите же вы оба так, чтоб можно было хоть что-нибудь понять!
– Твой сын всего-навсего обвиняет Дино в том, что тот убил Рокко, чтобы завладеть его женой! Ну, а меня, возможно, считает сообщницей… Так, Альдо? Да?
– Разве я сказал, что все так и было, как может показаться, – вяло ответил вконец смутившийся парень.
– Вот что я тебе скажу, Альдо: не будь ты мне сейчас так противен, надавала бы я тебе оплеух, да таких, чтоб ты на всю жизнь запомнил! Благодарю покорно, племянничек, за уважение, и дядя тоже наверняка страшно обрадуется, узнав, какого ты о нем мнения!
– Ох, Джельсомина, если б ты знала, как я несчастен, с тех пор, как думаю обо всем этом! Мне так тяжело, вот я и рассказал тебе… Рокко погиб, и надо выяснить почему! Сделать это мог лишь тот, кто знал все, как и мы.
Смертельно бледная Джельсомина пристально взглянула на Альдо, и тот вдруг подумал, что она и вправду красавица.
– Теперь твоя очередь выслушать меня, Альдо… Я думаю, Дино действительно меня любит, но успокойся, я не выйду замуж снова, пока мы не отомстим за Рокко. Ты оскорбил меня, Альдо. А ведь я всегда считала себя твоей второй матерью. Я не заслужила от тебя такой гадости, нет… ничем не заслужила… И не думаю, что сумею когда-нибудь простить…
Серафине захотелось тут же уладить дело.
– Попроси у нее прощения, Альдо! Не может же быть, что тебе самому пришла на ум такая кошмарная мысль!
Но Джельсомина покачала головой.
– Нет, бесполезно – это было бы не от чистого сердца. Альдо попросит прощения в тот день, когда убедится, как был ко мне несправедлив. А пока лучше оставим друг друга в покое.
Но Альдо уже начали терзать угрызения совести. А его мать, решив кончить за здравие сцену, начавшуюся за упокой, заметила:
– Чем вмешиваться в чужие любовные дела, сынок, ты бы лучше занялся собственными. Когда ты женишься на своей англичанке?
– Никогда!
– Но… но я думала, ты ее любишь?
– Это она не любит меня.
И, чтобы избежать объяснений, Альдо вышел. Матрона, считавшая своего сына прекрасным как божий день, не верила, что на свете существует хоть одна девушка, способная остаться равнодушной к его чарам.
– Ты слыхала, Джельсомина?
– Да, и если хочешь знать мое мнение, Серафина, то он злобится на других, потому что сам несчастен.
– Господи Боже, да ведь этого просто не может быть! Разве нормальная девушка устоит перед моим Альдо? По-твоему, такие бывают?
– Видимо, да.
Столкнувшись с фактом, противоречившим всему, во что она, не усомнившись ни разу, свято веровала двадцать пять лет, Серафина было растерялась, но тут же стала подыскивать объяснение.
– Правда, она англичанка…
– Ну и что?
– А то, что у англичанок не все как у нас… во-первых, они пьют чай…
Когда Альдо возвращался на Сан-Маттео ужинать, от стены отделилась тень. Дино! Рыбак твердо взял племянника за локоть.
– У меня к тебе разговор…
Они отошли на несколько шагов. Объяснение с теткой и так легло на сердце молодого человека тяжким грузом, поэтому он лишь смущенно спросил:
– В чем дело?
– Джельсомина мне рассказала…
Он выдержал паузу, надеясь, видимо, что племянник сумеет оправдаться, но тот молчал.
– …я всегда любил тебя, малыш… и очень верил тебе… Да, не спорю, я с давних пор люблю Джельсомину… Надеюсь, она когда-нибудь выйдет за меня замуж и мы отсюда уедем. Но после того, что ты сказал, это невозможно, по крайней мере до тех пор, пока мы не узнаем, кто убил Рокко. До сегодняшнего дня я не хотел вмешиваться, но теперь ты меня вынудил… Что ж, я готов. Вот только боюсь, Альдо, что между нами уже никогда не будет прежних отношений…
Альдо не ответил. Да и что возразить? Мучимый стыдом, печалью и гневом, он уже не мог решить, то ли Дино честный человек, несправедливо заподозренный в преступлении, то ли это великий актер, способный провести всех на свете.
Тот день Серафина никогда не забудет! После отвратительной сцены, которую устроил ей Марио из-за Риго, после всех гнусностей, сказанных ее сыном Джельсомине, в довершение еще Альфредо и Тоска, несмотря на поздний час, не вернулись домой. Никакие уговоры мужа не могли заставить Серафину проглотить ни кусочка пищи. Добряк Марио изо всех сил пытался скрыть тревогу, но его напускная бравада не обманула бы и ребенка. Разговор поддерживали только Джованни и Лауретта, ибо Джельсомина, Дино и Альдо молчали, погруженные в собственные мысли. Серафина то перечисляла всевозможные кары, которым подвергнет обоих опоздавших, то принималась плакать, выкрикивая, что ее детей убили. Гнев и слезы чередовались с такой скоростью, что Марио все время запаздывал с репликами. Он принимался утешать жену, когда та метала громы и молнии, бросался одобрять праведный ее гнев, но она уже заливалась слезами. В результате бедняга выглядел то бессердечным отцом, то просто истуканом. Часов в десять, когда уже окончательно спустилась ночь, Серафина решила отправиться в полицейский участок и узнать, не находятся ли ее ангелочки в больнице или морге. Накинув на плечи шаль, она уже собиралась выйти, как вдруг на лестнице послышался громкий топот. Мама издала скорбный вопль:
– Ах, я несчастная! Это несут их тела!
Но «покойники», судя по всему, чувствовали себя отлично. Серафина бросилась к детям и принялась душить в могучих объятиях.