Вы любите пиццу?

– Очевидно, у вас масса лишних денег! И чем же эта «особа» повергла вас в такое состояние?
– Она разорвала нашу помолвку.
Эйлин почувствовала, что сын глубоко несчастен, и постаралась скрыть радость.
– Если вы страдаете, Алан, мне тоже больно за вас, – лишь заметила она, – но, честно говоря, меня лично эта новость нисколько не печалит, даже наоборот. Она жестоко оскорбила нас и недостойна быть вашей женой, и хорошо, что дело не зашло дальше. Я еще выскажу миссис Фаррингтон все, что думаю о поведении ее дочери. Если вы полагаете, что ваша жизнь подле меня недостаточно заполнена и вам непременно нужно жениться, что ж, я подыщу вам приличную девушку, и вы наконец вкусите счастья, на которое имеете законное право. Поверьте, ваша мать вложит в это всю свою душу.
Миссис Рестон показалось, что подобная перспектива отнюдь не вдохновляет ее сына, и некоторое время она испытывала жгучую досаду. Впрочем, дурное настроение рассеялось, как только Алан предложил поскорее вернуться в Лондон.
В то утро, накануне такого великого праздника, как конфирмация Памелы, в доме Гарофани все шло кувырком.
Неприятности начались за завтраком. Лауретта явилась к семейному столу вся в слезах – Джованни не только изругал ее последними словами, но и позволил себе ударить по щеке. Услышав об этом, мама живо обрела прежнюю энергию и потребовала от зятя немедленных объяснений, если, разумеется, он не хочет беды. Джованни сконфуженно поведал, что рассердился на жену, поскольку та потеряла ключ от шкатулки с важными бумагами, которую он привез из дому. Лауретта настаивала, что она тут ни при чем. Недели две назад Джованни запретил ей трогать свою шкатулку с сувенирами. Рассказ был выслушан в полной апатии, и это ужаснуло Серафину больше всего, ибо показывало, как плохо идут дела. В последней отчаянной попытке раздуть едва тлеющий огонь семейного очага мать подошла к ничего не подозревавшему Джованни и наотмашь влепила ему пощечину.
– Ни один Гарофани еще не бил жену, а Лауретта – из нашего рода! Так что не вздумай продолжать в том же духе!
Однако, вопреки ожиданиям, зять не возмутился, а, напротив, расцеловал жену и попросил прощения. Увы, это не вызвало обычного потока объятий и поцелуев – ритм жизни обитателей виколо Сан-Маттео безнадежно разладился.
Оставшись вдвоем с Джельсоминой, Серафина не могла скрыть огорчения:
– Разве это жизнь, а? Ни тебе мира, ни тебе ссор… По-моему, это не жизнь, Джельсомина. До сих пор мы готовы были терпеть, потому что любили друг друга, но раз любовь ушла – всему конец… Джованни колотит Лауретту. Марио так мрачен, что у меня сердце разрывается. Дино, по обыкновению, упрямствует, а ты, ты вообще похожа на осеннюю муху. Ну, скажи, какого яда ты наглоталась? Со мной вообще никто почти не разговаривает… Клянусь кровью святого Януария, не понимаю, какого черта я торчу в этом доме, если от меня все держат в секрете?
– Это будет продолжаться до тех пор, пока не найдут убийцу Рокко…
От огорчения Серафину понесло:
– Твой муж был не таким уж сокровищем, но пока жил, хоть никого не беспокоил. Неужто теперь все должно полететь к чертям только потому, что он помер?
Джельсомина почти не рассердилась – хорошо зная сестру, она сразу разгадала маневр.
– Вот ты все болтаешь, болтаешь, Серафина, и сама не знаешь, что несешь… Попробуй уразуметь, что в этом доме больше невозможно жить по-старому!
– А почему? Из-за смерти Рокко?
– Господи Боже ты мой! Да просто все боятся, что его убийца – один из нас! Неужели тебе до сих пор это не ясно?
Почтенная матрона только рот раскрыла от удивления. Придя наконец в себя, она встряхнула сестру за плечи:
– Да ты просто очумела, Джельсомина?
– Пока нет, но еще немного и наверняка свихнусь!
– Объясни хоть толком, что же тут творится.
– А то, что твой муж, сын и зять уверены, что это Дино прикончил Рокко!
– Не может быть…
– Да, а самое страшное, Серафина… что порой и я сама сомневаюсь в его невиновности…
Это заявление добило матрону, и она рухнула на стул, схватившись руками за колени, словно старуха. Серафина не умела ни анализировать, ни доказывать что бы то ни было и только интуитивно сопротивлялась:
– Нет-нет… этого не может быть… быть не может…
И вдруг она кое-что вспомнила.
– Погоди, Альдо ведь уже говорил тебе несколько дней назад что-то вроде того… И ты тогда не верила! Так почему же сейчас?…
– Возможно, Альдо первым учуял правду. Я-то ни о чем не догадывалась… а потом еще эти двое убитых… причем один – ножом Дино, а второй – возле его лодки… Вот тебе и вопросики. Кто расправился с убийцами Рокко? И зачем, если не для того, чтобы заткнуть им рот?
– Повторяю тебе: это невозможно, Джельсомина. Дино живет с нами больше двадцати пяти лет, и он всегда был хорошим человеком. Дино любит тебя, и что с того? Разве это преступление?
– Нет. Но преступление – убивать того, кто стоял между нами.
– Будь Дино на это способен, не стал бы ждать так долго!
– Если бы не эта поездка в Геную, может, ему и в голову бы не пришло ничего такого!
– Ладно… Допустим, из любви к тебе Дино решил отделаться от Рокко… Но Альдо? По-твоему выходит, что Дино, который всегда был для меня все равно что родной брат, мог погубить моего мальчика? Да вы все просто рехнулись!
Обе женщины, пригорюнившись, умолкли. Серафина, которая не умела долго молчать, первой нарушила тишину.
– Какая-то дикая, нелепая история… А тут еще Памеле через четыре дня конфирмоваться.
Джельсомина постаралась утешить сестру:
– Не волнуйся, мы постараемся, чтобы малышка ни о чем не догадалась и получила свой праздник!
День закончился лучше, чем можно было предвидеть, судя по его началу. Джованни пришла в голову счастливая мысль принести к ужину двухлитровую бутыль «кьянти». Молодой человек заявил, что хочет побаловать домашних. Бережливая Серафина предложила оставить вино до конфирмации Памелы, но зять сказал, что принесет еще. И все сразу позабыли о сурово молчащем Дино, о тревоге Джельсомины, об отрешенности Альдо, и даже общий страх перед Синьори отступил на задний план.
Когда Джованни попросили объяснить, откуда у него это чудо, молодой человек беспечно рассмеялся. Оказалось, он набрел на группу американских туристов. Завтра с утра Джованни поплывет с ними на яхте по островам. Один из этих ребят говорит по-итальянски, и он будет переводчиком. Муж Лаутерры проведет с американцами два дня, зато получит восемь тысяч лир, причем тысячу – задаток – ему уже дали, отсюда и вино. Всем налили немного «кьянти», включая самых младших, Бруну и Бенедетто, но те сморщили рожицы и заявили, что предпочли бы пирожное. На один вечер в дом Гарофани вернулась прежняя атмосфера. Даже Альдо включился во всеобщее веселье. Мать так обрадовалась, что согласилась спеть «Санта-Лючию». Потом Марио приятным тенором исполнил «О соле мио». На губах Дино, слушавшего брата, появилась улыбка, и все сердца окончательно оттаяли.
На следующее утро, когда Джованни стал собирать свой легкий багаж, рыдания женщин и суета на кухне были так интенсивны, что у любого непосвященного могло возникнуть впечатление, будто парень отправляется на край света. Лауретта заставила мужа поклясться, что он будет думать о ней, мама советовала беречься от простуды, а Марио обнял так, словно больше никогда не увидит. По старому доброму ритуалу, вся семья целовалась и обнималась добрых пятнадцать минут. Джованни попросил не провожать его до порта, не без основания опасаясь, что клан Гарофани своими стенаниями перед двухдневной разлукой опозорит его перед американцами.
Как всегда, в те нечастые моменты, когда кто-то из домашних отсутствовал, оставшиеся очень тревожились. После смерти Рокко Гарофани вообще боялись путешествий. Однако на сей раз Джованни не очень-то вспоминали, у тех, кто остался в Неаполе, неожиданно возникла другая причина беспокойства: Дино не вернулся с рыбалки. Джельсомина, обладавшая богатым воображением, живо представила себе, как его безжизненное тело швыряют волны Неаполитанского залива. Серафина завела что-то вроде траурной песни в честь Дино. Проклиная злой рок, преследующий семью, она предложила ему самое себя в качестве искупительной жертвы и с сознанием исполненного долга принялась еще энергичнее месить тесто для пиццы. Альдо отправился в порт, где ему сказали, что лодки Дино на обычном месте нет. Рыбаки, правда, категорически отвергли возможность несчастного случая – Дино отлично знает свое дело, а море последнее время спокойно, как причастница за молитвой. Не иначе, считали они, рыбак отправился к какой-нибудь подружке на Капри или в Искью. Но Альдо-то знал, что его дядя никого не любит, кроме Джельсомины! В тот же вечер, когда Серафина разливала суп, ее вдруг осенила странная, но вполне соответствовавшая ее переживаниям мысль. Матрона не могла не поделиться ею с домашними.