Ловушка для простака

Сенталло обуревала такая жажда деятельности, что, приехав в Люцерн, он даже не заметил, что человек, притаившийся за колонной, небрежным шагом пошел следом. Людовик сел в такси и назвал свой прежний адрес на Ранкхофштрассе, решив первым долгом поздороваться с домовладелицей, вдовой Анной Герднер, и спросить, не найдется ли у нес свободной комнаты. Одновременно с места тронулось другое такси, но молодой человек и на это не обратил внимания.
Вопреки ожиданиям Людовика, Анна Герднер встретила его очень холодно. Вдова не могла простить прежнему жильцу дурной рекламы, считая, что он испортил ее дому репутацию, и ни за что не пожелала снова сдать ему комнату. Фрау Герднер сухо объяснила, что до появления Сенталло ее дом считался вполне респектабельным, а теперь приходится с трудом восстанавливать социальный статус, и потому она будет весьма признательна молодому человеку, если он поищет жилье в другом месте. Расстроенный таким приемом, Людовик попытался объяснить, что досрочное освобождение доказывает, что даже полиция сомневается в его виновности, но вдова ничего не пожелала слушать и, не собираясь продолжать неприятный разговор, захлопнула дверь перед носом Сенталло.
Уязвленный этой первой неудачей, Людовик с чемоданом в руке решил пойти к своему прежнему благодетелю Энрико Шмиттеру. Однако, не желая нарываться на возможный скандал или просто привлекать к себе излишнее любопытство, Сенталло счел более разумным подождать вечера и навестить Шмиттера дома. Чтобы как-то убить время, он, как в прежние времена, отправился в Веттштейнпарк и сел на лавочку, где некогда встречался с Дженни. Недавнее возбуждение вдруг сменилось глухим отчаянием. Никакая месть не вернет Дженни, а без Дженни какой смысл бороться? Выйдя на свободу, Сенталло вообразил, будто прошлое исчезло, во всяком случае, наиболее темная его часть, но встреча с вдовой Герднер показала, что в Люцерне ничего не забыли и для большинства сограждан он так и останется вором, осужденным судом и общественным мнением. Сколько раз Людовик пытался начинать жизнь заново?… Он вдруг почувствовал страшную усталость, какая наваливается лишь на тех, кто уже потерял всякую надежду. Остается, правда, Шмиттер, но что он сможет сделать при всей своей симпатии к нему, Сенталло? Управляющий персоналом банка несколько раз писал ему в тюрьму, стараясь поддержать морально. Людовик аккуратно отвечал и каждый раз заканчивал письмо уверениями в своей невиновности.
Открывшая дверь прислуга сообщила Людовику, что господин Шмиттер не принимает без предварительной договоренности, и не пожелала впустить его в дом. Однако Сенталло все же уговорил ее передать хозяину, что он просит о встрече. Через несколько секунд в холле появился сам управляющий персоналом банка Линденманн.
– Ну и ну! Это и в самом деле он! А я-то думал, Марта ослышалась! Вот сюрприз – так сюрприз! Входи же, мой мальчик… Ты хоть не сбежал, по крайней мерс?
Радушный прием так согрел сердце Людовика, что он рассмеялся. По дороге в кабинет молодой человек успокоил хозяина дома, объявив, что его условно отпустили на свободу.
– Почему?
– Не знаю. Надо думать, за хорошее поведение…
Шмиттер усадил его б кресло и налил рюмку коньяка.
– Ты и представить себе не можешь, как я счастлив, Людовик! Вот жена расстроится, что ты ее не застал, но она на очередном собрании… И давно ты в Люцерне?
– Я приехал сегодня днем, но не осмелился идти в банк…
– И правильно сделал!
Людовик вздрогнул – ему показалось, что эти слова господина Шмиттера прозвучали довольно сухо.
– А дальше?
– Что – дальше?
– Да, что ты собираешься делать?
– Я думал, вы…
– Но не воображал же ты, надеюсь, что я снова возьму тебя в банк?
– Д… да… я полагал, что…
– Послушай меня, Людовик… тебе давно пора научиться смотреть правде в глаза… Да, тебя временно выпустили на свободу, и это прекрасно, но, в глазах общественного мнения, ты остаешься… э-э-э…
– Вором?
– Скажем, человеком, подозреваемым в совершении кражи. И ты можешь представить, как я пойду к братьям Линденманн и заявлю им, что взял в бухгалтеры… э-э-э…
– Вора.
– Вот ведь заладил! И потом, это невозможно из-за твоих коллег… Они быстро сделают твою жизнь совершенно невыносимой. А при первой же ошибке в расчетах тебя начнут подозревать…
– Но я мог бы пойти на другую работу?
– Где? В гараже? Но там ты столкнешься с Эрлангером, который из -за тебя долго сидел без работы… А в любом другом отделе к тебе неизбежно станут относиться с подозрением. Короче, я не могу взять на себя такой риск. После твоего процесса мне пришлось выслушать немало упреков, и очень жестоких, так что я не скоро об этом забуду. И вообще в конце года я ухожу на пенсию… У меня есть кое-какие сбережения. Переберусь во Францию. Мне просто не терпится взглянуть, как люди живут за пределами Швейцарии. По сути дела, я ведь почти не вылезал из Люцерна… Вот и хочется перед смертью повидать чужие края.
– А вы не могли бы порекомендовать меня какой-нибудь другой фирме?
– Мне очень жаль, Людовик, но это вряд ли возможно… из-за твоего приговора. Люцерн очень невелик, а твоя история наделала шума…
– Так что же мне делать?
– Если хочешь знать мое мнение, лучше всего попросить у полиции разрешения и отправиться в деревню. Ты парень крепкий, и вряд ли полевые работы тебя испугают. А крестьяне – люди не слишком любопытные… У тебя есть деньги?
– Да.
– Вот как?
Что-то в этом восклицании очень не понравилось Сенталло.
– Да, то, что я получил за два года работы на Конфедерацию.
– Конечно…
Теперь уже Людовик решительно не сомневался, что Шмиттер не договаривает до конца. Для очистки совести он задал вопрос «в лоб»:
– Господин Шмиттер… вы по-прежнему верите в мою невиновность, правда?
– Лучше не надо об этом…
Голос хозяина дома звучал так неуверенно, что Сенталло все понял.
– Значит, вы думаете, господин Шмиттер, что я украл у банка деньги? – медленно проговорил он.
– Ты становишься утомителен со своими расспросами!
– И однако в суде вы заявили, что не сомневаетесь в моей порядочности!
– Неужели ты станешь упрекать меня за то, что я пытался тебя спасти?
Все снова рушилось.
– И… и в Дженни… вы тоже не поверили?
– Это было очень умно, и, судя по тому, что я слышал, именно Дженни избавила тебя от более тяжелого наказания.
– Не понимаю…
– Ты так ловко запутал все нити, что никто уже не мог понять, выдумка твоя Дженни или нет.
– Но вы? Вы?
– А почему тебя так интересует мое мнение?
– Как – почему? Но ведь если даже вы мне не верите, то кто же тогда?
– Никто, Людовик. И тебе придется с этим смириться. И имей в виду: тебе чертовски повезло, что тебя так быстро выпустили на свободу!
Сенталло тихонько рассмеялся.
– Вы сказали «чертовски повезло», господин Шмиттер? Вот уж мне никогда бы не пришло в голову так назвать то, что со мной произошло…
Управляющий персоналом банка кашлянул, пытаясь скрыть смущение. Людовик встал.
– Если ты и в самом деле не брал банковских денег, я могу тебе ссудить…
– Нет, я не крал денег у клиентов и не хочу ваших.
– Воля твоя.
– Прощайте, господин Шмиттер… Мне бы следовало поблагодарить вас за все, что вы для меня сделали за те годы, пока я работал у вас под началом, но… я больше не испытываю такого желания.
– Не стоит принуждать себя, Людовик… А если когда-нибудь почувствуешь угрызения совести, вспомни, что я мог бы в крайнем случае выступить посредником между тобой и правосудием. Вне всякого сомнения, получив обратно деньги, господа Линденманн не стали бы преследовать…
Сенталло торопливо вышел, боясь, что иначе поднимет руку на своего благодетеля.
Люцерн окутала непроницаемая ночная тьма. У Людовика было так тяжело на сердце, что он избегал ярко освещенных улиц. Инстинктивно его тянуло туда, где он всегда находил приют в прежние времена. Вот скамейка в Курплатц на набережной Националь. Здесь он читал письмо от Дженни, в существование которой никто не хочет верить… Отступничество Шмиттера похоронило все надежды Людовика. Да, разумеется, он сумеет прожить и в деревне, но уехать из города – значит покинуть Дженни, признать, что ее не было на свете и что он, Людовик, никогда не слышал ее нежных признаний… На мгновение Сенталло подумалось, уж не грезит ли он наяву. Быть может, Дженни, судебный процесс, тюрьма – лишь разноцветные видения, бредовые порождения ночи? Что, если он вдруг проснется, держа в руке письмо, только что переданное официантом? Людовик уже не знал, какому миру принадлежат последние два года – нашему, реальному или миру галлюцинаций. Начал накрапывать дождик, и это вывело Сенталло из оцепенения. Дрожа от холода, он стал думать, где найти пристанище. Где он проведет эту ночь? Гостиницы, с их недоверчивыми и любопытными служащими, внушали Людовику ужас.