Головы

— У них на Земле этим барахлом набиты целые коробки, которые преспокойно пылятся себе в дальнем углу офиса. Остатки платинового века. И об этом ты слышал?
— Нет, — ответил я, просматривая брошюру.
Мужчины и женщины в утепленных скафандрах, стеклянные цистерны, наполненные таинственным туманом, пустые комнаты, залитые холодным, голубым светом. Картина будущего, каким оно виделось на заре двадцать первого столетия; Луна, довольно странного вида, стеклянные купола и строения без крыш. «Возрождение в эпоху завершенности, зрелости человеческой расы и чудо…»
— Препараты, — пояснила Ро, заметив мой недоуменный взгляд.
— О-о-о! — простонал я.
— В том обществе удалось сохранить триста семьдесят штук. В 2064 году, перед окончанием срока, к ним прибавилось еще пятьдесят.
— Четыреста двадцать мертвых тел? — уточнил я.
— Нет, только головы. От добровольных доноров. Каждому из которых заплатили по полмиллиона земных долларов США. Четыреста десять из них сохранилось, как и гарантировалось.
— Ты имеешь в виду, их оживили?
— Да нет же, — сказала она презрительно. — Никому еще не удавалось вернуть к жизни препарат. Ты ведь знаешь. Четыреста десять теоретически оживляемых. Мы не можем сделать этого сейчас, но Кайлететская община располагает всем необходимым оборудованием для сканирования мозга и хранения…
— Да, я слышал, но оно рассчитано на живых людей.
Она лишь досадливо отмахнулась от моего замечания.
— А разве в общине Оннес нет новейших приборов, определяющих принадлежность людей к той или иной ментально-языковой группе? Ведь ты наверняка ознакомился с запросами, посылаемыми ими через центральный банк, и просматривал их документацию. Так есть или нет?
— Да, кажется, у них есть что-то в этом роде.
— А если у них это есть и если мы заключим соглашение между тремя общинами, то не пройдет и пары недель, как я смогу прочитать содержимое этих «голов. Смогу рассказать тебе, что хранит их память и о чем они думают, не повредив при этом ни единого замороженного нейрона. Мы сделаем это раньше всех на Земле и где бы то ни было еще.
Я посмотрел на нее пренебрежительно:
— Все это прах.
— Ты лучше сам отряхнись от праха. Я говорю вполне серьезно. Головы вот-вот доставят сюда. Я подписала контракт, по которому сандовалы возьмут их на сохранение.
— Ты подписала контракт от имени общины?
— Мне разрешается подписывать контракты.
— Кто тебе это сказал? Боже мой, Ро, ты ведь даже ни с кем не посоветовалась…
— Мы произведем настоящий антропологический переворот в лунной истории. Четыреста десять земных голов…
— Мертвое мясо, — перебил я.
— Хранившееся в холоде, по всем правилам. Если и подпорченное, то в очень незначительной степени.
— Никому не нужны мертвые препараты, Ро…
— Я собираюсь вызвать еще четырех антропологов: трех — с Марса и одного — с малой планеты.
— Вызвать?
— Да, я это сделаю.
— Ты не обладаешь такой властью, — возразил я.
— Ты ошибаешься. Согласно хартии о сохранении семьи у меня есть такая власть. Просмотри ее еще раз. „Все члены семьи и законные наследники… и так далее… вольны производить разумно обоснованные затраты, имеющие целью сохранение сандовальского исторического наследия, а также сохранения репутации и благосостояния всех установленных наследников“.
— Ну как? — спросила она, победоносно взирая на меня.
— Роберт и Эмилия Сандовал, — продолжила она. — Они умерли на Земле. Помнишь? Они тоже состояли в Стартайм.
После этих слов у меня просто челюсть отвисла. Роберт и Эмилия Сандовал, наши великие предки, первые мужчина и женщина, которые занимались любовью на Луне; а девять месяцев спустя стали первыми родителями на Луне — у них родилась наша бабушка, Дейрдре. Уже будучи в преклонном возрасте, они вернулись на Землю, в Орегон, входивший тогда в Соединенные Штаты, а дочь свою оставили на Луне.
— Они вступили в Общество Сохранения Стартайм. Как и представители многих других известных семей, — сказала она.
— Ну и?.. — спросил я, уже предчувствуя, что продолжение рассказа сразит меня окончательно.
— Они тоже попали в эту партию. Общество гарантировало их сохранение.
— О-о-о!.. Розалинда… — простонал я так, как будто только что узнал о чьей-то кончине. У меня появилось какое-то смутное чувство обреченности. Значит, они возвращаются домой?
— Не волнуйся, — успокоила она. — Никто не знает об этом, кроме вкладчиков общества и меня.
— Значит, наши прадедушка и прабабушка.
На лице Ро появилась улыбка, всегда вызывающая у меня желание влепить ей хорошую оплеуху.
— Ну, а теперь скажи — разве это не замечательно?
Вильям вел свою родословную от неинтегрированного в общину лунного семейства Пиерсов из Третьего Исследовательского Центра в Коперникусе. Даже в то время лунная семья представляла из себя не совокупность людей, рожденных одними матерью и отцом, а Сплоченную ассоциацию поселенцев, финансируемую из общего источника, без устали вгрызающуюся в лунную поверхность, прокладывая новые туннели, и в ходе этой деятельности обзаводящуюся детьми и жизненным пространством. Как правило, люди сохраняли собственные фамилии или добавочные фамилии, но при этом провозглашали верность стержневой семье, даже если все члены этой семьи, как порой случалось, уже умерли.
Что касается Пиерсов, то они, так же как и мы, Сандовалы, были среди старейших пятнадцати семей, обосновавшихся на Луне в 2019 году. Неофициальная хроника упоминает о Пиерсах как о людях с большими странностями — нелюдимых, заметно чуравшихся более поздних поселенцев. Первородные семьи — примы, как их еще называют, — распространялись по лунной поверхности, создавали и рушили альянсы и в конечном счете, вынужденные противостоять давлению землян, объединились в финансовые ассоциации, позднее названные общинами. Пиерсы же не вступили ни в одну из зарождавшихся тогда общин, хотя и заключали не очень тесные альянсы с другими семьями.
Нельзя сказать, что неинтегрированные семьи процветали. Пиерсы, несмотря на то, что были примами, постепенно теряли свое влияние. Они окончательно скомпрометировали себя сотрудничеством с земными правительствами в период Раскола, когда Земля прервала связи с Луной, чтобы наказать нас за излишнюю самонадеянность и извечное стремление обособиться. С тех пор — на протяжении десятилетий — Пиерсы находились в положении изгоев общества.
В противоположность им сросшиеся суперсемейства пережили кризис вполне безболезненно.
Подталкиваемые всеобщей враждебностью и бедственным экономическим положением, Пиерсы и большинство подобных им неинтегрированных семей предложили на контрактной основе свои услуги Франко-Польской технологической станции в Копернике. Присоединившись к коперниковской девятисемейной общине, они в конце концов влились в основное русло экономики Луны эпохи Пост-Раскола.
И все-таки отпрыски „рода Пиерсов столкнулись с глубоко предвзятым отношением к себе, основанным на укоренившихся в лунном обществе предрассудках. Их считали диковатыми, неприветливыми, мало интересовавшимися жизнью за пределами станции Коперник.
Все эти трудности, испытываемые в детстве, несомненно, повлияли на Вильяма, сделав его своего рода загадкой для окружающих.
Моя сестра, повстречав Вильяма в дансинге, в одном из ангаров Коперника, стала его обхаживать (он был слишком застенчив и легкораним, чтобы ответить ей тем же) и в конце концов предложила присоединиться к Сандовальской общине в качестве ее мужа. Ему пришлось подставить себя под испытующие взгляды десятков сандовалов, отнесшихся к нему с большим подозрением.
В Вильяме отсутствовала та инстинктивная тяга к единению, что с детства прививалась членам Сандовальской общины. Живя в эпоху, когда крепкие индивидуумы тесно сплачиваются в еще более крепкие сообщества, предъявляющие к своим членам довольно жесткие требования, он оставался одиночкой — вспыльчивым, но склонным к сентиментальности, верным, но критически настроенным, талантливым, но постоянно ставящим перед собой задачи настолько сложные, что, казалось, он просто обречен терпеть один провал за другим.