Бабушки (сборник)
– Мамина комната на самом верху, а моя – на следующем этаже, комната Томаса тоже.
Ужасная правда пыталась просочиться в уже чрезмерно переполненный мозг Виктории. Как будто бы он говорил, что их дом не ограничивается этой комнатой. Виктория спала на выдвижной кровати в тетиной гостиной. И она не понимала, просто не могла этого понять. Девочка снова села в большое обнимающееся кресло и сунула палец в рот, хотя и говорила себе постоянно: ты уже взрослая, прекрати.
Она хотела спросить, кто еще живет в этом доме, но не осмелилась. Где все остальные?
Эдвард не сводил с нее глаз, надеясь что-нибудь понять. Это измученное лицо… воспаленные глаза… повинуясь инстинктам, он подошел, взял девочку на руки, принялся укачивать.
– Я расскажу тебе сказку.
Это была «Златовласка», Виктория видела ее по телевизору. Но раньше ей и в голову не приходило, что сказку можно просто слушать, не видя картинку. Один только голос… Ей это нововведение понравилось, добрый голос мальчика звучал прямо над самым ухом, он на разные лады говорил от имени большого медведя, медведицы и медвежонка, Златовласки, и при этом он качал ее на руках, а она думала: «Я же не такой маленький ребенок, за которого он меня принимает». Он же прекрасно осознавал, что у него в руках: объект его защиты, выступлений на школьных дебатах, Эдвард недавно заявил, что посвятит этому всю свою жизнь – то есть страданиям этого мира.
Закончив сказку, он собрался спросить, не хочет ли она принять ванну, но испугался, что девочка не так его поймет.
– Ты наелась?
– Да, спасибо.
– Тогда я отведу тебя в кровать.
Спать ей будет пора еще не скоро: дома Виктория сидела допоздна, потому что не могла лечь раньше тети. Иногда, правда, она засыпала, пока та смотрела телевизор, а потом просыпалась все в той же одежде под одеялом на кушетке. Она держала высокого мальчика за руку, Эдвард быстро вел ее наверх, пролет за пролетом, и вот она оказалась в комнате, битком забитой игрушками. Это что, детский магазин?
– Это комната Томаса. Но он не будет возражать, если сегодня ты поспишь в его кровати.
О туалете еще ни слова не было сказано, и Виктории уже не терпелось. Она молча уставилась на Эдварда умоляющими глазами, он понял и сказал: «Идем, покажу тебе уборную».
Она не знала, что такое уборная, но вскоре оказалась еще в одной комнате, размером с ее собственную комнату в квартире матери, на безупречно белом стульчаке. А еще там была большая ванна. Ей захотелось туда: до этого Виктория мылась только в душе.
Эдвард ждал ее за дверью.
Ее снова отвели через лестничную площадку в комнату с игрушками.
– Я буду спать чуть выше, всего лишь на следующем этаже, – объяснил Эдвард.
Ужас. Ее бросают. И вверху и внизу этот огромный пустой дом.
– А пока пойду вниз, на кухню, – добавил он.
От страха у нее вытянулось лицо. Эдвард наконец понял в чем проблема.
– Слушай, ничего страшного тут нет. Ты в безопасности. Это наш дом. Сюда никто не может войти, кроме нас. Ты будешь в комнате Томаса, он сам там спит. Ну, то есть когда ночует дома, а не у друзей. У вас же, малышей, много друзей… – Он засомневался и смолк. С чего он решил, что и у этой малышки много друзей? Очередная чудовищная ошибка!
– Я здесь. В любой момент кричи, и я приду. Когда мама вернется, на нее тоже можно рассчитывать.
Виктория опустилась на кровать Томаса, хотя ей хотелось бы пойти с Эдвардом вниз, на кухню. Но проситься она не осмелилась. Она до сих пор не осознала, что во всем этом огромном доме живет одна семья. Ведь все легко могут разместиться в двух комнатах, иногда даже в одной.
– Лучше сними кофту и брюки, – сказал Эдвард.
Она поспешно разделась, оставшись в белых панталонах и нижней рубашке.
Он заметил, как красиво это смотрится на темной коже. Хотя он не знал, корректно ли так думать или нет.
– Вот свет, – Эдвард пару раз нажал на выключатель, и комната немедленно превратилась в жуткую пещеру, полную очертаний всяких животных и огромных медведей. – Еще один выключатель возле кровати. Я тебе покажу. И дверь закрывать не буду. Если что, услышу.
Он не знал, стоит ли поцеловать ее на ночь или не надо. Увидев девочку без одежды, придававшей фигуре объем, он понял, какая она маленькая и худенькая, а вовсе не пухлый ребенок.
– Виктория, сколько тебе лет?
– Девять, – ответила она и с чувством добавила: – Знаю, что я маленькая, но это не значит, что я малышка.
– Ясно. – Он понял, что снова ошибся. В очередной раз покраснев от смущения, Эдвард постоял в дверях, а потом сказал:
– Ну, я выключаю, – погасил свет и пошел вниз по лестнице.
Виктория лежала в полутьме под одеялом с Микки-Маусами. Оно ей понравилось, потому что в детстве у нее были тапочки с таким же мышонком. Но в этой комнате, в темноте… она снова всхлипнула, а потом зажала рот обеими руками. Столько животных, Виктория никогда не видела так много плюшевых игрушек, целые кучи в каждом углу, весь стол завален, на постели тоже лежало несколько мишек. Она потянула к себе большого медведя, словно хотела закрыться им, как щитом, от возвышающихся силуэтов львов, тигров, других таинственных животных и людей, глаза которых сверкали от света уличных фонарей. Она не могла здесь оставаться, не могла… может, стоит прокрасться вниз, в ту комнату, что они называют кухней, и попросить у Эдварда разрешения остаться там? Он был добрый, она это поняла. Она еще помнила, как его крепкие руки обнимали ее, девочка постаралась воскресить голос, каким он рассказывал сказку…
Викторию пугала еще одна мысль.
А если она обмочится в постели? Иногда с ней такое случалось. Вдруг она пойдет куда-нибудь во сне и упадет с лестницы. Тетя Мэрион говорила, что Виктория ходит во сне, и однажды ее, спящую, поймали на лестничной клетке возле лифта. Если она намочит эту постель, в этом доме, она умрет от стыда… на этой мысли она уснула, а когда проснулась, из окна, которого она и не заметила, падал свет. Девочка быстро ощупала простыни – нет, все сухо. Но ей снова хотелось в туалет. Она, крадучись, вышла из комнаты и в штанишках и рубашке побежала через лестничную площадку в туалет. Она чувствовала себя воришкой, ее испуганный взгляд метался по лестнице. Везде горел свет. Сколько времени? А если она опоздает в школу, а если… Она вернулась, надела брюки с кофтой, пошла вниз по лестнице и увидела Эдварда, он сидел за столом и ел тост. Той женщины с золотыми волосами видно не было. Мальчик мило улыбнулся, поджарил тост и для нее, предложил чаю, налил молока и насыпал сахара, как ей нравилось, а потом сказал, что отведет ее в школу.
По утрам ей давали с собой сэндвичи или что-нибудь еще, но просить Виктории не хотелось. Может, мистер Пэт… Она чувствовала, что губы опять вот-вот задрожат, но напряглась, улыбнулась и пошла с Эдвардом вниз по лестнице, оставив за спиной этот дом, полный, по ее мнению, огромных, похожих на магазины, комнат. Она трусила вслед за ним по мокрой листве, усыпавшей тротуар. Он подвел ее к большим воротам, которые накануне вечером перед ней так жестоко закрыли, и она бросилась бежать в класс. По пути Виктория заметила Томаса.
– Я ночевала в твоей комнате, – гордо объявила она, теперь снова став спокойной и большой, снова своего возраста, тогда как он был лишь маленьким ребенком.
– Почему?
– Твой брат меня заставил.
– Ну, я надеюсь, ты ничего из игрушек не сломала. Ты играла с Опасным Человеком? [10]
Виктория Опасного Человека не видела.
– Тогда ничего страшного, – сказал Томас и пошел в свой класс.
Виктория задумалась о том, что этот малыш (он ведь был намного младше ее) провел ночь не у себя дома, но для него это было не так уж и важно. Сама же она воспринимала эту ночь как дверь, открывшую перед ней неизвестные места, новые перспективы, о существовании которых она даже не подозревала. Девочка думала: «Хочу собственную комнату. Хочу, чтобы у меня был свой угол». Она не осмеливалась мечтать о собственном доме, собственной квартире, это было за пределами ее воображения, но вот если бы у нее была собственная комната, она могла бы там спрятаться, была бы в безопасности. Дикие звери со сверкающими глазами в комнате Томаса излучали опасность, они могли прийти за Викторией, схватить ее. А если бы у нее была своя комната, она могла бы ложиться спать, когда захочется, и не ждать, когда тетя Мэрион устанет. У нее возле кровати был бы ночник, который она могла бы выключить. «Мой угол, мой собственный…» – вот что появилось в ее жизни после этой ночи, когда Виктория все равно что в страну чудес попала. Хотя не сказать, чтобы там ей было очень уж уютно или даже попросту приятно. Она повела себя как маленькая девочка, а не как большая, и ей стыдно было даже представить, что Эдвард о ней подумал. От нее не ускользнуло его удивление, когда она сказала, что ей уже девять лет.