Роза в цвету

 
Стефани Лоуренс
Роза в цвету
 
Глава 1
Баллинашилз, Аргайллшир
17 июня 1826 года
– Что вы здесь делаете, хотел бы я знать?
Дункан Родерик Макинтайр, третий граф Стратайр, ошеломленно смотрел на гибкую фигуру, наклонившуюся над табуретом у фортепьяно в гостиной его дома. Дункан был потрясен. Он не верил своим глазам. Он застыл на пороге.
Роуз Миллисент Маккензи-Крэддок, его погибель, самый надоедливый, неискоренимый шип в его теле, подняла голову – и улыбнулась той слегка кривой улыбкой, которой поддразнивала его не один десяток лет. Ее большие светло-карие глаза блеснули.
– Доброе утро, Дункан. Я слышала, что вы приехали.
Ее мягкий, едва различимый шотландский акцент подействовал на Дункана точно нежная ласка. Поза, в которой стояла Роуз, позволяла видеть часть ее груди цвета сливок. Взгляд остановился на ней, и Дункан окаменел с ног до головы. Собственная реакция так же удивила его, как и то, что он нашел Роуз здесь, – и удивила так же неприятно. Губы его сжались. Пальцы стиснули дверную ручку, он помешкал, потом нахмурился, шагнул в комнату, закрыл дверь. И крадущимися шагами двинулся на свою Немезиду.
Когда он приблизился, Роуз выпрямилась, держа в руках нотные листы, разборкой которых она была занята, и удивилась, почему это ей стало трудно дышать. Почему она не может отвести глаз от Дункана, от его глаз. Словно они играют в салки, и она должна прочесть его намерения в прохладной синеве этих глаз, все еще вызывающих у нее озноб, как вода в покрытом рябью озере, расстилающемся под окнами гостиной.
Они уже далеко не дети, но Роуз с полной определенностью почувствовала, что страшная игра между ними продолжается. Роуз охватили волнение и какое-то непонятное предчувствие.
Комната была просторная, длинная, и, не сводя взгляда с лица Дункана, Роуз успела оценить общие перемены, которые произошли с ним за прошедшие двенадцать лет. Начать с того, что он стал крупнее – гораздо крупнее. Плечи стали шире. Он стал крепче весь, с ног до головы. Он казался опасным – Роуз прямо-таки чувствовала исходящую от него опасность. Казалось, аура мужской агрессивности окутывает его; аура эта ощущалась в его походке, в напряжении, охватившем всю его высокую фигуру.
Залихватский завиток черных волос на лбу, резкая асимметричность лица с упрямым подбородком, мужское высокомерие в синих глазах были теми же, что и раньше, но теперь стали гораздо четче и определеннее. Как будто время содрало с Дункана поверхностную мягкость и открыло таившуюся под ней твердую, как гранит, суть.
Он остановился в двух шагах от Роуз, сердито сдвинув черные брови.
Вынужденная поднять взгляд, она вскинула голову и снова скривила губы.
Кажется, Дункан рассердился еще больше.
– Повторяю, – он словно отрубал слова, – я хотел бы знать, что вы здесь делаете?
Роуз улыбнулась еще шире, и в голосе ее задрожал смех.
– Разумеется, я приехала сюда на Иванов день.
Дункан не сводил с нее глаз; он уже не сердился, а только хмурился.
– Вас пригласила матушка.
То был не вопрос, но она все же ответила:
– Да. Но ведь я всегда приезжаю сюда, каждое лето.
– Вот как?
– Ну да. – Она опустила крышку табурета, потом, не глядя, собрала ноты и положила их на фортепьяно.
– Должно быть, я не попадал сюда одновременно с вами.
Роуз подняла голову.
– В последние годы вы не часто сюда приезжали.
– Я занимался делом.
Роуз кивнула и с трудом подавила желание отойти к окну, чтобы не стоять рядом с ним. Раньше она никогда не боялась Дункана; неужели теперь она почувствовала страх перед ним. Роуз откинула голову и посмотрела ему прямо в глаза.
– Так я и слышала. Вы живете в Лондоне, восстанавливаете состояние Макинтайров.
Он пожал плечами:
– Состояние Макинтайров в полном порядке и полностью восстановлено. – Его взгляд стал резче. – Я не забыл, что вы натворили двенадцать лет назад.
Двенадцать лет назад. Тогда они виделись в последний раз. Он был невыносимо модным двадцатитрехлетним молодым человеком, с самыми высокими воротничками и туго накрахмаленными кружевами на рубашке, какие только можно увидеть к северу от шотландско-английской границы. И даже к югу от этой границы. И Роуз не выдержала. За полчаса до того, как он поднялся наверх, чтобы одеться к Охотничьему балу, который давала его матушка, она проскользнула в комнату Дункана и отпарила все его воротнички. Пришлось ему появиться на балу немного не таким безукоризненным. До сих пор не раскаявшаяся в содеянном, Роуз усмехнулась:
– Если бы вы только видели себя…
– Не напоминайте. – Он окинул взглядом ее лицо, потом снова прищурился. – Вам двадцать семь лет – почему вы не замужем?
Роуз, не уклонившись, встретила его взгляд и холодно подняла брови.
– Разумеется, потому что я еще не нашла того, за кого хотела бы выйти замуж. Но вам тридцать пять, и вы тоже еще не женаты – хотя, насколько я понимаю, это скоро изменится.
Дункан раздраженно вспыхнул, сжал губы.
– Возможно. Я еще не решил.
– Но вы пригласили ее сюда вместе с родителями, не так ли?
– Да… нет. Их пригласила матушка.
– По вашему указанию.
Не получив никакого ответа – он только еще сильнее сжал губы, – Роуз осмелилась насмешливо хмыкнуть. Она не была уверена, что это безопасно – играть в старые игры, но кажется, старые шутки все еще действуют. Перемена в его поведении была почти не заметна, но все же в ответ на ее улыбку Дункан насторожился.
Роуз знала его буквально всю жизнь. Она была единственным ребенком немолодых и богатых родителей, и в детстве ее баловали и ласкали, но строгих запретов было немало. Как наследницу, ее холили и всячески охраняли, и только летом, в долгие блаженные недели, что она проводила здесь, в Баллинашилзе, ей позволялось быть самой собой. Дикой, беспечной девчонкой-сорванцом. Ее мать была близкой подругой и родственницей матери Дункана, леди Гермионы Макинтайр; в детстве Роуз вместе с родителями проводила у Макинтайров каждое лето, наслаждаясь драгоценной свободой. Мать умерла пять лет назад, но Роуз казалось вполне естественным и дальше приезжать сюда, с отцом или без него; леди Гермиона заменила ей мать, и Роуз глубоко любила это пристанище, которое, по ее мнению, слишком часто руководствовалось чувствительностью.
Роуз совершенно была не склонна к чувствительности, и этот факт Дункан мог подтвердить. Будучи на восемь лет старше ее, он был единственным ребенком в доме в те давно прошедшие лета; и естественно, Роуз привязалась к нему. Будучи нечувствительной – или, точнее, упрямой, своенравной, нелегко поддающейся запугиванию, – она не обращала внимания на все его попытки избавиться от нее. Роуз следовала за Дунканом по пятам; она была твердо уверена, что знает о нем больше, чем кто-либо еще.
А это означало, что больше, чем кто-либо еще, она была осведомлена о владевшей им навязчивой идее – быть лучше всех, показать себя соответствующим высочайшим требованиям, достичь лучшего во всем; одним словом, им двигало стремление к совершенству. Человек совсем иного склада, Роуз не могла устоять перед искушением поддразнить Дункана, уколоть и подначить всякий раз, когда его навязчивая идея приобретала очертания, выходившие за пределы четкого здравого смысла.
Шутки над Дунканом Совершенным стали сначала игрой, а потом вошли в привычку. За многие годы Роуз усовершенствовала свое мастерство, и теперь ее способность успешно пробивать бреши в ею защитных сооружениях была самым ярким воспоминанием, которое каждый из них хранил о другом.
Именно это объясняло мрачный вид и внимательную настороженность Дункана. Но все же Роуз не могла объяснить, почему он так напряжен, от этой его напряженности натянулись нервы, она мешала ей дышать, по коже пробегали мурашки. Все это было совершенно внове.