Раб

Девушки рано повыходили замуж. Яков к одиннадцати годам сделался женихом дочери юзефовского главы общины, реб Авром-Лейба, еврея, богача при помещике. Невеста Зелде-Лэйе была младше его на год. У Якова были незаурядные способности. К восьми годам он уже читал Талмуд. К помолвке он приготовил сочинение, в котором была попытка самостоятельного суждения. Он обладал красивым почерком, пел, рисовал и резал по дереву. Для синагоги он написал разноцветными красками шивити с двенадцатью планетами вокруг Всевышнего, с оленем, львом, леопардом и орлом по углам. Перед праздником Шавуот он клал розочки на окна почтенных евреев города, а в Кущи вырезал из бумаги гирлянды, фонарики и всякие другие украшения. Он рос высоким и крепким. Когда он сжимал кулак, шестеро парней не могли разжать его. Отец рано научил его плавать и "саженками", и "кролем". Сестры Якова считали, что его невеста, эта Зелде-Лэйе, - замухрышка и к тому еще порядком занудлива. Но какое ему было дело до этой десятилетней девочки? Его тянуло к тестю, дом которого был полон самых редкостных книг. Брат тестя был владельцем типографии. Зелде-Лэйе была единственной дочкой. Яков получил за ней восемьсот рублей приданого и пожизненное содержание. 
Свадьба была шумная. Юзефов - маленький городок, но Яков не скучал. Он сразу же погрузился в книги, в учение и забыл обо всем. Действительно, у Зелде-Лэйе были странные выходки. Когда мать, бывало, накричит на нее, она разувалась, снимала чулки и отказывалась от еды. Она была уже мужней женой, но у нее все еще не было месячных. Когда же они у нее появились, она исходила кровью. Достаточно было Якову дотронуться до нее, как она начинала кричать от боли. Вечно она испытывала жжение под ложечкой, головную боль, ломоту в спине. Она постоянно гримасничала и плакала и ко всем придиралась. Но Якову сказали, что для единственной дочки это в порядке вещей. Теща держала ее большей частью при себе. Зелде-Лэйе родила ему троих детей, но он ее почти не знал. То, что она говорила ему, ее упреки, колкости напоминали болтовню глупых, маленьких детей. Она принадлежала к тем созданиям, которым чем больше уступаешь, тем хуже. Она жаловалась на скупость матери, хныкала, что отец не помнит о ней, а Яков не любит ее. Но при этом ничего не делала для того, чтобы заслужить любовь. Глаза, вечно заплаканные, красноватый нос и ужимка человека, которому необходимо что-то сделать, но он не помнит, что именно, - все это отнюдь не располагало к ней. Она даже своими детьми не занималась. Все бремя тащила на себе мать, теща Якова. 
Тесть, глава общины, хотел, чтобы со временем, когда престарелый юзефовский раввин скончается, Яков занял его место. Но у раввина был сын Цодек, которого прочили в будущие раввины. И хотя реб Авром-Лейб был из крепких богачей, община решила на сей раз ему не уступать. Якова против его воли втянули в склоку. Он вовсе не собирался стать раввином, также считая, что место это принадлежит Цодеку, за что тесть сделался его врагом. Потом он стал приставать к Якову, чтобы тот занялся преподаванием и возглавил ешибот. Но Яков больше всего любил сидеть в одиночестве над книгой. Он учил Талмуд, углублялся в разные комментарии, толкования и дополнения. Особенное наслаждение доставляли ему занятия философией, каббалой, языками. С самых ранних лет доискивался он до смысла жизни, пытался постигнуть пути Господни. Он находил противоречия в Талмуде и у разных мыслителей. Он знал о Платоне, Аристотеле, обо всех еретиках, упоминающихся в Талмуде и в разных казуистических книгах. Он был знаком с каббалой реб Моше Кордоверо и рабби Ицхак Лурия. Он отлично знал, что основа еврейства - это вера, а не разум, но он по-своему пытался постигнуть, где же пределы разума. Зачем Бог создал мир? К чему ему все эти нечистые силы, грехи, страдания? Сколько ни пытались великие умы ответить на это, загадка оставалась валясь неразгаданной. Раз Бог всемогущ, как же он допускает, чтобы дети умирали в страшных муках, чтобы власть оказывалась в руках злодеев? Еще задолго перед тем, как гайдамаки напали на Юзефов, все уже знали об их разбоях. Прежде чем умереть, человек испытывал тысячу ужасов... 
Якову едва исполнилось двадцать пять лет, когда злодеи увели его. Шестую часть своей жизни он проторчал здесь, в этой глуши среди гор, без семьи, без евреев, без книг, словно, одна из тех неприкаянных душ, которые витают между небом и землей. Теперь, когда лето уже на исходе и настали короткие дня и прохладные ночи, Яков всем своим существом осязал эту тьму египетскую. Бог отвратил от него свой лик. От мрака до ереси один шаг. Дух искушения все наглел. Он дерзко заявлял Якову: "Нет Бога, нет загробной жизни!" Он велел Якову креститься, жениться на Ванде или хотя бы жить с ней... 
2. 
После жатвы пастухи на горе устроили гулянку. Сколько раз в течение лет, что Яков пас коров Яна Бжика, пастухи приставали к нему со своей дружбой. Они то уговаривали, то угрожали, но он каждый раз отделывался от них. Ему нельзя было есть их пищу, он не переносил их диких песен, дурацкого смеха, пустословия и сквернословия. Пастухи эти были в буквальном смысле слова язычниками, как в стародавние времена, когда Польша не была еще христианской страной. Девки сплошь и рядом рожали от кого попало. Большинство этого сброда было дефективно. На каждом шагу встречались больные водянкой, зобом, покрытые лишаем, наделенные всякими увечьями. Никто здесь не знал стыда, словно во времена до грехопадения. Яков не раз приходил к мысли, что эта чернь застыла на какой-то первобытной ступени развития. Кто знает, может они здесь - остатки миров, которые Господь, согласно толкованию Мидраша, уничтожил прежде, чем создать сегодняшний мир. 
Яков научился не замечать их, смотреть сквозь них как сквозь воздух. Бели они рвали траву в низине, он забирался обычно наверх. Он избегал их. Проходили дни и недели, и он никого не встречал, хотя кругом их было полно. Кроме того, что он считал за грех приблизиться к этим нелюдям, это было просто опасно. Они способны были без всякой причины напасть, как настоящие дикари. Болезнь, страдания, кровь вызывали у них смех. 
Но в нынешнем году они, как видно, сговорились между собой взять его силой. В один из вечеров, когда Ванда ушла, они окружили хлев Якова со всех сторон, словно отряд неприятеля, тайком подбирающийся к крепости, чтобы взять ее штурмом. На одно мгновение воцарилась тишина, так что слышно было лишь одно стрекотание кузнечиков. Потом вдруг раздались крики, улюлюканье и со всех сторон ринулись парни и девки. Они тащили камни, палки, веревки. Поначалу Яков решил, что они собираются убить его, но подобно праотцу Иакову, был готов дать отпор или, если удастся, откупиться. Он схватил дубину и стал размахивать ею во все стороны. Поскольку большинство из них было физически неполноценно, их нетрудно было разогнать. Но тут выступил вперед один пастух, умеющий разговаривать более или менее по-человечески, и стал его уверять, что ничего худого они не собираются ему сделать, а лишь хотят пригласить на гулянье. Все это произносилось с заиканием и с искажением слов. Остальные были уже пьяны. Они громко смеялись, катаясь со смеху по земле. Некоторые визжали, как сумасшедшие. Яков понимал, что на сей раз ему не вывернуться, и он сказал: