Приключения 1978

«Ранен, — мелькнула мысль, — решил подняться на верный выстрел. Теперь пора его стреножить, самое время».
Андрей поднял пистолет, тщательно прицелился, щурясь от яркого, бьющего в лицо солнца. Глухо клацнул ударник. Осечка?
«Это нужно было предусмотреть, разведчик Долгинцов, и оставить по патрону в каждом стволе. Умереть после всего, что было. Нелепость».
Седой отбросил парабеллум и взялся за ледоруб. Только теперь Андрей разглядел того, кого называли «Ледяной птицей». Высокий бугристый лоб и четко очерченный, сильно вытянутый овал лица. Гестаповец сильно щурил большие черные глаза, словно искал что-то в лице противника.
«Не двигайся, — приказал себе разведчик, — три метра. Не промахнется. Целится в голову — это уже шанс. Если бы в сердце, тогда почти никакого. Рука дрожит. Устал».
Не спуская глаз с пистолета, Седой видел теперь только руку и белый от напряжения палец на спусковом крючке.
«У него последний патрон, поэтому он медлит. Нет» Снежная слепота. Ведь он полчаса как без очков».
Мысль вспыхнула и ослепила. Разведчик сжал ледоруб, резким и быстрым движением обеих рук метнул его в голову гестаповца.
Хлопнул выстрел. И в следующее мгновение Андрей услышал взвизг металла и ощутил тупой удар в голову. Пуля попала в ледоруб и рикошетом угодила Седому в левую часть головы, прикрытую теплой меховой шапкой.
Разведчик упал и стал медленно сползать вниз. Словно в полусне услышал:
— Андре-е-ей!
Ему казалось, что он целую вечность слышит этот по-детски тонкий голос. Он напрягал всю свою волю, пытаясь узнать его, но глухой, идущий из глубин мозга гул мешал ему сосредоточиться.
Сознания коснулись знакомые резкие звуки. Они вернули Андрея из забытья. Где-то рядом стреляли.
Седой почувствовал, что скользит по леднику, перевернулся на живот, раскинул руки и ноги в стороны, цепляясь за малейшие неровности, мелкие ледяные заусеницы. Спас его скрытый под снегом заструг, образовавшийся от натеков с тающего днем снега.
Андрей разлепил запухшие от удара глаза и сквозь красный туман увидел идущего по краю ледника Айсфогеля. Гестаповец шел, вытянув вперед руки, как слепой. В одной из них Седой заметил сверкнувший тонкий длинный клинок. Вдруг он остановился и стал торопливо снимать ранец.
«Сейчас он поищет лицом солнце, развернется и выбросит ранец в пропасть. В нем микропленка… тысячи адресов и явок… Где же Лотта?»
Седой попытался приподнять голову. Близкий выстрел заставил его вздрогнуть. Андрей успел зафиксировать в сознании падающую фигуру гестаповца и впал в забытье.
…Он пил, захлебываясь, горячий кофе прямо из термоса. Лотта с улыбкой смотрела на него, потом тихонько засмеялась, прикрыв рот ладонью.
— Ты чего?
— Ты рыжий, Андрюша… Я все думала, какой ты, с головы седой… не поймешь. А борода выдала… Рыжий…
Андрей провел рукой по щеке — трехдневная щетина сухим репейником обметала подбородок и скулы — и тоже засмеялся мелким тугим смешком, Держась обеими руками за голову, потому что смеяться тоже было больно.
— Хочешь, я прочту тебе стихотворение Пушкина?
— Зачем?
— Я давно ни с кем не говорила по-русски, Андрюша…
— Наговоримся еще, — посмеиваясь, сказал Седой, — спускаться вниз, считай, сутки.
— Нет, ты послушай. И не смейся. Так нужно… мне.
— Закурить бы сейчас, — пробормотал разведчик,
— Кури. И слушай…
Лотта протянула ему пачку сигарет.
— Я нашла их в ранце вместе с контейнером… А это тоже трофей.
Она щелкнула изящной зажигалкой.
После первой же затяжки у Седого закружилась голова.
Роняет лес багряный свой убор,
Сребрит мороз увянувшее поле…
Лотта читала негромко, без особого выражения, словно вела беседу:
Проглянет день как будто поневоле
И скроется за край окружных гор.
Пылай, камин, в моей пустынной келье,
А ты, вино, осенней стужи друг,
Пролей мне в грудь отрадное похмелье,
Минутное забвенье горьких мук…
Ирония возвращалась к Седому вместе с привычным ощущением силы и легкости. Он видел парящее над ним небо, маленькое облачко, коснувшееся солнца, светящееся и трепещущее, слышал, как вздрагивали продрогшие ели на склонах, наполняя воздух тонким звоном, и каждой клеткой усталого, намучившегося тела ощущал жизнь, ее биение и власть.
— Помнишь наизусть, — усмехаясь, сказал он, — по литературе пятерка была?
— Была, — как эхо, грустно отозвалась Лотта.
Они помолчали. Лотта поднялась первой.
— Андрей… — глухо и строго произнесла она. — теперь слушай меня внимательно и не перебивай. Ты начнешь спуск через полчаса, как я уйду к перевалу. Будь осторожен — в горах могут бродить «эдельвейсы». Возьмешь мой «вальтер» и две обоймы. Если что… контейнер уничтожить любой ценой. В старой хижине, что на левом склоне хребта, ты ее видел, когда мы поднимались в группе к спасательной станции, тебя ждет человек. Его зовут Игнаци. У него для тебя одежда, австрийский паспорт на имя Питера Геншера, венского служащего, приехавшего в Филлах навестить брата. Он же скажет, где хранить контейнер. Ни в коем случае не держи его при себе. Американцы если не сегодня, то завтра будут в Филлахе. Первое время поживешь у моего человека. Он антифашист, потерявший всех близких в Маутхаузене. Проверок бояться не нужно. Документы настоящие. Как только представится возможность, выедешь в Вену. Микропленка останется в тайнике. Нельзя рисковать… Это приказ Центра.
— Ясно, — сказал Седой, — а все же… могли бы вместе…
— Нельзя, Андрей. Война для нас с тобой не кончится и после салютов Победы. Мы сделали одно дело из тысячи… Ты разведчик и все понимаешь. До свидания… Большой привет Сухову и генералу. Он захочет увидеть тебя еще раз. Низкий поклон Москве…
Голос ее дрогнул.
— И Малой Бронной…
Они обнялись.
Она спускалась с ледника по его следам и, когда достигла каменистой площадки, обернулась и крикнула:
— Я сама найду тебя в Москве… Слышишь?
— Слышу, — тихо сказал Седой.
Она шла по острому гребню, ведущему к перевалу. Ее силуэт долго вырисовывался на фоне синего неба. Потом он исчез.
Седой отвернулся, внимательно оглядел в бинокль склоны, вскинул ледоруб и сделал первый шаг с ледника.
 
Алексей ЕГОРОВ
Тайна полковника Уранова
 
I
Утром 11 ноября 1903 года судебный следователь первого участка Твери Успенский получил сообщение, которое заставило его отложить другие дела: «Имею честь уведомить Ваше высокоблагородие, что в 9 часов 30 минут сего числа найден труп убитого мужчины на огороде Буракова между рекой Тьмакой и валом близ мельницы Нечаева. Труп убитого охраняется городовыми до Вашего прибытия. Пристав 3-ей части Октаев». [1]
Через полчаса следователь в присутствии автора донесения и двух понятых находился около мертвого человека. Поодаль, шагах в двадцати, толпились любопытные. Люди всматривались в лицо убитого: не окажется ли знакомым? Городовой, осаживая самых настойчивых, гремел басом:
— Куда лезете? Это вам не балаган, господа!
Октаев, кряжистый пристав, несмотря на свою полноту, начал действовать споро и привычно. Он достал из кармана брюк портновский аршин, измерил им тело покойника.
— Два аршина и шесть вершков. — Октаев перевел взгляд на следователя. Тот, брезгливо поджав губы, крючковатым носом уткнулся в блокнот. Пристав диктовал: