Орлиная гора
С тех пор ожила земля, и у каждого есть свой хранитель – тот, кто принял души его предков и сберег в дивном саду. Даже подлецам и предателям, от которых отворачивались духи, нашелся свой покровитель – шакал.
Если кто желал сменить судьбу, то просил прощения у своего хранителя и кланялся другому. Шли в солдатчину – значит, на милость Россу. Хотели плавать по морям – дарили жизнь Нельпе.
Проходили века, на смену одним духам приходили другие – те, кто и после смерти готов был помогать людям. Одно оставалось неизменным: у каждого есть свой покровитель.
Расписной полог лавки остался позади, затерялся в переплетении улочек. Тучки разбежались, вынырнувшее солнце прокалило воздух. Княжичи скинули плащи, но даже в мундирах уже становилось жарко.
Через центр города выехали к шумному базару. Долго бродили по рядам. Пробовали мед и густую сметану, жевали местные пряники в виде улыбчивого солнышка. Азартно торговали новые сапоги – просто так, все равно мальчишкам они были велики, но очень уж понравился узор на голенище. Придирчиво осмотрели лошадей, перебрали седла, ощупали уздечки. Поспорили – яростно, до хрипоты, – нужно ли подрезать лошадям гривы. От пряного кваса пощипывало в носу, в пустых с утра желудках слиплось сладкое тесто. Под ногами носились тощие коты, потрескивала шелуха семечек. Перекликались на полных возах голосистые крестьянки. Над торжищем висел крепкий дух: пота – человеческого и лошадиного, – яблок, свежей выпечки, медовухи, кожи, переспелых ягод, сыра, подсыхающей земли и всего того, чем обычно пахнет на базарах.
Княжичи шли по гончарному ряду, когда Темке вдруг почудилось – мелькнул в толпе кто-то знакомый. Но тут же человека загородил разносчик с корзиной яблок.
– Подожди тут, – Темка бросил повод солдату, ухватил друга за мундир.
Обогнули прилавок, проскользнули между зло спорящими мужиками. Людской водоворот закружил, отбросил к дальнему концу ряда. Тут было потише, и Темка высмотрел знакомую фигуру. Вдоль прилавков, заставленных расписными кувшинами и тарелками, шел высокий мужчина в дорожном плаще. Он выделялся в толпе выправкой воина и люди торопились убраться с его дороги.
– Шакал паленый! – выдохнул Митька.
Темке не показалось: это действительно был капитан Герман.
Гудели в предвечернем воздухе пчелы, стремясь успеть до заката; коварные слепни атаковали молча. По холмистому берегу мелкой речушки прогнали стадо коров. Последней брела жалобно мычавшая буренка с раздутым выменем. За ней, поворотив голову в сторону проезжих, брел пастушонок; длинный кнут волочился следом, точно хвост.
Солдаты привязали лошадей к обрешетке и устроились на телеге. Пожилой задремал, надвинув шапку на глаза. Молодой лузгал семечки, бросив свободно вожжи на колени. За их спинами притулились в сене бочонки с вином. Там же, под расшитым полотенцем, приткнулась корзина с пряниками-солнышками – Темка решил побаловать маленькую Лисену, да и сам был не прочь еще раз отведать сладкой выпечки. В плотном берестяном коробе лежала стопка бумаги – Митькино приобретение.
Княжичи приотстали.
– Он не хотел, чтобы я знал про его отъезд, потому и отпустил, – сказал Митька.
Темка чуть шевельнул плечом. Неловко напоминать другу, что капитану наплевать на княжича. Мог придумать сотню причин и спокойно покинуть крепость. Митька понял, засопел.
– Ты знаешь, сколько у вас в гарнизоне оружия? – резко спросил Темка.
– Да как у всех, – удивился друг.
– У всех – меньше, – отрубил Темка. – Я видел.
Рассказал все, и про отправленный отцу пакет – тоже. Митька потемнел лицом, сжал губы. Ну вот, обиделся, Темка так и знал! Но друг выкрикнул шепотом:
– Какой из меня княжич, если я даже вооружение собственного гарнизона не знаю!!!
Темка не стал утешать – что тут скажешь, если Митька в общем-то прав?
– Я думаю, он хотел скрыть отъезд от вас, – голос у друга был спокоен, точно и не захлестывало его только что отчаяние. – От капитана Александера.
Вечером, у костра, Темка несколько раз прикасался к ножу с серебряным Оленем на рукояти. Но то солдаты мешали, то разговор уходил в сторону – княжич так и не решился протянуть Митьке родовое оружие. А может быть, мешали воспоминания о весне, о втором приезде Марика.
После отъезда из Торнхэла князя Кроха с сыном текли дни, сливались в месяцы. Закончился последний теплый – Рябиновый. Кленовый заставил вытащить из сундуков подбитые мехом плащи. Вместе с Пихтовым пришли холодные ветра и снег. Буковый, хоть и пугал ночными заморозками, все равно поворотил на весну.
В первый день Ясеня ранним утром пастух шел по деревне, призывно щелкая кнутом. В замке тоже следовали традиции и отправляли скот на выпас. Темка стоял на крепостной стене и смотрел, как идут табуны Торнов. Сильные жеребцы, кокетливые кобылки, резвые жеребята – лучшие лошади в округе! Красиво идут табуны, и это – лучше празднование окончания зимы.
Долгожданная весна кружила голову: скоро, совсем скоро княжич поедет в Турлин и примет из рук короля родовой меч. Была еще причина радоваться поездке: все ближе новая встреча с Марком. Вот повезло бы им служить рядом!
Ясеневый месяц не перевалил и за середину, когда гонец принес известие: приезжают золотые Лисы.
Торопил княжич солнце – быстрее бы закатывалось к вечеру, вставало утром. Быстрее бы разматывались дни! И вот дождался: еще затемно застучали в ворота: едут! Скоро будут! Выходите встречать!
Сердце бухало в груди, как барабан. Дай Темке волю – выскочил бы за ворота встречать гостей. Но нельзя, непозволительно; стой смирно на крыльце по правую руку от отца. Княжич запрокинул голову, посмотрел на розовые от утреннего солнца облачка. Легкий ветер тянул их навстречу Крохам. Как медленно движется время!
Нарастают звуки приближающегося отряда – музыка, в которой Темка знает каждую ноту. Штандарт – как знаком зверь, вышитый на нем! Точно такой же на ноже, с которым княжич не расставался всю зиму.
Гости приблизились к крыльцу, спешились. Марк вежливо склонил голову, слушая приветствие князя Торна. Темка позавидовал такой сдержанности и постарался приглушить радость, что заходилась в груди щенячьим лаем, срывалась на визг.
Маленький островок посреди реки, единственный во всей округе, где росла маальва, грустно топорщился голыми ветками. Оборвали уже. Темно-багряные цветы распускались первыми, только взламывался лед, и берега захлестывала холодная вода. Подбросить на крыльцо девушке душистый букет считалось делом чести каждого жениха, и деревенские парни, разгоряченные весенним солнцем, лезли в реку уже в конце Букового месяца.
Сейчас вода прогрелась, даже самые осторожные ныряли в неспешные волны. Темка направил Дегу к берегу, мимо зарослей кипрея к песчаной отмели. Выше по течению сидел, уныло опустив плечи, маленький рыбак. Ивовая удочка без толку полоскала лесу из конского волоса. Рыбак почесал изжаленные комарами ноги и хмуро глянул на приехавших. Княжич узнал сына трактирщика и понял его печаль: давно пора вернуться в деревню и помогать отцу. Но сидеть на берегу намного приятнее, а наказание так и так неминуемо.
Солнце дробилось на воде, слепило глаза. Затянувшееся молчание заставляло ежиться, точно под рубаху натолкали крапиву. Разговор не складывался. С той самой минуты, когда Марк отвернулся от князя и Темка увидел в глазах гостя сдержанное приветствие – не больше.
– Искупаемся? – предложил Темка.
Марк помедлил, прежде чем ответить.
– Тут? – в голосе сквозило высокомерное удивление.
Плеснула обида за любимое место:
– А чем тебе не нравится?
Крох-младший посмотрел, как река обмывает илистый берег островка, взбивая легкую муть, и скривился:
– Вот уж достойно княжича – в грязи барахтаться.
Темка сжал губы, тронул бока Деги коленями, направляя кобылку дальше, к заливным лугам, где пасли лучших лошадей Торнов.