Зефир в шоколаде (СИ)

Почему-то! Повод у меня сегодня был.
— Не думай о нём, — скомандовала мама где-то совсем рядом.
— Не думаю, — буркнула я и зажмурилась. Стало понятно, что не я одна не могу отделаться от мыслей о том, что всё-таки не чужого нам человека через несколько дней хоронить будут.
С этими мыслями прошло воскресенье, вечером я вернулась в город, заехала к брату, чтобы вернуть ему машину, и смогла в очередной раз лицезреть чудную картину, как Сашка стоит перед своим гаражом и обеспокоенно вглядывается в дорогу, поджидая меня. Хотя нет, не меня. Машину свою. Он и в детстве-то жутким жадиной был, а уж когда вырос, а я на права сдала и пришла к выводу, что он просто обязан делиться со мной своим автомобилем, раз это ему пришла в голову светлая мысль отправить меня на курсы вождения, и вовсе перестал радоваться моим просьбам. Но денег на собственную машину у меня не было, а вот брат с машиной имелся, так что, как говорится, сам бог велел родственными чувствами воспользоваться. Но мне серьёзно казалось, что в те дни, когда я автомобиль у него забирала, Сашка становился старше и печальнее. Вот и сейчас навстречу кинулся, для начала ладонью по капоту машины провёл, наверное здороваясь, а затем уже и ко мне обратился.
— Как съездила?
— Нормально, — отозвалась я, не скрывая усталого вздоха. Усталость несколько переигрывала, но пусть Сашка думает, что я тоже пару грядок вскопала. Из машины вышла, позволила брату в салон заглянуть, и тогда попыталась оправдаться: — Мама своей рассадой немного намусорила, сам пропылесосишь?
Сашка, нахал, вздохнул.
— Когда ты уже свою машину купишь?
Я хмыкнула, глядя, как он коврики трясёт.
— Когда учителям в нашей стране раза в два зарплату добавят. Пока только обещают.
Брат усмехнулся, противно так, как в детстве.
— И что брать будешь?
Уверена, что в этот момент на моём лице появилось мечтательное выражение.
— «Жука», — сказала я, имея в виду милую модель из линейки «Ниссанов». — Вишнёвого.
— Губа у тебя, Лерка, не дура.
— Не дура, — согласилась я. — Во мне, вообще, ничего дурного нет, к твоему сведению.
— Ага, мне жена перед свадьбой тоже так говорила.
— Вот ты гад, — ахнула я. И пригрозила: — Я Оксанке всё расскажу.
Саня кивнул совершенно спокойно.
— Расскажи. И машину больше не получишь. А я за тебя её ещё и чищу. Чем, вообще, воняет? — Он принюхался, снова сунув голову в салон автомобиля.
— Перцами, Саша.
Он голову высунул.
— А-а, перцами? Посадили? Хорошо, мать уж спрашивала сегодня.
Упоминание о перцах меня отчего-то разозлили. Коврики, перцы болгарские… А у меня отец умер. Но, по словам моей мамы, меня это волновать не должно. А меня волнует, я на себя злюсь, потому что сделать с этим ничего не могу. И от чувства полного бессилия даже брату ничего не сказала. Заподозрила даже, что он в курсе случившегося, не могла его мамочка, тётя Люба моя, пропустить такое событие, она наш семейный рупор гласности и справедливости. Но Сашка промолчал, ни о чём меня не спросил, и я быстренько клюнула его в щёку, ещё раз поблагодарила за одолженную машину, и поспешила на автобусную остановку неподалёку.
К вечеру похолодало, я запахнула плащ на груди, с облегчением запрыгнула в автобус, успела добежать, прежде чем он закрыл двери, плюхнулась на заднее сидение, подняла глаза к монитору, закрепленному у кабины водителя, и невольно сжала зубы до боли. Опять выпуск новостей, и опять фото отца в траурной чёрной рамке. Снимок хороший, Борис Геннадьевич на нём довольный и полный сил, наверное, после завершения очередной сделки. Или после хорошего загула. Ими он тоже славился, и полные шестьдесят лет ему в этом совсем не мешали. Погулять мой родитель любил, Бог свидетель. И моя мама тоже.
Дурацкий день. Плохо начался и по-дурацки заканчивается. Я была дома одна, мне было тоскливо и хотелось плакать. Но вместо этого я выдвинула гладильную доску, чтобы привести в должный вид костюм для завтрашнего рабочего дня. Надо сказать, что выбирая профессию, я пошла по стопам отца, между прочим, совершенно неосознанно. Я с детства тяготела к математическим наукам, на уроках и контрольных работах решала за отведённое время все варианты, «за себя и за своего товарища», и понятное дело, была в классе авторитетом, у меня все списывали. А после школы поступила в педагогический институт, и вот уже три года преподаю алгебру и геометрию в общеобразовательной школе, в классах с пятого по десятый. Работы много, работа сложная и разнообразная, я бы даже сказала, многоликая, но мысли оставить её, поменять, меня пока не посещали. Не смотря на маленькую зарплату и невозможность исполнить мечту каждой современной женщины — купить себе машину. Мысли об автомобиле меня и на следующее утро не оставляли. Ими я старательно забивала другие, которые не на шутку расстраивали.
— Подумываю кредит взять, — поделилась я с Леной Мамонтовой, которую считала подругой, по крайней мере, на работе. Лена была старше меня на пару лет и преподавала английский язык. И манера держаться у неё была подстать английской королеве, ну на крайний случай, какой-нибудь европейской принцессе. Лена любила брендовые вещи, очень следила за собой, и все мужчины у неё заводились подходящие — то бизнесмены, то адвокаты. И они именно заводились, Лена вроде бы и не утруждала себя тем, чтобы кого-то искать и влюбляться, мужчины рядом с ней переводиться не успевали, летели, как мухи на мёд. Она звонко рассмеётся, волосы шикарным жестом за спину откинет, каблуками цокнет — и готово дело, двое-трое точно обернутся, не удержатся. Я восхищалась этой её способностью и смеялась одновременно. Иногда тоже хотелось пальцами щёлкнуть, и чтобы кто-нибудь сразу влюбился. Хотя, иногда от этого столько проблем!..
Вспомним о кредите.
— На машину? — догадалась Лена.
Я кивнула.
— «Жука» хочу, вишнёвого.
— Вот дался он тебе. А отдавать чем будешь?
— Вот об этом я и думаю, — призналась я в полном расстройстве.
— Бесполезны твои думы, — безапелляционно и оттого так жестоко ответила Лена, и кинула взгляд на золотые часики на запястье, подарок последнего ухажёра на Восьмое марта. — Если так хочется, надо пойти и купить, а думать потом.
— Я так не умею.
— Ты просто не пробовала. Знаешь, это избавляет от многих сомнений, называется — действие. Спроси у Николая Эдуардовича, он тебе какую-нибудь формулу под это подберёт. Всё в нашем мире поддаётся физическим законам, ты в курсе?
— В курсе.
Лена окинула взглядом учительскую, в комнате кроме нас было ещё два преподавателя. И поэтому Лена ко мне придвинулась и негромко проговорила:
— А наш многоуважаемый господин директор, Станислав Витальевич, не желает проявить щедрость по отношению к любимому сотруднику?
Я фыркнула. И от нелепости предположения, и от возмущения одновременно.
— Я бы не согласилась!
Лена снова отодвинулась и негромко проговорила:
— Что не соглашаться, когда не предлагают. А вот я жмотов не люблю. И заметь, они меня тоже стороной обходят. — Она потрясла перед моим лицом рукой с золотыми часиками.
Я её руку оттолкнула. Нечего душу мне травить.
И про Станислава Витальевича Ленка зря заговорила. Не те у нас со Стасом отношения, к моему глубочайшему сожалению, чтобы он мне машины дарил или хотя бы задумывался об этом. Я, конечно, не против сделать следующий шаг, к стабильности и ясности, так сказать, а вот Стас не торопится. Нет, я его понимаю, он развёлся год назад, и связывать себя снова не спешит, возможно, боится снова ошибиться. А я… я жду. Наверное, люблю, почти уверена в этом, иначе, зачем мне проявлять столько терпения? И проявлять его не просто так, а хотеть, желать, мечтать чего-то дождаться. Не знаю, так ли уж я хочу замуж, вот прямо сейчас, но когда-нибудь ведь захочу? Семью, детей, мужа хорошего. А Стас был весьма перспективен в этом плане. Про таких, как он, говорят: молодой да ранний. Ему всего тридцать три, а он уже директор школы, показал себя отличным управленцем, награды имеет, и явно на достигнутом не остановится. И человек неплохой, во многих вопросах у нас с ним схожие точки зрения, мне импонирует его целеустремлённость, лишь неопределенность в наших с ним взаимоотношениях, которую он допускает, несколько выводит меня из себя. А Стас делает вид, что ничего особенного не происходит. И то, что мы скрываемся от коллег, и даже с работы он забирает меня на машине не от крыльца школы, а от соседнего дома, по его словам и разумению, совершенно нормально. Просто люди ещё не готовы к такой новости, он не отошёл от развода, да и вообще скоро серьёзная проверка, не время служебные романы в открытую заводить. Где в этой цепочке я и мои интересы, было не совсем понятно, и когда я спросила его об этом при нашей последней встрече, мы поссорились. Я бы могла сказать, что немного, но на самом деле серьёзно поссорились, и с тех пор не разговаривали. Стас, поостыв, пытался мне дозвониться, но я неожиданно заупрямилась, и выяснять что-то отказать. И на данный момент мы находились в ссоре. Утром в школьном коридоре столкнулись, он меня пытливым взглядом посверлил, но я лишь коротко поздоровалась и поспешила пройти мимо. Правда, теперь я с нетерпением жду от него ответного действия. Четвёртый урок к концу подошёл, но ничего не происходит. А я, меж тем, не отказалась бы от букета цветов в качестве извинений. И чтоб с шиком так. Дверь учительской открывается, входит курьер с огромным букетом нежно-розовых роз, объявляет во всеуслышание, что этот великолепный подарок для меня от тайного поклонника. Или не надо от тайного? Пусть все знают, чтобы кое-кто прекратил распускать бессмысленные слухи. Всё равно ведь люди догадываются, сплетничают, коллектив-то в основном женский, а Стас не понимает…