Две смерти Чезаре Россолимо (Фантастические повести)
— Наши предки, — сказал он задумчиво, — были правы: от сумы да от тюрьмы не отрекайся. Кто бы мог думать…
Мадам Эг, хотя она и очнулась позднее, успела уже разобраться в ситуации, и, если доктор получил только две оплеухи, то причиной этому было вовсе не бессилие мадам, а неудобное положение ее тела: при падении доктор не успел изловчиться и оказался сверху.
— Интеллектуал, — торжественно произнесла мадам, — плешивый Геркулес, чего хватаешь на руки женщину! Колосс на глиняных ногах, Голиаф на спичках, голем фикальный, сами бы раньше научились стойку на ногах жать, а потом к другим в скорые помощи наниматься будете!
— Почему «фикальный»? — удивился доктор. — Фекалия, фекальный — от латинского faex, осадок.
— Нет, — очень твердо возразила Эг, — иди на фик, на фик мне это надо, пошли его на фик — все так говорят, значит, фикальный, а не фекальный.
— Послушайте, — схватился за голову доктор, — но ведь здесь имеет место простое оглушение согласного «г» в конце слова, и хотя у этого термина просматривается звуковая и смысловая близость с латинским faex, этиология их все же различна. Совершенно различна.
— Уберите руку! — вдруг прервала доктора мадам. — Кому я сказала: уберите руку, этиология.
Доктор вначале не понял причины внезапного гнева мадам, но теперь, когда она повторила сказанное им слово, он с ужасом заметил, что допустил грубейшую ошибку, спутав медицинскую этиологию с лингвистической этимологией. Собственно, врачу можно было бы простить подобную обмолвку, но для женщины, которая столько пережила за один день, такое великодушие было уже свыше сил.
— Уберите руку! — закричала она в третий раз. — Мак, он меня трогает! Ма-ак!
В гостиной услышали крик и вышли на площадку:
— Мака здесь нет. Он ушел отсюда тринадцать минут назад. Извините, пожалуйста.
— Ма-ак! — опять позвала мадам.
Из гостиной больше не откликались, потому что ничего нового о Маке за это время не узнали, заявиться же к человеку просто для того, чтобы вторично сообщить ему, что вы ничего по-прежнему не знаете, — пустая трата времени.
— Доктор, — сказала Эг, — подайте же руку: я хочу подняться.
Доктор протянул обе руки, мадам встала и попросила проводить ее домой: она посидит в кресле, чтобы хоть немного восстановить силы.
— Негодяй! — гневно закричала Эг, едва они ступили за порог.
От неожиданности доктор прянул назад.
— Негодяй! — повторила она дрожащим от волнения и обиды голосом. — Ты сидишь себе на шкафу и спокойно жуешь бананы в то время, как я…
Мадам залилась слезами, и тут только доктор понял, что негодование ее вовсе не ему адресовалось, что зря он поспешил ретироваться, хотя, если быть последовательным, что в этом мире делается зря!
Сидя по-турецки на шкафу, Мак в левой руке держал банан с распущенными, как лепестки восковой лилии, полосами кожуры, а правой нещадно дергал себя за волосы, шарил под мышками и в других местах.
— Господи! — ужаснулась Эг. — Банан он держит в обнаженной руке, без салфетки, и еще чешется, как дикий бабуин, на глазах у людей.
Мак внимательно слушал жену, но слова ее подействовали на него самым неожиданным образом: он стал спешно обдирать бананы и распихивать их по карманам.
Дав выход своему ужасу, мадам Эг успокоилась, скрестила на груди руки, склонила голову и тихо, с теплым материнским укором, произнесла:
— Мак, ты окончательно впал в детство. Посмотри на себя — на кого ты похож! Доктор, доктор, взгляните на него — на кого он похож!
Дверь оставалась отворенной, доктор сделал несколько шагов вперед, остановился рядом с мадам, на мгновение задумался, а затем решительно поставил диагноз:
— Это не рецидив детства, инфантильность здесь ни при чем: просто ваш супруг вообразил, что общественным приличиям требуется очередная пощечина, и эту пощечину должен дать именно он. Ничего страшного, Эг: мораль, как и все живое в нашем мире, нуждается в санитарах и золотарях.
Мак смотрел на доктора не отрываясь. В глазах у него, вроде кто-то ударял куском стали о наждак, взлетали искорки, волосы на темени заметно напряглись, ушные раковины нервно вздергивались, хотя по утверждению специалистов человек давно уже утратил способность не только выражать свои чувства ушами, но и просто шевелить ими.
Мадам и доктор Горт расхохотались, наблюдая эту преуморительную пантомиму. Доктор в угаре восторга даже схватил мадам за талию и закричал:
— Смотрите, смотрите, да ведь он потрясающе работает антропоида!
— Актер! — твердила взахлеб Эг. — Мой Мак — великий актер!
После этих слов, которые, в сущности, были комплиментом, Мак чуть привстал, запустил обе руки в карманы, секунду помедлил, будто прицеливаясь, и в следующее мгновение доктор корчился уже под градом очищенных бананов на полу.
Эг была настолько потрясена, что не могла произнести вначале ни слова. Даже отчаянный вопль доктора — помогите! помогите! — бессилен был против овладевшего ею столбняка.
Наконец чудовищным усилием она воротила себе способность произносить слова и крикнула:
— Мак, где ты взял столько бананов!
Мак продолжал свое дело и не отвечал. Впрочем, Эг и не задавала вопроса: она просто была поражена несметным количеством бананов, которые вдруг, как яйца у циркового иллюзиониста, оказались под рукой у Мака.
Между тем, никакого чуда в этом не было, и мадам совершенно зря не потребовала объяснения, которое, очень возможно, весьма серьезно повлияло бы на все последующие события.
Доктор уже не корчился, и банановое месиво на полу растекалось, как растекается всякое тесто, пока не примет стабильной формы.
— Мак, — строго произнесла мадам, — если кто-то думает, это эту гадость буду убирать я, то он глубоко ошибается.
Мадам напрасно беспокоилась: Мак и не думал поручать ей уборку, которая, наряду с переноской тяжестей и другими физическими работами, всегда была исключительным правом мужчины.
Спрыгнув со шкафа, Мак подошел к месиву, разворотил его ногой, поднял доктора на руки и понес его к двери.
— Мак, куда ты? — испугалась Эг.
Мак остановился, решительно повернул назад и двинулся к окну. Отворив окно, он отступил на шаг и размахнулся.
— Безумец! — успела крикнуть мадам.
III
Профессор Аций Вист молоточком ударил Мака по коленкам, по локтям, приказал вытянуть вперед руки, показать зубы, закрыть глаза и ткнуть кончиком указательного пальца в кончик носа, открыть глаза и посмотреть ему, профессору Ацию, прямо в зрачки, повернуться пять раз влево, семь раз вправо и пройти по прямой до двери и обратно.
Когда пациент воротился на место, откуда он начал свое движение, профессор велел ему обратиться лицом к свету, поднял кверху палец и стал водить этим пальцем у него перед носом. Пациент должен был следить за пальцем неотступно, иначе профессор тотчас возвышал голос, обещая продлить осмотр до бесконечности. Собственно, профессор Аций вполне мог обойтись и без предостережений, потому что Мак был не чета тем взвинченным пациентам, которые, едва у них перед носом вырастал профессорский палец, принимались мотать головой и коситься, как необученный пес перед намордником.
— Мак, — очень громко сказал профессор, — вы здоровы, как Горгона. Давайте сюда свой бюллетень — я выписываю вас на работу.
Мак нисколько не возражал, не намекал, что не прочь бы пробюллетенить еще денек-другой, однако профессор Аций Вист по многолетней привычке стал журить его:
— Ну, ну, хватит дурака валять: отдохнули, порезвились, пошалили — пора и честь знать. Чуть что — шумок в сердце, скрип, звон в ушах, зуд, щекотка под мышками, хе, хе! — немедленно ко мне. Кляняйтесь мадам. Кстати, у вас очаровательная жена. Мне рассказывал наш коллега доктор Горт… виноват, я заболтался: меня ждут больные. Увы, дорогой, Аций Вист нужен многим. Человеческая жизнь еще слишком зависит от случая.
В лаборатории Мака не ждали. Хим Члек сказал, что теперь он отчетливо представляет себе, как тунгусский метеорит явился на Землю. Мак не откликнулся на шутку и молча прошел к своему гравитометру.