Двор. Книга 1

Клава Ивановна подошла к Степе, шепнула на ухо, он наклонился, вытащил из-под стола синий ящик, задвинул сбоку ручку и передал ей. Теперь уже ясно было видно, что это патефон, тем не менее, когда он заиграл, люди были поражены: музыка была как из громкоговорителя. Клава Ивановна и Степа улыбались, потому что про микрофон и динамики знали только они двое, даже Дегтярь и другие члены президиума не знали.
Сначала, пока были слова про черного барона и белые армии, люди только слушали, потом они стали шевелить губами, потом запели громко, и, когда подошли последние слова, человеческие голоса уже покрыли патефон и динамики. Потом пластинка кончилась, мадам Малая сделала руками, как дирижер, и люди повторили, без музыки, эти слова: и все должны мы неудержимо идти в последний смертный бой!
 
II
Комиссия под председательством инженера Лапидиса провела тщательное обследование квартиры Иосифа Котляра, а также вредного влияния, которое, по заявлению жилицы Варгафтик, производит его гвоздильная машина на жилой фонд. По единодушному заключению комиссии, упомянутая гвоздильная машина не производит никакого разрушительного влияния как на смежные квартиры, так и на здание в целом. В силу этого, инвалид гражданской войны, бывший красный партизан Иосиф Котляр может продолжать свой домашний промысел с одним, однако, условием: настелить под машину достаточный слой войлока или другой амортизирующей среды, чтобы свести до минимума вибрацию, когда машина выбрасывает готовый гвоздь. Что касается сырья, то есть проволоки-катанки, здесь никаких нарушений не обнаружено, если не считать того факта, что само производство допускает нерентабельную утилизацию отходов.
— Что значит нерентабельную утилизацию? — спросила ответственный за исполнение товарищ Малая.
Инженер Лапидис, имеющий два высших образования, строителя и экономиста, сказал, что вопрос о рентабельности и нерентабельности — очень сложный вопрос, без арифмометра здесь не обойтись, и поэтому комиссия не входила в детали.
— Допустим, — нахмурилась мадам Малая. — Но там, на производстве, ты поставил в известность кого надо, или просто сделал: два пишем, три в уме?
Нет, ухмыльнулся Лапидис, он не сделал два пишем, три в уме, но спасибо тоже не получил, наоборот, сказали, пшел вон, своих умников, как вшей у цыгана, не знаем, куда девать.
— И правильно сказали, — подхватила мадам Малая, — надо не слова говорить, а составить акт и положить на стол.
— Что написано пером — не вырубишь топором, — сказал Лапидис.
— Нет, — провела пальцем Клава Ивановна, — ты мне зубы не заговаривай, нам голая проформа не нужна. Если все будут рассуждать, как экономист Лапидис, мы еще через двадцать лет не построим коммунизм. Я вижу, придется посидеть вдвоем, а то у тебя есть привычка тянуть, пока архангел не заиграет на трубе.
— Вдвоем — это хорошо: больше порядка, — поддержал Лапидис.
— Ладно, ладно, — похлопала по плечу Клава Ивановна, — не подхалимничай: мы знаем, что ты умеешь.
Лапидис не обиделся: все, и сама мадам Малая, хорошо знали, что он не умеет подхалимничать.
Через шестидневку Лапидис сам пришел в домком и напомнил, что мадам Малая обещала посидеть с ним вдвоем.
— О! — воскликнула Клава Ивановна. — Я так и знала, что ты придешь как раз когда не надо. Я сейчас не имею времени заниматься твоим делом.
— Моим? Почему моим? — пожал плечами Лапидис, тут же повернулся и сделал рукой адье.
— Подожди, — окликнула мадам Малая. — Сядь, и слушай, что тебе говорят. Есть указание расширить форпост за счет дворовой прачечной, чтобы наши дети имели где играть, а не бегали, как беспризорники. Надо снести капитальную стенку, пробить окно и устроить вентиляцию. Ты должен сделать проект, чтобы мы через десять дней могли утвердить.
— Я? — удивился Лапидис. — Почему я? Пусть делают те, кому положено, кто за это деньги получает.
— А наши дети пока будут бегать, как беспризорники! — поразилась мадам Малая. — Я знаю, тебя лично не печет, твой Адя ходит в музыкальную школу. Но советская власть еще слишком молодая, чтобы все дети могли ходить в музыкальную школу, а жилкоммунотдел будет чухаться с этим пустяком полгода.
— Будет, — подтвердил Лапидис. — Но при чем здесь я?
— Короче, — остановила Клава Ивановна. — Ты не какой-нибудь темный человек, тебе советская власть дала два высших образования, теперь она хочет получить свой долг обратно. Только не думай делать хип-хап, а чтобы все было, как у людей. Не теряй время, садись за работу, завтра я иду искать стройматериалы.
— Идите, — ухмыльнулся Лапидис, — кто вас держит. А сколько материалов и каких, у вас есть смета?
— Ничего, — сказала Клава Ивановна, — пока будет без сметы: возьмем, что дадут.
— А мастера? Где вы найдете квалифицированных мастеров, чтобы делали за спасибо?
— Мы сами мастера, — сказала Клава Ивановна. — Он думает, со всеми надо объясняться, как с ним. Если завтра привезут цемент, можно сбросить его в прачечной или он схватится от сырости?
— Не хвались идучи на рать, а хвались идучи с рати, — ответил Лапидис. — Сначала достаньте цемент.
— С рати или не с рати, не твое дело, — рассердилась мадам Малая. — Отвечай по существу.
Если по существу, сказал Лапидис, то надо сначала протопить, чтобы удалить влагу.
— Ты что, издеваешься! — возмутилась Клава Ивановна. — А где взять уголь, дрова?
Лапидис схватился за голову, захохотал как ненормальный. Клава Ивановна хлопала его по спине и требовала, чтобы немедленно успокоился, а то она сейчас вызовет карету.
— Ивановна, — взял, наконец, себя в руки Лапидис, — ты гениальная женщина, неужели ты не видишь, что самое простое — занести цемент к соседям.
Мадам Малая хлопнула себя по лбу:
— Ты прав, я таки дура. Не только цемент, а известь и доски тоже. Удобнее всего к Чеперухе — ход прямо из подъезда. Гвозди и всякое железо каждый возьмет к себе под личную ответственность, а то разворуют до первого молотка.
— Зачем все сразу? — поморщился Лапидис. — Надо брать по нужде.
— По нужде, — засмеялась мадам Малая, — надо ходить, а брать надо, пока дают. Он думает, диплом — это уже все.
— Брать или не брать — вот в чем вопрос! — вставил Лапидис.
— Даже два диплома — это еще не все, — сощурилась мадам Малая. — Ладно, кончай болтать, садись делать проект.
Через пять дней Лапидис принес проект. В тот же день завезли доски и сбросили в подъезде. Оля Чеперуха сказала: пусть везут обратно — у нее комната для людей, а не дровяной склад.
— Куда обратно? — спросила Клава Ивановна. — Ты даешь себе отчет, что мы эти доски с мясом вырвали?
— Я даю себе отчет, — ответила Чеперуха, — но если, не дай бог, надо будет побежать в аптеку, вызвать скорую помощь, значит, мы должны прыгать через доски?
— Ничего, — сказал Клава Ивановна, — тебе только польза — растрясти немножко свой жир.
— Ой, Клава Ивановна, — застонала Оля, — с вами спорить, надо сначала пуд хлеба скушать. Недаром мой Чеперуха говорит: мадам Малая может поднять покойника и сагитировать его идти за собственным гробом, чтобы лошадям было легче.
— Хорошо, — сказала мадам Малая, — передай ему спасибо за комплимент, а сейчас пусть идет переносить доски. И сама тоже. Надо, чтобы подъезд был свободный.
Через час доски лежали аккуратным штабелем в коридоре у Чеперухи, а еще через полчаса Зюнчик, Олин сын, Колька Хомицкий и Ося Граник сделали себе из них пароход, причем корма приходилась как раз поперек подъезда. На пароходе, поскольку дали гудок к отплытию, заскрежетали якорные цепи, люди, прощаясь надолго, а может быть, навсегда, кричали не своими голосами, из трубы вылетали клубы черного дыма, прочерченные искрами, а все три капитана безостановочно плевали за борт.
Мадам Малая первая почуяла дым и закричала в окно:
— Чеперуха, у тебя горит!
Но Чеперуха не слышала предупреждения, потому что за четверть часа до этого ушла со своим мужем в клуб трамвайщиков, который объединял работников гужевого и электрического транспорта.