Побежала коза в огород
– Потому, что далеко живет. И потому, что вы редко видитесь. Все-таки народная мудрость насчет того, что чем дальше, тем роднее, бьет в точку, ты не находишь?
– Евгений Ильич, это вы о своей маме?
– О своей, – нарочито тяжело вздохнул муж и притянул меня к себе. – Если бы ты знала, как я счастлив, что у нас с тобой отдельное жилье и мы начинали с самого начала, нас никто не опекал и не пытался учить на своих ошибках.
– Наверное, ты прав, – согласилась я, подумав, что, услышь такую речь из уст своего сына, свекровь не поверила бы услышанному, а если бы поверила, то объяснила себе не чем иным, как моим дурным влиянием.
Нет, я понимала, что она любит сына, но так редко видит его, потому что у Жени семья. Да и не наездишься из нашего южного города в далекий Новосибирск!
К сожалению, большинство наших родителей с трудом мирится с тем, что повзрослевшие дети все реже остаются жить с ними и торопятся упорхнуть подальше от родного гнезда. Некоторые родители, я знаю, даже обижаются, когда молодые первым делом устраивают себе отдельное жилье. Это вместо того, чтобы радоваться!
Муж устроился на диване и потянул из стопки газет – тех, что мы оба с ним покупаем или я приношу с работы – верхнюю.
– Твоего материала здесь нет?
– Как же нет, есть, – сказала я, довольная, что муж следит за моими профессиональными достижениями.
Он и в самом деле прочитывает мои статьи от начала до конца и уверяет, что я пишу все лучше и лучше.
Но сегодня в голосе Жени наряду с привычным замечанием что-то проклюнулось. Опять! Будто обреченность. Эту нотку я уловила и вчера, и позавчера. Думала, показалось. Правда, Женя тут же с собой справился и затолкнул это невольное движение подальше, но я насторожилась.
– Женя, у тебя на работе все в порядке?
– А что у меня может быть не в порядке? – бодро откликнулся он, чем еще больше укрепил меня в моем подозрении.
– Ты не хочешь меня расстраивать или просто мне не доверяешь? – холодно поинтересовалась я.
Не то чтобы Женя боится такого тона, но он говорит, что в эти минуты чувствует, будто рядом с ним не родная жена, а чужая равнодушная женщина. Или милиционер при исполнении.
С другой стороны, если я не буду время от времени вот так брать его за горло, мой муж вообще перестанет делиться со мной своими неприятностями.
Он так привык. С юности, когда на вопросы матери отшучивался, уверял, что ничего не происходит, даже когда в институте из-за одной студенческой проделки буквально висел на волоске.
Но я уверена, что жена должна все знать. То есть, конечно, не знать удобнее. И тезис, часто повторяемый в криминальной литературе и боевиках о том, что меньше знаешь – крепче спишь, можно было бы взять на вооружение, если бы я не любила своего мужа. Если бы мне было все равно, что с ним случилось. И если бы я не знала, что даже самому сильному и крепкому мужчине иной раз хочется излить душу. И ему нужна пусть и слабая, но поддержка. Уверенность в том, что его любят и будут любить, несмотря ни на что…
Ему все еще было непривычно мое желание быть в курсе всех его дел и упорство, с которым я всегда старалась докопаться до истины.
Он нехотя пробурчал:
– Ну да, ты права, у меня неприятности. Понимаешь, я отдал металл одному своему старому покупателю под реализацию, а он не может мне заплатить. При этом я тоже не могу заплатить моему поставщику…
– Погоди, ты разве посредник?
– Нет, – Женя скривился, как от зубной боли; меньше всего ему сейчас хотелось мне что-то объяснять, ему было не до того, он, видимо, пытался придумать выход из тупиковой ситуации. – У меня, как я тебе говорил, металлобаза, и есть поставщики, которые работают напрямую с металлургами…
– А ты разве не можешь работать напрямую с металлургами?
– Не могу. Для этого надо иметь гораздо более мощные связи, чем те, что у меня есть… То есть даже напрямую я не получу металл по той цене, по которой мне продает его «Сталь-Юг»… В общем, ты не поймешь. Но до сего дня было все четко, а теперь меня поставили в раковое положение… То есть проценты штрафа за неуплату растут в геометрической прогрессии…
– То есть хочешь сказать, что тебя поставили на счетчик? – Я почувствовала, как внутри у меня все холодеет.
Он помрачнел и кивнул головой. Глянув на мое несчастное лицо, Женя ненатурально оживился:
– Не будем раньше смерти умирать. Может, все еще обойдется.
Пусть оживление его и было наигранным, но ему почти удалось меня успокоить.
А с утра меня вызвал к себе главный редактор. Сказал:
– Рагозина, есть возможность хорошо заработать. Надо написать об одном человеке статью по типу скрытой рекламы. Оч-чень крупный бизнесмен. Ты наверняка не раз о нем слышала. Правда, до сего времени он предпочитал держаться в тени, а сейчас вот во власть потянуло. Можешь даже слегка его ругнуть, но так, чтобы в целом у читателей осталось впечатление: он хороший парень. Именно такой нам нужен в законодательном собрании! До выборов еще далеко, так что никто не подумает, что мы подготовку уже начали. Поизучай его дела, поговори с людьми. Уж если ты компромат умеешь накопать, то положительное тоже сможешь найти. Сумеешь – штука баксов твоя!
Штука – около тридцати тысяч рублей – мне бы сейчас очень даже не помешала. Потому что я хорошо помнила вчерашний разговор с мужем. Он не озвучил цифру, которую ему требовалось заплатить поставщикам, но все равно в такой ситуации каждый рубль для нас теперь был важен. Потому я не стала откладывать дело в долгий ящик, а позвонила этому одному человеку.
Звали его Забалуев Юрий Иннокентьевич, и по голосу я себе представила человека невысокого, коренастого, такого основательного мужичка. Мы договорились с ним, что я подъеду в его офис к двенадцати часам дня.
Офис, конечно, был шикарный, какой-то полудворец, и под стать ему был бы придуманный мною образ Забалуева.
Каково же было мое удивление, когда передо мной предстал широкоплечий верзила – в детстве мы называли таких «шпалами» – с достаточно интеллигентным лицом и ямочкой на подбородке. Он был даже красив, со своими серыми глазами, которые подчеркивали черные брови и ресницы, и слегка удлиненным лицом. Правда, его подбородок, несмотря на ямочку, был вполне мужественным. На нем, как и на щеках, уже проступала щетина, хотя он наверняка утром брился.
Показалось, что плечи, при их широте, несколько вяловаты, но это впечатление оказалось обманчивым, когда он привстал с кресла за столом, приветствуя меня.
Я подумала, что, наверное, кое-кто, не рассмотрев Забалуева повнимательнее, велся на этот его подбородок с ямочкой и на мнимую интеллигентность… То есть, возможно, он и был по сути интеллигентом, но вовсе не в том представлении, в каком обычно мы представляем себе интеллигентов: непременно добрыми, умными и… слабыми.
А несоответствие с моим первым впечатлением началось, едва Юрий Иннокентьевич стал со мной разговаривать и выдвигать свои требования.
– Требования? – удивилась я.
– А что вас удивляет? – фыркнул он. – Именно – требования. Раз я плачу деньги, причем немалые, у меня и должны быть требования.
Немалые? Тысяча долларов – немалые? Я слышала, что рекламные статьи в нашей газете стоят на порядок выше. А потом сама же себе и объяснила: это мне редактор дает тысячу. А сколько он берет себе, никто не знает. Кроме, разумеется, Забалуева.
– Кстати, – вдруг спросил он, – а Евгений Ильич Рагозин не ваш родственник?
– Муж, – сказала я, опять напрягаясь. Он не просто так спросил, а с неким подтекстом, как если бы он знал нечто для моего мужа неприятное. Что само собой подразумевалось, о чем знали все, кто занимается тем же самым бизнесом. Неужели Евгений рассказал мне далеко не все о своих неприятностях? – Вы его знаете?
– Пересекались несколько раз, – ответил он с нарочитой беззаботностью. И не стал больше говорить о Жене. Как-то слишком многозначительно. Но я никогда не была ни перестраховщицей, ни истеричкой. Но мужчины – мой, близкий и родной, и этот, чужой, которого впервые в жизни вижу, – отчего-то пытались меня обмануть. Не слишком умело, но начни я докапываться, чего вдруг они передо мной притворяются, могут и послать подальше, сказать что-то вроде: «Молчи, женщина!»