Грузовики «Вольво»
Приготовь соус. Возьми два стакана мясного бульона, если не хватает, разбавь водой. Смешай муку со сливками и влей в кипящий мясной бульон, постоянно помешивая. Вари на слабом огне примерно пять минут.
Тем временем нарежь грибы, луковицы шалота раздели на четыре части, обжарь в маргарине. Выложи на тарелку рис, мясо, грибы и лук и полей соусом.
<b>* насчет слов «на 4 индейцев» в кулинарном рецепте.</b>
Это ошибка. Вместо «индейцев» должно было быть написано «персоны». Вот как это должно было выглядеть:
<i> <b>Дрозды в пиве.</b> </i>
На 4 персоны.
Естественно было бы предположить, что издательство «Cappelen», так чтущее свои богатые традиции, не пропустит столь вопиющую ошибку. Сотрудников у них больше чем достаточно. Везде редакторы, корректоры и «свежие головы». Другими словами, у них был вполне реальный шанс выловить такой ляп до того, как книга ушла в печать.
Хотя в этих «индейцах» есть и своя прелесть. Во всяком случае, мне (автору) они страшно нравятся.Фон Борринг молча наблюдает за тем, как ест Допплер. Несколько раз взгляды их встречаются, тогда Допплеру становится неловко и он опускает глаза в тарелку. А фон Борринг взгляда не отводит. Скаута непривычной ситуацией не смутишь. Он смотрит себе и смотрит. Наблюдает. Прикидывает. И, как всегда, готов ко всему. Если начнется пожар, он выберется через аварийный выход. Фон Борринг прикидывает, сможет ли он взять этого чужака на руки предписанным на случай возгорания способом и вытащить наружу прежде, чем до них дотянутся языки пламени. Баден-Пауэлл много писал о том, что нет для скаута поступка благороднее, чем спасти человека в мирное время. Отличившихся на войне награждают медалями, но, считал Би-Пи, мужество в мирное время более ценно, чем храбрость на войне. Это логично. Представьте: кругом тишь да гладь, народ занят своими делами, важными или мелкими, и вдруг как гром среди ясного неба — беда. Пока все растеряны и напуганы, кто-то один решительно и быстро приходит на помощь и спасает чью-то жизнь. Конечно же, он заслуживает медали. Не раздумывая совершать мужественные поступки в пылу боя естественно. Человек уже начеку. Другое дело лондонский парк Хемпстед-Хит, где в начале 1900-х годов случилась трагедия, о которой Баден-Пауэлл неоднократно писал потом. Женщина утонула на глазах у огромного скопления людей, и никто из них не вмешался. На все про все у нее ушло полчаса, и у Би-Пи не укладывалось в голове, что англичане позволили этому произойти. Те, кто созерцал трагедию, навсегда, пишет Би-Пи, покрыли себя позором. А фон Борринг всегда готов ко всему, он помнит о бдительности и собственной безопасности. Нет никаких оснований думать, что на этого поедающего обед незнакомца можно полагаться. Если он окажется опасным и кинется на Борринга, тот уже продумал, как отразит нападение. И пусть не надеется, что, раз он сухонький старик, с ним будет легко справиться. Он нанесет Допплеру боксерский удар в живот, повалит его на землю и свяжет простынями.
Допплер ест, фон Борринг смотрит. Сидит и наблюдает, бесстрастный, точно старый индеец. По лицу фон Борринга никто не догадается, о чем он думает.
В старом скауте нет злобы, но трогать его смертельно опасно.
Управившись с едой, Допплер поднимает глаза.
— Спасибо, — говорит он.
Фон Борринг забирает у него поднос и ставит его на ночной столик.
— Теперь расскажи мне все, — говорит он.
— Что — все? — спрашивает Допплер.
— Все как есть, — отвечает фон Борринг. — Я дал приют и кров незнакомому человеку, и если ты хочешь остаться у меня, передохнуть, мне надо знать, кто ты таков. Мне нужна информация о тебе.
— Информация, — эхом откликается Допплер.
— Я хочу знать, кто ты и для чего положил дрозда мне под дверь. Так что ты должен либо уйти, либо открыться мне, — говорит фон Борринг.
Допплер кивает. Что сказать, он в общем-то не знает, но уходить ему не хочется. Во-первых, нога болит, во-вторых, огромный дом старого скаута пришелся ему по душе.
— Меня зовут Допплер, — говорит он.
— Хорошее начало, — кивает фон Борринг. — А меня зовут фон Борринг.
Он первым протягивает руку для пожатия. Оно у него крепкое, надежное, а у Допплера вялое какое-то, безучастное.
— Я норвежец, — продолжает Допплер. — Из Осло. Там у меня были жена, и трое детей, и нормальная правильная жизнь. Но в последний год я как-то изменился. У меня умер отец. Я перестал быть образцово-показательным. Бросил то, чем раньше занимался. Я переселился в лес и завел себя лося, который сейчас, к несчастью, непонятно где. Я скучаю по нему. Он был мне единственным настоящим другом. Сюда мы пришли из Осло пешком. Я не знаю, чего хочу. И чего ищу. Я думал, что Швеция будет совсем не такая, как Норвегия, что здесь все хорошо. Мне кажется, жизнь устроена неправильно. Я не люблю людей. А что люблю — не знаю.
Во время этого монолога у Допплера дрожит нижняя губа.
— А дрозд? — спрашивает фон Борринг. — Что это была за затея?
— Май Бритт велела мне положить его тебе на крыльцо, а потом описать ей твою реакцию.
— Чистое злодейство, короче говоря, — откликается фон Борринг.
— Этого я не знал, — говорит Допплер.
— Так она не рассказала тебе, что я люблю птиц?
— Нет.
— Вот и хорошо, — говорит фон Борринг. — Выходит, ты не ведал, что творил, это снимает с тебя ответственность. А с Май Бритт ты хорошо знаком?
— Ну, знаком, — отвечает Допплер.
— Но ты чувствуешь, что вас связывают отношения уважения и взаимного доверия?
— Нет, — говорит Допплер, — этого я не чувствую. Но ее дом был первым, куда я попал, выйдя из лесу, и она дала мне кров, еду и еще кое-что, и в результате я остался у нее на несколько дней. Мы танцевали.
Фон Борринг качает головой.
— Плохо тебе, молодой человек, — говорит он. — Пожатие безжизненное. Глаза пустые. Тебе необходима помощь.
— Я не знаю, что мне нужно, — отвечает Допплер. — Но начать можно и с помощи.
— Посмотрим, — замечает фон Борринг и уходит, забрав поднос с остатками обеда и предоставив Допплеру глазеть на обои в стиле барокко, довольно быстро ввергающими его в сон.
Все-таки от дроздов вкупе с обоями в стиле барокко устаешь.
* * *Назавтра Допплер просыпается ни свет ни заря оттого, что в комнату входит фон Борринг с какой-то коробкой под мышкой.
— Здесь мало воздуха, — говорит он и с ходу широко распахивает двустворчатую балконную дверь. — Воздух — вот первая заповедь, — продолжает он. — Как можно больше свежего воздуха, иначе ничего не получится.
После чего фон Борринг подходит к кровати и усаживается в изножии.
— Закрой глаза, — командует он.
— Закрыть глаза? — переспрашивает Допплер. — Зачем еще? Мы пока мало знакомы. А вдруг у тебя пакости на уме? И потом, я ведь их только открыл, глаза-то.
— Закрой глаза, — раздраженно повторяет фон Борринг. — Я пытаюсь тебе помочь.
Допплер закрывает глаза, но опускает левое веко не до конца и подсматривает в эту щелочку.
— Смотреть нельзя, — строго заявляет фон Борринг, тем временем вынимая из коробки полотенце и расстилая его поверх одеяла.
Потом расправляет его и раскладывает на нем содержимое коробки. Это двадцать мелких предметов, вполне подходящих под описанный Баден-Пауэллом в «Скаутинге для мальчиков» набор для игры в Кима*. Здесь есть три разные пуговицы, карандаш, шариковая ручка «Bic», одна пробка от вина и одна от темного пива, кусок старой хозяйственной тряпки, два камушка, засохший цветок, обрывок карты, перочинный нож, отрезок рыболовной лески, фотография короля Швеции, батарейка, пакетик сухих дрожжей, сушеный гриб и сувенир из Лондона: брелок для ключей в виде маленького «бифитера». Фон Борринг поправляет предметы и накрывает их сверху еще одним полотенцем.