Фвонк

«Ну, наверно».
«Иначе я ничем не буду отличаться от всех остальных, хотя вынужден работать гораздо больше».
«Скажи мне, ты не думаешь разводиться?»
«Нет, конечно, а почему ты спрашиваешь?»
«Мне так показалось», — говорит Фвонк.
«Я такого не говорил, я просто думаю вслух. Ха-ха, развестись, то-то бы славно это смотрелось, нет, мил дружок, знаешь ли…»
«Берлускони развелся».
«Неправда, это жена от него ушла».
«Разве это не одно и то же?»
«Нет, конечно, это совсем другое дело».
147) «Смотри, — говорит Йенс и высовывает из воды обе руки, — у меня кожа распарилась и сморщилась, у тебя тоже?»
«Да», — кивает Фвонк.
«Теперь мы сморщеннокожие кровные братья!»
Они то и дело хихикают, ополаскиваясь в душе, потом облачаются в халаты и, миновав кабинет с массажистами в белом, выходят из купальни. На них снизошла от купания легкость и умиротворение. Оба не испытывали ее давным-давно. Поднимаясь в лифте на свой этаж, они прыскают в кулак: у лифтерши неприступный вид, а китель на ней слащаво-безвкусный. А потом Йенс внезапно припускает бегом по бесконечному гостиничному коридору, он бежит длинными прыжками, высоко задирая колени, выпятив грудь, а руки при этом болтаются вдоль тела, халат парусит. Недолго думая, Фвонк включается в проект. Они бегут, странно задирая ноги, Йенс подвывает низким, утробным голосом: «Э-эх, видела бы меня сейчас Фрукточница!»
148) Они притащили в номер еду и пиво и теперь, устроившись на своих кроватях шестидесятых годов, смотрят венгерский телеящик. Заходит госсекретарь и спрашивает, готов ли Йенс сейчас проверить программу завтрашнего дня.
«Сожалею, — отвечает Йенс, — но сейчас я получаю духовные советы, и этот процесс нельзя ни прервать, ни перенести на попозже. Фвонк, ты сказал, что нам придется потратить на это весь сегодняшний вечер, да?»
«Да», — кивает Фвонк.
«И завтрашний день до обеда?»
«Да, я говорил так», — поддакивает Фвонк.
Йенс огорченно разводит руками, объясняя госсекретарю, что не в его власти повлиять на духовного советника.
Йенс выпроводил секретаря и страшно развеселился:
«На чем мы остановились?»
«Ни на чем, — отзывается Фвонк. — Я вообще не уверен, что мы разговаривали».
«Вот оно, счастье!» — блаженно улыбается Йенс.
149) Йенс вдруг сморился и прилег полежать. «Разбудишь меня через полчаса?» — спросил он Фвонка.
«Могу разбудить».
«Мне надо будет быстренько поруководить страной, пока вечер не наступил».
«Хм…»
Йенсова половина номера погрузилась в тишину, а Фвонк отдался своим мыслям. Сейчас это казалось не так мучительно, как обычно. Он долго лежал и смотрел по телевизору венгерское игровое шоу, ничего не понимая естественно. И внезапно ему приспичило порисовать. Это было вдохновение, а не обычная борьба с депрессией и деструктивными позывами — внутренний голос сказал ему отчетливо, что если он сейчас возьмется за кисть, из-под нее выйдут не обычные мрачные абстракции, но что-то действительно стоящее. Я могу представить миру объект или человека, подумал он и посмотрел на Йенса. Прежде ему никогда не хотелось нарисовать кровного брата. Но здесь он развернул стол лицом к Йенсу, достал краски и пачку акварельной бумаги. Он рисовал вариант за вариантом, меняя цвета и освещение. Например, если оставить дверь в ванную на заднем плане приоткрытой, то на лицо Йенса падает бледный отсвет, это меняет настроение. «Спящий премьер-министр» — вот первое рабочее название картины. Нет-нет, что за ерунда. «Кровный брат спит». Вот так назовет он портрет. Фвонк рисует, пока не отключается на диванчике. Пол покрыт сохнущими кровными братьями, все спят.
150) Часа в три ночи Фвонка грубо растолкал Йенс.
«Ты должен был меня разбудить», — сказал он.
«Я забыл, — признался Фвонк, — я рисовал».
«И теперь я не поруководил страной, и вообще», — раздраженно бухтит Йенс.
«Да, глупо получилось, прости, — отвечает Фвонк. — А ты не можешь поруководить сейчас?»
Йенс оглядывает картины на полу. Поднимает их, рассматривает. И нежно укутывает Фвонка шерстяным одеялом.
151) Через час Йенс снова будит Фвонка.
«Ну что еще?»
«У меня приключилась странная история, — говорит Йенс, — крайне странная, причем очень деликатного свойства, но все же дружба вроде нашей должна вместить и такое происшествие».
«Это не может подождать до утра?»
«Нет. Иди сюда».
Йенс завел Фвонка в ванную и показал на унитаз.
«Я делал свои дела; в кои-то веки просто сидел на толчке и ни о чем не думал. Вставая, бросил взгляд, а что там получилось, есть у меня такая привычка. Говорят, что если оно плавает, то в рационе достаточно волокон, а если тонет, то их не хватает. Не знаю, насколько это правда, тем более что оно плавает, значит, все в порядке, а взволновало меня не это».
Говоря все это, Йенс в большом волнении топчется по ванной.
«Ты хочешь, чтобы я взглянул?» — спрашивает Фвонк.
«О, если бы только согласился взглянуть! Я понимаю, что прошу тебя слишком о многом».
«Да мне нетрудно посмотреть. А что именно тебя взволновало?»
«Просто скажи мне, на что это похоже, по-твоему».
Фвонк склоняется над горшком и сообщает, что, на его взгляд, это совершенно нормальный кусок говна.
«Нет, — качает головой Йенс, — ты посмотрел невнимательно».
Фвонк смотрит еще раз и тоже качает головой:
«Нет, я не понимаю, о чем ты».
«Тебе это правда ничего не напоминает? Ты не видишь поникшую голову, бороду, разведенные в стороны руки?»
«Руки? — переспрашивает Фвонк. — Рук я не вижу».
«Вот же они, очень коротенькие, естественно, — говорит Йенс, — но все же они есть, и какая-то рубаха, видишь вот тут сбоку и сзади?»
«Как скажешь, — соглашается Фвонк. — Сам я не вижу здесь ничего такого, но, если тебе так важно, я спорить не буду. Тебе, что ли, кажется, что это человек?»
«Да».
«Скажи еще, Мухаммед».
«Сначала я тоже испугался, как бы это не оказался он, — говорит Йенс. — Но потом присмотрелся получше и думаю, что это тот, из Назарета. Сам Спаситель, короче, ты разве не видишь?»
«Для меня это нисколько не очевидно, — с сомнением говорит Фвонк, — но я не могу, конечно, полностью исключить, что ты прав».
«Он здесь один в один похож на того, что стоит на горе над Рио-де-Жанейро. Я его видел, поэтому знаю, о чем говорю».
«Возможно, есть какое-то более чем отдаленное сходство. Это максимум, на что я готов согласиться».
Йенс тяжело и медленно садится на пол и приваливается спиной к ванне.
«Да что же это за напасть такая? — тихо причитает он. — Ну вот зачем жизнь все время проверяет меня на вшивость, можно подумать, мало испытаний я выдержал, так ведь нет, снова то колом, то помелом, ни минуты покоя. Раз в жизни расслабился, отвлекся от забот, бегаю в халате по коридорам, так фиг тебе, собственные кишки тут же исторгают из меня подобие Спасителя, ну вот где справедливость?»
152) «Мне кажется, тебе не стоит принимать это так близко к сердцу», — говорит Фвонк.
«А как еще я должен это принимать? — обижается Йенс. — Любой, кто сделал бы такую мини-статую Спасителя, разволновался бы».
«Давай не будем забывать, что это, возможно, совсем не Он», — говорит Фвонк.
«Конечно это Он, — не сдается Йенс. — Ты просто хочешь меня утешить. Это мило с твоей стороны, но лишь затушевывает проблему. Нет, все это неспроста. Кто-то хочет сказать мне нечто важное. В этом я уверен».
«И кто, по-твоему, обращается к тебе?»
«Я не практикующий христианин, я всегда считал, что религии в политике не место, но части народа тяжело это принять. Многие верят, что лидер нации чуть ли не получает божественный мандат, это чистое безумие, конечно же, и до сих пор мне легко удавалось аргументированно оспаривать их притязания, но, если мои внутренности возьмутся ваять спасителей из остатков пищи, мне придется вновь обдумать проблему. Фвонк, но теперь помоги мне — что нам, дьявол их за ногу, делать с этим?»