Трудный рейс Алибалы
Дадаш не стал больше настаивать на своем. А Явуз, услышав о желании Алибалы поговорить с дядей наедине, понял, что к чему, и постепенно отстал от старших — пусть идут, поговорят…
Дадаш со вчерашнего дня сидел в милиции и, выпущенный только что, даже не успел заглянуть домой. Он обернулся к племяннику:
— Явуз, сходи к нашим, скажи, что меня отпустили и я с Алибалой пошел в гостиницу. Если задержусь, пусть не беспокоятся.
X
Утром, приехав в Кубу, Явуз отвез Алибалу в дом Дадаша, и Алибала познакомился с женой, дочерью и внуками своего товарища. Жена Дадаша произвела на него впечатление тихой и кроткой женщины. Вся семья вертелась вокруг Алибалы, благодарная ему за то, что он приехал из Баку помочь своему товарищу. Мягкосердечному Алибале стало жаль жены, дочери и внуков Дадаша куда больше, чем его самого. Посидев немного и узнав от домашних, как и когда забрали Дадаша, он с Явузом отправился в милицию. Представился, сказал, по какому делу, и заявил, что один из чемоданов, которые теперь, наверное, в милиции, его чемодан. Как водится, его попросили показать документы, потом спросили, может ли он опознать свой чемодан и сказать, что в нем находится. Он сказал, что может. Узнал. Назвал. Чемодан вскрыли, вещи проверили. Все сошлось. Алибала думал, что на этом процедура закончилась. Но его спросили, как случилось, что его чемодан унес с собой Дадаш. Алибала вздохнул. «Мы с Дадашем — фронтовые товарищи, — повторил он. — Дадаш говорил вам об этом. В Москве в одном магазине мы увидели эти красивые импортные чемоданы, они понравились нам, два купил он, один — я. (В эту минуту Алибала подумал, что зря не спросил у Явуза, по какой цене Дадаш купил эти чемоданы, — вдруг начальник спросит о стоимости, что тогда? Но начальник не спросил об этом.) Дадаш возвращался в Баку в моем вагоне, в его купе места оказалось мало, вы ведь знаете, из Москвы везут много вещей, — ну, я и помог Дадашу устроить его чемоданы в нашем служебном купе, рядом с моим. При выходе племянник Дадаша решил, что все три чемодана принадлежат дяде, и вынес их. Дадаш тотчас обнаружил, что мой чемодан взяли, но не сумел передать его мне, потому что поезд тронулся. Он показал мне чемодан, чтобы я не беспокоился. А что, я разве Дадаша не знаю? С кем-нибудь пришлет. Сдал по приезде смену, поехал домой — жена говорит: только что звонил Дадаш, сказал, что твой чемодан у него, завтра утром он пришлет его с племянником. А тут вон какая получилась история, самому пришлось ехать да еще доказывать, что он мой».
Говоря все это, Алибала никак не ожидал, что ему поверят. Как можно взять три чемодана вместо двух и как можно этого не заметить? Но, видимо, он говорил убедительно, и ему поверили.
Ему велели изложить в письменной форме свои показания. И он изложил.
Алибала предусмотрительно захватил с собой военный билет. Милиция затребовала военный билет Дадаша, и когда оба билета сличили, убедились, что в обоих билетах указаны один и тот же срок призыва и один и тот же полк, в котором служили Алибала и Дадаш. Действительно, фронтовые товарищи. И понятно, почему Алибала не беспокоился о случившемся. Однако чемодан Алибале не выдали, сказали, что пошлют его в Бакинское управление железнодорожной милиции, там, в Баку, Алибала его и получит.
Это решение не очень обеспокоило Алибалу, но Дадаш расстроился: он был убежден, что тут, в Кубе, или в дороге, или в Баку чемодан выпотрошат и ценные вещи присвоят, — он кое-что знал о милиции и не очень-то ей верил. Можно заранее подсчитывать убытки. Но Алибала решительно заявил, что он не позволит, чтобы пропала какая-нибудь вещь или весь чемодан, он хоть из-под земли, а достанет их. Дадаш поверил в это и немного успокоился. Договорились, что он выждет дней пятнадцать и потом приедет за вещами. Конечно, чемодан вернут, но не сразу, будут тянуть резину. Тут, в Кубе, тоже надо все окончательно уладить: может, придется кое-кого подмазать, кое-кому оказать уважение, — в общем, сунуть руку в карман. Да и в Баку… Но тут Алибала прервал его: «Прошу тебя, не впутывай меня больше в такие дела».
И Дадаш положился на время.
В гостинице он нашел знакомого работника и устроил Алибале отдельный номер. Едва открыли дверь, он заказал разговор с Баку, пустив в ход все свое сладкоречив, упросил телефонистку дать разговор скорее. Затем он позвонил в ресторан при гостинице и заказал в номер люля-кебаб и коньяк.
Пока Дадаш проворачивал все это, Алибала умылся, привел себя в порядок.
Еще с утра он решил поговорить с Дадашем начистоту. Он хорошо знал, что большинство людей — сторонники правды. Но часть этих сторонников правды, когда дело касается их интересов или их поведения и образа мыслей, не очень-то любит слушать правду. Есть и такие люди, которые в душе признают за собой неблаговидные дела и поступки и даже испытывают угрызения совести, но не хотят слушать из уст других хоть малейшую правду о себе. Но как бы тяжело ни было Дадашу слышать правду о себе, Алибала не мог спокойно вернуться из Кубы в Баку, не высказав ему и всей правды, и своего мнения обо всей этой истории, невольным участником которой он стал.
О чем хочет поговорить с ним наедине, с глазу на глаз, Алибала, почему не пожелал пойти к нему домой, почему дал понять, что и Явуз, человек не посторонний, посвященный во всё, нежелателен при этом разговоре?
Об этом Дадаш думал, пока организовывал ужин и заказывал междугородный разговор. Предстоящая беседа не сулила ничего приятного, он побаивался ее, опасался прямоты и откровенности Алибалы. Поэтому он решил взять вожжи в свои руки и, как только принесут заказанную в ресторане еду и коньяк, поднять первый тост за Алибалу, в трудную минуту пришедшего на выручку. Что-что, а тосты произносить Дадаш умел. Но он был сугубо практический человек, и другая мысль словно червь точила его: «Может быть, Алибала ждет вознаграждения за услугу? Очень даже может быть! Конечно, это он и собирается сказать! В присутствии Явуза сделать это было неловко, вот он и хочет сказать наедине. Ну что ж, дам ему рублей двести. Черт с ним, отдам, только не сейчас, а потом, в Баку, когда он получит и вернет мне чемодан. Отсчитаю ему чистенькими как-никак волновался, переживал…» Вращаясь в кругу дельцов, Дадаш давно перестал верить в бескорыстие и всех мерил на свой аршин. И поэтому у него мелькнули в голове мыслишки, которых устыдился бы всякий. «Человек, — размышлял Дадаш, — вскормлен сырым молоком, от него, как от зверя, можно ждать чего угодно… Что, если Алибала получит чемодан и присвоит его? Жаловаться не пойдешь — ведь сам своей рукой написал, что чемодан принадлежит Алибале. Если только пикнуть, что товар мой, — и все, не выпутаюсь больше, упекут куда следует. Так что выход один: обходиться с ним как можно ласковее, чтобы он устыдился замыслить плохое…»
Резко зазвонил телефон.
Дадаш, вздрогнув, сказал Алибале, который причесывался перед зеркалом:
— Это Баку, возьми трубку.
— Алло… — сказал Алибала.
— Баку заказывали?
— Да.
— Не кладите трубку, сейчас соединю.
Алибала стоял с трубкой в руке. Время от времени в трубке слышались щелчки, хрип и шипение. Алибала ждал, когда же заговорит Хырдаханум. Наконец снова послышался голос телефонистки:
— Ваш номер не отвечает. Что делать? Может быть, соединить с другим номером?
Алибала призадумался, чей телефон дать, чтобы справиться о жене. Лучше всего, конечно, соседа по этажу, Асадуллы-муаллима, но, сколько он ни силился, не мог вспомнить номер телефона. Наконец он решился:
— Дочка, если можно, через полчаса или через час снова вызови этот номер, наверное, жена куда-то вышла, к тому времени вернется. Она сильно беспокоится, долго не задержится нигде.
Телефонистка терпеливо его выслушала, ответила:
— Хорошо, ждите повторного вызова.
Алибала стоял лицом к окну. Обернувшись, он увидел, что молодой усатый парень расставляет на столе люля-кебаб, напитки, соления, раскладывает ножи и вилки. Расстроенный несостоявшимся разговором, Алибала равнодушно наблюдал за всем этим. Мыслями он был в Баку…