Люди и волки (Черная пустошь – 2)

Командир вскакивает на ноги, выхватывая рацию из футляра на поясе:
– Загонщики, загонщики! Доложить обстановку!
Индивидуальные приборы связи, напоминающие наушники с тонким стебельком микрофона, пищат, подобно сверчкам, в уши своих мертвых хозяев. Оживают несколько раций, оставшихся настроенными на волну переговоров отряда. Голос командира снова и снова бесполезно повторяет:
– Загонщики, загонщики! – как навязчивую мантру, потерявшую силу.
Ему некому ответить: цепи охотников смяты, как трава под катком бетоноукладчика. Волки бегут плотными группами по трое, ежесекундно расправляясь с оставшимися в живых солдатами.
Мойли, чей сон так внезапно прервался от так хорошо знакомого им воя охотников планеты, названной людьми Лимбой, вскакивают с земли, как один хорошо слаженный организм. Инстинкт подсказывает только одно – бежать, бежать без оглядки, прочь от когтей и клыков, несущих смерть. Бежать, бежать!…
Ригби видит, как стадо «бизонов», еще секунду назад бывшее грубыми темными пятнами, усеявшими низину, поросшую густой травой, теперь становится сплошной черной ревущей стеной, летящей со скоростью пассажирского экспресса. Стена эта растет с каждой секундой, с каждым ударом замирающего сердца она приближается к нему и его отряду.
Впереди несутся быки, они ревут, как паровозы, с их губ слетают хлопья белой пены, позади – коровы и телята, хотя ни у кого сейчас не повернется язык назвать эту стремительную животную силу отдельными словами – «быки», «коровы», «телята». Эти понятия здесь так же неприемлемы, как курение во время молебна в храме. Нет «быков», «коров» и «телят» – есть черные торпеды на четырех мощных, как греческие колонны, ногах с раздвоенными копытами, из-под которых летят комки взрытой земли. Просто одни торпеды больше размером, а другие поменьше – вот и вся разница.
Топот копыт сотрясает землю, как будто начинается землетрясение. Уже никто ничего не слышит, все происходит, как в немом кино. Ригби видит, как беззвучно стреляет по «бизонам» Норман, раз за разом четко передергивая затвор, как хладнокровно целится и стреляет молодой охотник, нежно, как к щеке любимой девушки, прижимаясь щекой к прикладу. Командир трясет парня за плечо и кричит в самое ухо:
– Отходим на вершину холма! Бежим!
Парень энергично кивает несколько раз, забрасывая винтовку за плечи – «понял, выполняю»! Его жилистые руки трясут Нормана, по-прежнему лежащему на земле. Норман проворно вскакивает на ноги, его глаза уже все поняли.
Через несколько секунд стадо перепуганных животных сметет охотников у подножия холма так же легко, как перьевая метелка заботливой хозяйки сметает пыль с мебели. Ригби кричит в микрофон рации:
– Пулеметчикам – отступать! Всем отступать на холм, на вершину! Немедленно отходить!
Его не слышит никто – ни живые, ни мертвые, ни те, кто вот-вот исчезнет под многотонной массой обезумевшего от страха стада. Пулеметчики стреляют по «бизонам», трассирующие пули огненными пунктирами расчеркивают черную стену. В стене появляются прорехи и дыры – мертвые животные, сраженные пулями на бегу, падают на землю, но это – секундная задержка и не более того. Оставшиеся в живых «бизоны» перепрыгивают через мертвые тела и продолжают на бешеной скорости нестись вперед. Их невозможно остановить. Огонь достигает ураганной плотности и тут же стихает, не слышно даже одиночных выстрелов.
Стадо сносит линию пулеметных расчетов за долю секунды. Вот только что Илайджа видел лежащих на земле пулеметчиков – а теперь их нет. Вместо них на земле – темные бесформенные пятна, напоминающие темные чернильные кляксы. «Бизоны» втоптали солдат в землю. Это – конец.
Стадо разделяется надвое – как река, огибающая утес посредине течения. Животные огибают холм с двух сторон и продолжают свой бег, оставив за собой пробитые пулями тела сородичей и растоптанные тела людей.
Все происходит в течение тридцати-сорока секунд, всё настолько стремительно, что люди, взбежавшие на вершину, останавливаются на бегу и оглядываются назад, чтобы убедиться, что это не приснилось им в страшном сне. К сожалению, гибель людей под копытами «бизонов» – правда и правда ужасная. Но на этом кошмар не заканчивается.
Люди снова слышат волчий вой, теперь это уже не победный вой, в нем слышатся иные нотки. Вой переходит в громкое рычание с повторяющимися фразами, похожими на собачий лай. Снова слышится вой, ему отвечают слева и справа от холма, через несколько секунд вой слышится уже за спинами людей у подножия холма. Чак Норман, Илайджа Аттертон и Чед Ригби с ужасом смотрят друг на друга, понимая, что они окружены и им не уйти.
А над всем этим поднимается солнце, безжалостно и равнодушно освещая тела погибших солдат. Над засыхающими лужицами крови лениво кружат мухи. Для них жизнь еще продолжается…
* * *
…Все прошло как нельзя лучше. Приблизившись к людям, покинувшим место своего ночлега, мы поняли, что они окружают стадо мойли. Дав им растянуться двумя длинными цепочками, мы бесшумно следовали за ними в тумане, скрытые мраком.
Лес приветствовал нас. Ветра не было, но деревья все же шептали на своем древнем языке слова приветствия и одобрения. Травы стелились к нашим ногам, как льнут дети к теплому телу матери. Травы скрывали наши следы, деревья прятали нас в своей тени, даже птицы умолкли, не желая выдавать нас криками. Солнце как будто замедлило свой неумолимый ход, чтобы дать нам время. Туман обнимал нас мягкими влажными лапами, застилая людям взгляд.
Мы напали все одновременно, каждый из сотни моих охотников выбрал свою жертву и наше нападение было подобно удару молнии. Мы были опытными воинами, я щедро поделился со своими братьями своим опытом по части строения человеческих тел, и я увидел, как они усвоили мои уроки.
Люди умирали в неведении того, что их убило. Многие даже не успели испугаться – мы не услышали того одновременно тошнотворного и одуряющего запаха человеческого страха, от которого я уже успел отвыкнуть. Мы убивали их так же легко, как муравьев. С каждым укусом, с каждым рывком челюстей, каждым взмахом и ударом я видел, как мои умершие дети строго смотрят на меня.
И я шептал им, а вовсе не этим двуногим: «Вот, смотрите. Это все для вас. Теперь вы можете быть спокойны, теперь ваш отец наконец-то сделал то, что давно было пора сделать. Дети мои – я приношу вам жертву, щедро сдобренную кровью». Я шептал и мне становилось легче. Теперь злобные зубы демонов в моей голове, ежесекундно грызшие меня, прекратили свою изощренную пытку.
С каждой смертью, с каждым их предсмертным вздохом, я становился сильнее. Восхитительное спокойствие, подобно теплой волне, поднималось во мне всё выше и выше. Я чувствовал себя исполняющим чужую справедливую волю послушным существом, не отдающим себе отчета в том, что такое зло и что такое добро, что есть свет и тьма, жизнь и смерть. Иногда я как будто бы смотрел на себя со стороны: «Неужели это я, это я вот сейчас ударил чужака, неужели это мои когти наносят эти рваные брызжущие кровью раны, неужели в мой язык ощущает металлический вкус и тепло чужой крови?», думал я и с некоторым удивлением отвечал, сам себе: «Да, это я».
Опьянение битвой – страшная вещь. Она подобна укусу летучей мыши-вампира с южных земель (подобные твари изредка залетают в наши леса, но не живут долго – зимний холод быстро приканчивает их). Сначала ты ничего не чувствуешь, затем тебе становится тепло и хорошо, ты становишься ленивым и неповоротливым – так начинает действовать яд в их слюне. Затем – резкая смена ощущений. Из теплой воды ты попадаешь в глубокую ледяную яму. Тебя бьет озноб, лихорадка сотрясает твое тело до самого последнего волоска – сказывается потеря крови.
Также и в бою – ты теряешь рассудок. Враг слаб, его оружие бесполезно против тебя в темноте. Он слеп – ты зряч, он жертва – ты охотник, он крыса – ты волк. Твои удары достигают цели с опьяняющей быстротой и легкостью, ты многократно превосходишь врага по силе. Ты чувствуешь себя всемогущим, нет никого равного тебе, ты – выше всех.